Я — ярость - Делайла Доусон

думая ни о чьих нуждах или задетых чувствах. Эта картинка восхитительна: она ест замороженный йогурт или тортик и никто не ноет у нее над ухом и не раздражается по любому поводу.

— Ты, кажется, не читала этот пост на Фейсбуке, — замечает Джинни, отпивая из своего неизменного термоса, в который она налила воды со льдом.

Челси убирает руку из окна.

— А?

— Ну этот пост гулял на Фейсбуке какое-то время назад. Про девчонку, которая тоже положила ноги на приборную панель, а потом они попали в аварию и бедренная кость впилась ей прямо в вагину.

Хоть полжизни, проведенные с Дэвидом, и подталкивают ее к тому, чтобы убрать ноги с панели, но в Челси уже пробиваются первые ростки бунта.

— Неа, я, кажется, не читала.

— Ага, на рентгене было видно, что у нее все кости внутри перемешались. А другой девчонке выскочившая подушка безопасности ударила ее же ногой по лицу и проломила череп или типа того. И нога сломалась.

— Бывает.

Джинни едет и косится на нее, и Челси смотрит, как ее улыбка понемногу превращается в ровную линию губ.

— Так небезопасно, — продолжает Джинни. — Детям в школе я бы так и сказала — и тебе сейчас говорю. Я, конечно, не могу тебя заставить, но надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

— Не думаю, что ноги на приборной панели — это самая серьезная из моих текущих проблем, — беспечно отвечает Челси.

— Будет самой серьезной, если мы попадем в аварию.

— Но здесь нет других машин, во что мы врежемся?

Джинни хмурится.

— Речь вовсе не о других машинах, а о том, чтоб не делать глупостей. И не раздражать водителя!

— Да это моя машина! — возмущается Челси. — Мои ноги! Моя вагина! Клянусь, я не для того бросила Дэвида, чтоб мне снова указывали, как распоряжаться моим телом!

— Челс, ты видишь во всем сплошной негатив, ты в курсе?

Если она опустит ноги, то будет считаться, будто она уступила очередному Дэвиду. Может, Джинни вовсе не хочет на него походить, но с каких пор один взрослый человек может давить на другого, принуждать его к чему-то? Это вовсе не похоже на ту свободу, ради которой она приложила столько усилий. С другой стороны, если она не опустит ноги, то придется признать, что она идиотка и принимает ужасные решения.

Вместо этого она снимает шлепанцы и высовывает обе ноги в окно.

Это тоже чертовски приятно.

— И это совсем не безопасно, — возмущенно начинает Джинни.

Челси убирает ноги в салон и разворачивается, собираясь сказать Джинни, чтоб она не лезла не в свое гребаное дело, — и тут мир проваливается в темноту.

— Какого хрена? Господи, блядь, какого?..

Челси щурится от солнца и прикрывает глаза рукой. Прямо за окном стоит мужчина лет шестидесяти, белый, с седой бородой, в красной шляпе и гавайской рубашке. Кажется, секунду назад она собиралась положить ноги на приборную панель?.. Разве за рулем была не Джинни?.. Почему они остановились в чистом поле?

Челси смотрит на Джинни, и…

«Господи, блядь, какого?..» — это было очень верно.

Челси с трудом отстегивает ремень безопасности, распахивает дверцу, сбивая старика с ног, выпрыгивает из машины и отползает подальше, чтобы проблеваться в траве по пояс высотой.

Джинни…

Джинни мертвая.

Чудовищно мертвая.

У нее не голова, а сплошное месиво. Тело привалилось к водительской дверце минивэна, который остановился в пятидесяти футах от обочины. Впечатался в старую изгородь из колючей проволоки, обвивающую густо заросшее пастбище.

Нет, не остановился. Мотор все еще рычит.

— Что случилось? — Старик пошатывается. Он наклоняется и переводит рычаг на паркинг, а потом идет к Челси. Согнувшись пополам, она сидит в траве, уставившись на макфлурри, выблеванный поверх свежей коровьей лепешки. Чуть поодаль на них поглядывает стадо черных коров. — Вы прямо как ненормальные! Свернули внезапно с дороги и рванули в поле!

Хочется стереть рвоту с подбородка, но тут Челси замечает, что руки у нее в крови. Она быстро запихивает кулаки в карманы.

— Я не знаю… Я не помню.

И это правда, но Челси отлично понимает, что произошло.

Это снова случилось.

Ярость.

Она отключилась, а теперь Джинни мертва, и повезло еще, что она сама выжила. Повезло, что минивэн свернул с шоссе и врезался в изгородь, а не впечатался в кого-нибудь на встречке, не полетел кувырком. Она касается груди в том месте, где проходил ремень безопасности, — и это больно. Джинни, должно быть, пыталась затормозить. Подушки безопасности не сработали. Последствия аварии могли быть куда серьезнее.

Всё еще могут.

По закону все зараженные Яростью должны явиться в приемный пункт, чтобы их отправили на карантин и протестировали. Челси знает, что она в беде, потому что старик смотрит зло и хитро, как будто сложил воедино все детали пазла, уже понимает, что случилось, и очень сильно хочет взять правосудие в свои руки.

— Ты заражена? — спрашивает он.

— Нет! Конечно нет!

— Тогда покажи руки.

Он перекрывает ей дорогу к минивэну, а его собственный грузовик урчит на обочине, чуть в стороне. Челси складывает в уме два и два — и не вынимает руки из карманов.

— Нет.

— В каком смысле «нет»?

— В том смысле, что я взрослый человек, а ты просто какой-то придурок, который поехал за мной в поле, — так что прочь с дороги.

Он выпрямляется, широко расставив ноги. Глаза горят.

— Слушай-ка, милочка, если это ты убила ту женщину, то должна поступить правильно.

Челси пристально смотрит на него.

С удивлением, которое перерастает в бешенство.

Она всегда поступала правильно.

Делала как лучше для нее самой, для матери, для мужа, для дочерей.

Может, несколько недель назад она опустила бы голову и позволила старику отвезти себя в ближайший полицейский участок (да еще и ехала бы в кузове грузовика, во имя его же безопасности). Она воображает, с каким удовлетворением