Под кожей - Мишель Фейбер

Она прекрасна, думал он. На ее собственный, чуждый, совершенно чуждый манер.

В конце концов, заговорила Иссерли:

— Послушайте, я не могу взять, да и бросить все. Работа дает мне кров… кормит меня… — она попыталась найти еще какие-то доводы, но не смогла.

Амлис их дожидаться не стал.

— Ваши мужчины уверяли меня, что питаетесь вы, главным образом, хлебом и муссантовым паштетом, — сказал он. — А по словам Енселя, так и вовсе воздухом. Вы хотите сказать, что в этом мире не растет ничего, способного вас прокормить? Что в нем невозможно найти жилище?

Иссерли гневно стиснула руль.

— То есть, вы предлагаете мне вести животную жизнь?

Долгое время они просидели в молчании, а собравшиеся над фьордом снежные тучи уже плыли в сторону фермы. Иссерли, украдкой поглядывая на Амлиса, заметила что в его благоговейном волнении начало проступать беспокойство, вызванное и тем, что он обидел ее, и тем, что происходило в небе над его головой. На несведущий взгляд Амлиса, эти тучи походили, разумеется, на клубы хорошо знакомого ему по дому губительного смога, бывавшего временами столь злостно ядовитым, что он загонял под землю даже Элиту.

— Мы… с нами ничего не случится? — спросил, наконец, Амлис — сразу после того, как клубящаяся серая мгла заволокла луну.

Иссерли усмехнулась.

— Приключений без риска не бывает, Амлис, — наставительно сообщила она.

В воздухе завихрились снежные хлопья, несомые одичавшим ветром, они трепетали, описывали спирали, бросались на ветровое стекло. Амлис отпрянул от него. И тут несколько снежинок, влетев в открытое пассажирское окно, упали на его мех.

Иссерли почувствовала, как он содрогнулся, ощутила, как от него пахнуло чем-то новым. Давно уже не доводилось ей вдыхать запах человеческого страха.

— Успокойтесь, Амлис, — умиротворенно промурлыкала она. — Это всего лишь вода.

Он испуганно сгреб со своей груди чужеродное вещество и тут же изумленно забормотал что-то, увидев, как оно тает в его пальцах. И уставился на Иссерли — как будто она-то и устроила все это представление, перевернула вселенную вверх дном, чтобы зачаровать его хотя бы на миг.

— Смотрите, — сказала Иссерли. — Не говорите ничего. Просто смотрите.

Они сидели в маленькой машине, глядя, как небо избывает свое бремя. Через полчаса белизна припорошила всю землю вокруг, а ветровое стекло начало зарастать поблескивавшей кристаллической шкуркой.

— Это… чудо, — наконец вымолвил Амлис. — Кажется, что там, наверху, плавает по воздуху еще одно море.

Иссерли истово закивала: как быстро он все понял! Ей и самой приходила временами в голову именно эта мысль.

— Вот подождите восхода солнца! Глазам своим не поверите!

И тут что-то произошло в разделявшем их воздухе, некое молекулярное возмущение.

— Солнца я не увижу, Иссерли, — печально сообщил Амлис. — Меня здесь уже не будет.

— Не будет?

— Я улечу этой ночью, — пояснил он.

Ей все еще не удавалось понять, о чем он говорит.

— Корабль, — напомнил Амлис, — он уходит через пару часов. И я, разумеется, буду в нем.

Иссерли сидела, не шевелясь, переваривая услышанное. Потом попробовала пошутить:

— Вы не похожи на человека, который делает то, что ему велят.

— Я должен вернуться домой, — объяснил Амлис, — и рассказать обо всем увиденном здесь. Рассказать людям, что тут происходит с их благословения.

Иссерли хрипло засмеялась.

— Так вы, стало быть, Амлис Крестоносец, — насмешливо произнесла она, — несущий свет истины человеческой расе.

Он тоже усмехнулся, однако в глазах его замерцала обида.

— А вы — циник, Иссерли. Знаете, если вам будет легче переварить это, скажите себе так: на самом деле, нет у него никаких идеалов. Он возвращается только затем, чтобы побесить отца.

Иссерли ответила ему слабой улыбкой. Снег почти уже полностью залепил ветровое стекло; нужно очистить его, пока ее не одолела клаустрофобия.

— Родители, а? — проворчал Амлис, ощущая неловкость и пытаясь сохранить соединявший их хрупкий мостик. — Ну их на хер.

В его исполнении вульгаризм этот выглядел натужным и каким-то стеснительным; терявший обычное свое самообладание, Амлис неверно выбрал тон. Смутившись, он положил ладонь на руку Иссерли.

— Как бы там ни было, — сказал Амлис, — поддаться соблазнам этого мира было бы очень легко. Он на редкость, на редкость… прекрасен.

Иссерли подняла руки к рулю. Когда она нащупала в темноте ключ зажигания, ладонь Амлиса соскользнула вниз. Двигатель загудел, оживая; зажглись фары.

— Я отвезу вас назад, к амбару, — сказала Иссерли. — Время уходит.

Огромная алюминиевая дверь амбара стояла чуть приоткрытой и, подъезжая к нему, Иссерли увидела просунутое в щель рыльце Енселя. Легко было представить, какого страху он натерпелся за несколько часов отсутствия Амлиса, за коим ему, скорее всего, полагалось как раз в это время присматривать. Что же, пусть теперь выскочит из двери, мелкий зануда, и объявит ей, что сегодняшняя ее добыча превосходит все предыдущие.

Однако Енсель остался стоять на месте, выжидая.

Иссерли потянулась поперек Амлиса к пассажирской дверце, одолеть замок которой он так ни разу и не сумел. На миг ее предплечье прижалось к его меху, ощутив тепло укрывшегося под ним тела. Дверца распахнулась, впустив в машину порыв холодного воздуха и перистые хлопья снега.

— Вы не зайдете? — спросил Амлис.

— У меня есть, куда пойти, — ответила Иссерли. — А утром меня ждет работа.

Взгляды их встретились последний раз, в последний раз Амлис увидел в глазах Иссерли проблеск враждебности. А затем:

— Берегите себя, — пробормотал он, спускаясь из машины на землю. — У вас есть внутренний голос. Прислушивайтесь к нему.

— Он говорит мне; иди в жопу, — ответила Иссерли, криво улыбаясь и уже начав плакать.

Амлис пошлепал по снегу к отъезжавшей двери.

— Когда-нибудь я вернусь, — крикнул он, на ходу обернувшись к Иссерли. — Если смогу найти транспорт, конечно.

Она доехала до коттеджа, поставила машину в гараж и потащилась к дому. За время ее отсутствия некие загадочные нарушители права владения успели подсунуть под дверь коттеджа несколько глянцевитых брошюрок. Горстка водселей, слишком ничтожная для какого-либо успеха, жаждала, чтобы Иссерли отдала ей на выборах свой голос: будущее Шотландии под угрозой, и каким оно будет, зависит от нее. Имелась еще записка от Ессвиса, которую она даже не попыталась прочесть — просто поднялась в спальню, залезла, голая, под одеяло и проплакала несколько часов.

Циферки на ее исчерпавших последние силы часах уже и мигать перестали, но, когда грузовое судно поднялось наконец с обычным его постаныванием над землей, времени было, по прикидкам Иссерли, около четырех утра.

После этого она услышала, как закрывается крыша амбара. А затем, убаюканная музыкой волн, игравшей в безмолвии Аблаха, уснула.

12

Перекрестив руки на груди, уложив ладони на плечи и закрыв глаза, Иссерли позволила себе соскользнуть под воду. Затем жестоко настрадавшиеся мышцы и кости шеи опустили туда же — с разрешения их хозяйки — и голову, и Иссерли почувствовала, как ее волосы, завиваясь, всплывают к поверхности воды, пока тяжелый маленький череп уходит в нее, как камень. Мир исчез, окутавшись мглой, привычные звуки фермы Аблах поглотило нагоняющее сонливость глухое журчание.

Тело Иссерли тонуло с большей, чем голова, неохотой, попытавшись поначалу использовать новый свой центр тяжести для того, чтобы остаться на плаву, и лишь затем опустившись на дно. Из ушей и носа потекли пузырьки. Рот остался чуть приоткрытым, однако Иссерли им не дышала.

Пролежав так минуту-другую, она открыла глаза и увидела сквозь мерцающую воду и волнующиеся водоросли своих волос пятно солнечного света, исказившееся, приобретшее сходство со светом далекой двери в конце темного коридора. Когда легкие ее заныли, это пятно сначала расширилось, а затем завибрировало в такт затрудненным ударам сердца. Пора было всплывать.

Она оттолкнулась от дна, голова и плечи с плеском пробили поверхность воды, Иссерли, моргая и сопя, глотнула свежего воздуха, отбросила с лица заструившиеся волосы. Позвоночник, щелкнув, сместился, из глубин ее тела донесся мучительный хруст — это вес головы снова лег на плечи.

В надводном мире солнечный свет мерцать и пульсировать перестал, теперь он просто лился, теплый и неослабный, сквозь грязное окошко ванной комнаты. Патрубок душа горел, как лампа, на потолке, точно отодранный колючей проволокой изгороди клок овечьей шерсти, светилась паутина. На керамическую крышку унитазного бачка было больно смотреть, и Иссерли уперлась взглядом в его белый корпус, по которому тянулись бледно-синие, будто татуировка, слова: «АРМИТАЖ ШЭНКС», так и оставшиеся для нее, не один уже год изучавшей язык водселей, полной загадкой. Бак для горячей воды давился и рыгал, что происходило всякий раз, как она принимала не душ, а ванну. Над ступнями Иссерли булькали и шипели ржавые латунные краны. «ДЛЯ ПОВСЕДНЕВНОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ» значилось на зеленой пластиковой бутылочке шампуня. Все возвращалось к нормальной жизни. Амлис Весс улетел, а она осталась и уже наступило завтра. Ей следовало с самого начала понимать, что именно этим все и закончится.