Аленкин клад. Повести - Иван Краснобрыжий

Первое испытание созданной машины. Оно волновало Кузнецова, как первый шаг родного ребенка. В те минуты он жил одним: скорее или оскандалиться или победить.

Долгожданная минута наконец пришла. Алексей Лобанов на блюминге обжал слитки литвиновской стали. Клети-тысячницы подали заготовки на стан «700». Николай Кузнецов включил машину. Она ожила сразу: замигала разноцветными огоньками электрических глаз, тихо защелкала датчиками, зашуршала, точно книжными страницами, вычислительным устройством…

Раскаленная добела стосорокаметровая заготовка со скоростью шесть метров в секунду вылетела из чистовой группы клетей. Еще две-три секунды, и рольганги принесут ее к летучим ножницам, чем-то похожим на краба с двумя клешнями. Они должны эту заготовку раскроить так, чтобы последняя оказалась равной предыдущим. Если ножницы дадут «сбой», завод выбросит на ветер пятьсот — шестьсот рублей.

Летучие ножницы вздрогнули и занесли для удара одну «клешню». Раскаленная заготовка ворвалась в зону раскроя. Удар. Второй. Третий… Раскроенный без отхода металл автоматические толкатели свалили с рольгангов на огромную площадку холодильника.

Заготовки квадрата одна за другой вылетали из чистовой группы клетей. Летучие ножницы, получая импульсные сигналы с главного блока электронносчетной машины, раскраивали их с точностью до сантиметра. Друзья от чистого сердца пожимали Кузнецову руку. Но он по-прежнему был озабочен.

— Ты чего это, Коля, затужил? — поинтересовался Александр Гуторов. — На твоем месте плясать надо! Ты же заводу миллион рублей спас!

— Есть одна недоделка в проекте, — тихо ответил Кузнецов. — Для верности, Саша, надо машину подстраховать второй. Если первая выйдет из строя, безотходный раскрой металла тут же возьмет на себя другая. Надо снова ехать в Москву за деталями.

Спаренная электронносчетная машина безотходного раскроя металла, созданная электромонтером Николаем Кузнецовым, в Государственном комитете по делам изобретений и открытий при Совете Министров СССР получила высокую оценку. Пройдет немного времени, и она будет внедрена на всех металлургических заводах страны. Изобретателю, вопреки «прогнозам», выдано солидное денежное вознаграждение и авторское свидетельство № 229429.

Познакомиться с чудо-машиной на «северную Магнитку» приезжают прокатчики многих заводов нашей страны, студенты вузов, аспиранты, кандидаты технических наук, зарубежные гости. Спаренная электронносчетная машина безотходного раскроя металла поражает их безотказностью и точностью в работе.

Заместитель министра черной металлургии Болгарии, побывав в Череповце, обратился в Тяжпромэкспорт СССР с письмом:

«Просим командировать изобретателя Николая Кузнецова в Софию на Кримиковский комбинат. Металлурги Болгарии, перенимая опыт советских коллег, решили внедрить на прокатных станах безотходный раскрой металла».

Весточка из Болгарии — десятое зарубежное признание большого изобретательского таланта Николая Кузнецова.

Что же дала его электронносчетная машина Череповецкому заводу? Я спросил об этом старшего мастера обжимного цеха Николая Андреевича Волкова.

— Один миллион двести тысяч рублей экономии в год!

Недавно с металлургами московского завода «Серп и молот» я снова побывал в Череповце.

— Наш Кузнецов опять отличился! — с радостью сообщил мне Николай Андреевич Волков. — Потолкуйте с ним.

…В обжимном цехе шло производственное собрание. Решался один вопрос: как повысить производительность труда? Операторы блюминга, прокатных станов выступали редко, говорили по-рабочему скуповато: мы, мол, по призыву московских металлургов постараемся вскрыть кое-какие запасы мощности. Начальник цеха подсчитывал «кое-какие запасы», которые выражались в сотнях тысяч тонн проката, и частенько поглядывал на Кузнецова. Увеличить выпуск проката мешали летучие ножницы. Надо было во что бы то ни стало заставить их раскраивать металл быстрее.

После собрания, на котором присутствовали москвичи, Маковецкий попросил Николая Кузнецова задержаться:

— Выручай, Демидович. Мы можем увеличить выпуск проката на двести пятьдесят тысяч тонн. Но для этого надо заставить ножницы работать быстрее.

— Хорошо, я подумаю.

Думал Кузнецов в этот раз не один. В соавторстве с Леонидом Бондаренко и Валерием Черепенькиным он создал еще одно электронносчетное устройство — «Пропуск последнего реза». Применение его на Череповецком заводе дало возможность увеличить выпуск проката на двести пятьдесят тысяч тонн!

Мне, как энергетику, захотелось детально познакомиться с этим изобретением. Кузнецов показал схему, а затем мы пошли посмотреть электронносчетное устройство в действии. Небольшая панель, связанная с электронносчетной машиной безотходного раскроя металла, поражает простотой конструкции. Принцип ее работы — замедление хода летучих ножниц.

— Выходит, замедление скорости позволило увеличить производительность прокатных станов?

Николай улыбнулся:

— Пора нам переходить на непрерывный прокат. Раскат металла в клетях у нас длится тридцать восемь секунд. Пауза между выходом заготовок была двенадцать секунд. Шесть секунд мы взяли на «пропуск последнего реза». Они-то и дали нам двести пятьдесят тысяч тонн сверхпланового проката. Но у нас осталось еще в запасе шесть секунд. Это еще двести пятьдесят тысяч тонн проката. На днях к нам приезжал из Москвы доктор технических наук Кирилл Петрович Русаков, и мы вместе советовались, как «покорить» холостые секунды.

— Придумали?

— Приезжайте на завод через полгодика. Своими глазами увидите.

Мартеновское солнце

Когда наступали погожие весенние дни, Лешка Ефремов любил после школы уехать за город, устроиться на взлобке с этюдником и легкими мазками кисти наносить на холст посветлевшие дали, зеленоватый дымок над березовой рощей, буксиры в затоне Шексны… Буксиры были еще в ледовых тисках, но Лешина кисть потемневший лед мигом превращала в крутоплечие волны, заставляла их биться в причальную стенку и белыми чайками взмывать в голубое небо.

Дома свои этюды он показывал только отцу. Демьян Акимович в живописи не ахти какой знаток, но работы сына никогда не хулил.

— Хорошо, брат! — одобрял он. — Правда, Шексна у тебя больше на Москву-реку похожа. Но это ничего. И солнца вот маловато. Надо тебе у нас в мартеновском побывать. Там у нас столько солнца — ахнешь!

— Как в мартеновском «Серпа и молота»?

— Нет. Тут побольше.

Лешка неделю ожидал заветного дня, когда с отцом пойдет в мартеновский. Он даже красок приготовил, пару маленьких полотен загрунтовал… Но случилось неожиданное. Перед выходным отца привезли с вечерней смены на легковой автомашине. Он был бледный, говорил еле слышно и часто прижимал руку к груди.

— Нельзя вам, Акимович, в горячем цехе, — убеждал врач. — Если бы мы знали…

— В тень, значится?..

Боль под левой лопаткой заставила Демьяна Акимовича умолкнуть. Лешка испуганно смотрел на побледневшего отца и кусал губы. Врач вынул из желтого баула шприц, сделал в руку Лешкиному отцу уколы. Минут через двадцать Демьян Акимович вздохнул полной грудью.

— Если почувствуете себя хуже, — предупредил врач, — звоните в «Скорую».

Вечером в квартире Ефремовых стояла гнетущая тишина. Лешкины сестры и младший братишка-пятиклассник говорили шепотом, мать на кухне тайком утирала слезы. Отец глазами позвал Лешку к кровати и указал на стул:

— Не успели мы, брат, поглядеть «мартеновское солнце».

Демьян Акимович уронил голову на грудь. Комната, залитая мягким голубоватым светом, опрокинулась в его глазах. Он не слышал, как всхлипывал Лешка, как жена дрожащим голосом вызывала по телефону «Скорую помощь»… Сознание Демьяна Акимовича прояснилось в больнице. Открыл он глаза и спрашивает:

— Командир роты жив?

— Спокойно, герой, спокойно, — начал его умолять хирург. — Самое страшное позади…

Демьян Акимович ничего не понимал. Он только что под Кубинкой врывался в траншею, где командир роты с горсткой солдат отбивался от наседающих фашистов, а человек в белом халате толкует о покое, вынутом из-под самого сердца осколке…

Домой из больницы Лешкин отец вернулся через три месяца. Врачи запретили ему варить сталь и «сердце записали в инвалиды». Каждый день к Демьяну Акимовичу приходили друзья по заводу. Они советовали больному крепиться, обещали помогать. В такие минуты Лешкин отец веселел, даже улыбался, а когда друзья уходили, он подолгу смотрел в распахнутое окно на мартеновские трубы и снова становился грустным.

Однажды Лешка, вернувшись из школы, услышал разговор отца с матерью.

— Ты уж, Матрена, не обессудь меня… Крепился я до последнего. Тяжело тебе одной четверых-то до ума доводить.