Моё солнечное наваждение - Наталия Романова

место в стационаре почти незаконно — он был здоров, упитан, пребывал в отличном расположении духа, что ему делать среди больных животных? Ветеринары держали — с лихвой уплачено.

По пути домой Герман купил корм, лоток, набрал игрушек и оставил у себя. Самаритянин, мать твою! Знал бы, во что ввязывается — лично приплатил бы ветеринарной станции за дальнейшее содержание монстра.

Первым делом Герман насыпал корм Льву, только потом отправился в душ, одеваться, делать себе кофе, к которому, впрочем, не прикоснётся. Остаточные явления от привычки завтракать дома. Если проблема с самим завтраком решалась просто — пустым холодильником, то варить кофе Герман продолжал с завидным постоянством.

Ярины в его жизни больше не было, даже вещей не осталось, ни единой мелочёвки: гелей для душа, расчёсок, духов, трусов. Всё собрала и отвезла в загородный дом помощница по хозяйству. Именно туда, где им место. Не в жизни и в пентхаусе Германа.

— Здравствуйте. — Голос зашедшей заставил вздрогнуть. Герман не заметил, как пробежало время, пока смотрел с поднебесной высоты на полуспящий город.

— Привет, — буркнул Герман и оглядел с ног до головы зашедшего Винни-Пуха.

Правильно говорят, что деревню из девушки не вывести. Не всегда народная мудрость справедлива, но в случае с Ланой-Светланой работает на все сто процентов. Футболка в аляповатый цветочек со стразами на груди, юбчонка, выставляющая напоказ мясистенькие ляжки, макияж и ногти в замысловатых завитушках выдавали уроженку «деревни» за три версты, даже когда у их обладательницы хватало ума молчать.

— Мне Льва сегодня везти к ветеринару? — уже в дверях поинтересовалась Лана-Светлана. Теперь она предпочитала, чтобы её звали просто Света.

Герман глянул на крутящегося под ногами кота, который не знал, что пришло время расставаться с бубенчиками, и решил поддержать рыжего в нелегкую пору. Марков внутренне содрогнулся, когда представил предстоящее, мысленно перекроил собственный рабочий график и ответил:

— Сам отвезу.

— Как скажете, — кивнула Света.

Как причудливый, недалёкий гибрид оказался в квартире Маркова? Сам позвал. Вот такой поворот.

В апреле, на светском мероприятии, которое никак нельзя было проигнорировать, встретил Ангелину, сияющую, как новогодняя ёлка. Увидев Германа, она и вовсе расплылась в радужной улыбке, выразила признательность за знакомство с Махеевым, который всё-таки пристроил Ангелину к щедрому клиенту. На что Ангелине пришлось ради этого пойти, Герман не знал, представлять не торопился. Не его ума дело.

Ангелина щебетала, как довольная пташка, источая вокруг себя ауру полного довольства жизнью. Улыбалась в нужных местах, кивала согласно протоколу, смеялась, демонстрируя сверкающий ряд зубов. Слово за слово, отчего-то вспомнился Винни-Пух — Лана, как назвала её Ангелина. Не Даздраперма, и то славно.

Лана трудилась индивидуалкой. Как и любая девушка, попавшая в порочный круг, она не могла просто так оттуда уйти. Впрочем, очевидно, и не хотела. Вот только дела у новоявленной гетеры шли не слишком хорошо: несколько постоянных клиентов, предпочитающих почасовую оплату раз-два в месяц, не давали желанного заработка, а выйти на новый уровень у Винни-Пуха не получалось. Уж слишком «на любителя» товар.

Марков отлично понимал — почему. В сопровождение туповатый колобок никак не годился, для того, чтобы почесать чье-то престарелое эго, тоже — для этих целей существовала целая когорта красоток, которым платили не столько за секс, сколько за умение промолчать, подать себя, продать подороже. На долю же Ланы оставались тайные сластолюбцы, которым важен процесс, а не антураж. Крепенькое, молодое тельце, всегда готовое к употреблению, которое запросто можно сменить на точно такое же крепенькое и молодое.

Понижать планку Лана не хотела, благо, хватило ума не отправиться на заработки в придорожные сауны, а заработанного категорически не хватало на собственное содержание. Однажды, встретив случайно Винни-Пуха, Герман предложил ей работу — за явно завышенную плату убирать несколько раз в неделю необъятные квадратные метры пентхауса. Посчитал это искуплением вины, несмотря на то, что сама Света явно не жалела о переменах в жизни, — в конце концов, о таких деньгах она раньше и мечтать не могла, — беспокоилась лишь о расширении клиентской базы.

Света за предложение ухватилась. Во-первых, денежный вопрос стоял остро, а во-вторых, перспектива потереться на глазах самого Маркова или его приятелей-бизнесменов взбудоражила воображение девчонки. Ожидания не оправдывались, но, похоже, Винни-Пух не терял надежду, да и, правду сказать, заработать столько, сколько платил Герман, студентке было просто нереально.

Целый день Герман не поднимал головы, дела наваливались снежным комом — не успевал разгребать. О том, что его организму необходим обед, а после ужин, напоминала верная секретарша. Из здания вышел ближе к полуночи, охрана молча проводила руководство до дверей, никак не выражая удивления поздним уходом — картина стала для них привычной.

Пришёл домой, накормил Льва, принял душ, завалился спать, чтобы утром проснуться от громогласного: “мяа-а-а-у!”

В выходной день выбрался навестить Нину: та по-прежнему находилась в психиатрической клинике, редкие посещения оговаривалась заранее с врачом и были разрешены всего пару месяцев назад. До этого — никаких контактов с внешним миром.

Когда Герман впервые увидел мать — ему не удалось скрыть ужас: худая, с ужасающей синью под глазами, потухшим, неживым взглядом. После он либо привык к ее облику, либо дело действительно пошло на поправку, но выглядеть Нина стала заметно лучше.

Правда, врач без экивоков сообщил, чтобы Герман не строил иллюзий, о полном выздоровлении говорить рано, необходима долгая терапия и медикаментозное лечение, последнее пожизненно. Герман пытался перевести Нину в лучшие условия, ведь он был в состоянии оплатить содержание матери в любом частном пансионате, построить собственный, в конце концов, только психиатрическая помощь — дело сугубо добровольное, и Нина добровольно оставалась там, куда её определили.

Просторная комната с мягкими диванами, где встречались Нина с Германом под наблюдением санитара, была пронизана солнечными лучами из зарешечённых окон.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Герман, усаживаясь рядом с матерью в пижаме.

— Герочка, — выдохнула Нина, привычно провела по его волосам, заставив зажмуриться от удовольствия. — Сильно болит? Сильно? — Она начала ёрзать на месте, притрагиваться к месту ранения, хаотично гладить, словно хотела стереть под рубашкой шрам, а заодно — собственную вину. — Как же так, Герочка, как же так?! Как же я могла… Господи, боже мой, как же я могла, как могла, как я могла?.. — продолжала она дёргаться.

Санитар сразу привстал, готовясь в любой момент оказать помощь пациентке. Нина, заметив движение наблюдателя, образумилась, остановила хаотичные движения рук, ёрзание, причитание.

— Герочка, — всхлипнула она ещё раз и собралась окончательно.

— Мама, ты не виновата, — повторил Герман набившую оскомину фразу. — Ты была не в себе, понимаешь?

— Я ребёнка хотела убить… —