День отдыха на фронте - Валерий Дмитриевич Поволяев

Ну и, естественно, кофе на десерт — в заключение торжества, как говорят в таких случаях.

В общем, праздник можно было начинать. И пусть себе по улицам ходят, скрежеща гусеницами по камням, танки, пусть трещат автоматы и гулко ухают древние английские буры, принимавшие сто лет назад участие в войне на юге Африки, пусть настороженно молчат жители здешние, а сорок лет со дня рождения Игоря Горохова будет отмечено достойно.

Отмечали в хорошо освещенном доме с низким дувалом — широким глиняным забором, по которому можно было ходить, как по горной тропе, не боясь оскользнуться, просторной открытой верандой и бассейном с голубыми кафельными стенками.

Бассейном с удовольствием занимался боец-узбек по имени Абдула, в прошлой жизни — гражданин города Самарканда, а на войне — рядовой разведроты, научившийся владеть автоматом, как швея иголками, заправленными шелком, проворный, черноглазый, необыкновенно веселый, будто в его жизни никогда не было грустных или просто темных минут.

К приезду Горохова он сумел заправить бассейн водой по самые борта, на краю поставил низкий белый столик, от которого веяло дачным покоем, сверху украсил столик несколькими гранеными стаканами.

К слову, стаканы были старые, неведомо как попавшие в этот дом, выпущенные в Советском Союзе на заводе имени Бухарина, о чем свидетельствовало клеймо, красующееся на дне легендарной посуды, — Горохов, в силу своей профессии, понемногу разбирался во всем, поэтому из глубин своей памяти выловил сведения, что завод этот находился во Владимирской губернии, в 1929 году ставшей областью, стакан имел идеальную форму, созданную скульптором Верой Мухиной. Имел стакан шестнадцать граней — по числу республик, входивших в состав СССР, поверху стакана проходил сплошной ровный обод, объединяющий грани-республики, подобно Конституции Советского Союза или что-то в этом духе. В общем, не день рождения может получиться, а урок марксизма-ленинизма.

Абдула обвел рукой стоик со стаканами и, увидев вышедшего к бассейну переводчика Муслимова, вытянулся перед ним, произнес громко:

— Вот!

Доклад его состоял всего из одного слова "Вот", а больше и не надо было. Все было понятно. Граненые стаканы сияли девственной чистотой, будто не из стекла были отлиты, а из хрусталя.

— Хорошо, — одобрил Муслимов, которого разведчики звали Абубакаром Мамедычем, ногтем поправил аккуратные темные усы, — он следил за ними, считал, что горец без усов не горец, а казак — не казак. — Только вот вопрос: где твой автомат, Абдула-ака?

— На кухне, в ящике с картошкой лежит.

— "В ящике с картошкой", — передразнил его Муслимов, — хорошо, что не в ведре с мусором. Автомат всегда должен быть с тобой, это же твое личное оружие.

— Извините, товарищ старший лейтенант! — виновато, хотя и не чувствуя за собой никакой вины, проговорил Абдула.

Был он худой, с гибкой школярской фигурой, очень проворный — ну как рыба в Амударье, по-мальчишески любознательный.

— Больше не буду, Абубакар Мамедыч, — Абдула отдал честь, приложив руку к непокрытой голове.

— Детский сад! Ты хотя бы панамку на макушку натянул, — Муслимов покачал головой, сплюнул себе под ноги и пошел в дом.

Впрочем, он не относился к числу людей, которые могут сердиться по-настоящему. В недавнем прошлом он был директором школы, любил горластый, драчливый и смешливый народ, в классах, особенно в старших, старающийся занять последнюю парту, и считал Абдулу обычным учеником, лишь тем отличающимся от старшеклассников, что на плечах у него были погоны.

— Мэх, Абдула-ака! — хмыкнул старший лейтенант, исчезая за дверью, уводящей в дом.

Хоть и было Абдуле, недавнему призывнику, всего девятнадцать лет, а разведчики, занимавшие этот особняк, величали его "акой". Ака — значит старший, мудрый, опытный, авторитетный, заслуженный, седой, наделенный властью, — уважаемый, одним словом.

Вскоре приехал Батя — командир авиационного полка Павлов, большой, закопченный солнцем до африканской коричневы, в выгоревшем до белой серебристости комбинезоне. С ним Горохов пару раз летал на разведку караванных путей, Павлов обнялся с именинником, протянул ему коробку с термосом — подарок…

У себя в вертолете он держал точно такой же термос, чтобы иногда смачивать в чудовищной жаре горло под огнем душманских пулеметов где-нибудь в Пандшерском ущелье или в горном проходе Тура-Бура…

— Держи, — Павлов крепко тряхнул Горохову руку, — расти большой, не будь лапшой! Так у нас в детстве говорили… Кто придерживался этого правила — выбился в люди, а тот, кто… — Павлов неопределенно приподнял одно плечо. — В общем, пусть второй случай будет исключен сам по себе.

Был Батя полковником, много летал, дважды его представляли к званию Героя Советского Союза и дважды не дали — за то, что Виталий Егорович Павлов умел защищать своих подчиненных и отстаивал свою точку зрения. Иногда это делал резко и даже очень резко, а чиновникам, любящим свои лампасы, это не нравилось.

С Батей прибыл его замбой — заместитель по боевой подготовке, майор, который только что получил орден Красного Знамени и через неделю собирался улететь в Москву — его переводили работать на вертолетный завод летчиком-испытателем; дальше в течение пятнадцати минут собрались все остальные — командир группы разведки Демин, Логинов по прозвищу Рыжий Майкл, Вадик Крохин, представитель писательского мира Ким Селихов, давний приятель "новорожденного", присоединился Абубакар Мамедыч, который вместе с Абдулой все время хлопотал по хозяйству и постоянно куда-то отлучался по делам…

Совсем недалеко, на соседней улице, продолжали реветь танковые моторы, грохотали траки, раздавалась стрельба, но собравшихся это словно бы не касалось совсем, они находились на другой территории, отдельной, расположенной — вот ведь как — вне войны.

Район, в котором разведчики снимали особняк, был тихий, благополучный, душманы сюда заглядывали нечасто, хотя и заглядывали — всякое, в общем, бывало.

Оглядевшись, Горохов подивился тому, что в доме было много оружия, гранаты-лимонки тут использовались, как столовая тяжесть, применяемая на кухне, на веранде, в обеденном зале: очень милое и нужное это дело — придавить гранатой стопку салфеток, чтобы их не растрепал сквозняк, либо тремя-четырьмя лимонками придавить крышку, под которой в соусе, налитом в дюралевую емкость, отмокает шашлык, тяжестью этой можно забить пару гвоздей на столе, где отслоился кусок фанеры… Взрыватели из гранат все равно вывернуты, так что грозное оружие было таким же безобидным, как и пара кирпичей, валяющаяся на дороге.

Бутылки с шампанским — два увесистых огнетушителя — сунули в бассейн, чтобы охладились хотя бы малость, хотя вряд ли содержимое сумеет стать желанным напитком из ресторана, когда от вкусного холода во рту что-то остро, очень аппетитно и нежно щиплет нёбо и за одним бокалом, не отрываясь, хочется выпить другой…

Обязанности тамады взял на себя