Лотос - Дженнифер Хартманн

сердце увеличивается в два раза, пока я сверлю его взглядом. Оливер все еще стоит у себя во дворе, держа енота с той же нежностью, с какой он держит каждую частичку меня.

Я решаю присоединиться к нему. Я выгляжу непрезентабельно в своей мятой футболке с Cranberries и спортивных штанах, без макияжа, с растрепанными волосами, но я надеваю пуховик и ботинки и быстро выхожу через парадную дверь. Изо рта идет пар, и я засовываю руки в теплые карманы пальто, приближаясь к Оливеру, пока трава хрустит под моими подошвами.

Может быть, он меня слышит. Или, может, он чувствует меня так же, как я чувствую его.

– Это чертовски сложно, – говорит он, все еще лицом в противоположную от меня сторону, когда я подхожу к нему сзади. Его дыхание вырывается ледяными клубами.

Я рядом с ним, наши плечи соприкасаются – от этого становится теплее.

– Что именно? – интересуюсь я.

Оливер гладит Афину между ушами, его взгляд искажен печалью, когда он наблюдает, как когти животного впиваются в его рубашку спереди.

– Отпускать.

У меня перехватывает дыхание и сжимается горло. Те же самые глаза устремлены на меня, в них все еще видна сверкающая печаль. Я беру его свободную руку и переплетаю наши пальцы, как будто пытаясь физически противостоять его словам.

– С ней все будет в порядке? Сейчас так холодно.

– Она дикое животное. Она приспособится к непогоде. – Оливер опускает взгляд в землю. – Мы все учимся приспосабливаться.

Я сжимаю его руку.

– Адаптация и комфорт – это две совершенно разные вещи.

На этот раз я отвожу взгляд, не готовая к тому, что он разглядит мою уязвимость. Я чувствую, как его пальцы подергиваются, переплетаясь с моими. Наша горячая близость каким-то образом соперничает с холодной температурой.

Затем Оливер отпускает меня и приподнимает енота над собой – ее крошечные лапки раскидываются в стороны.

– Прощай, Афина. Счастливого пути. – Он опускает животное на землю и делает небольшой шаг назад. – Беги на свободу, ну же.

Афина подходит к Оливеру и обхватывает руками его икру, вставая на задние лапы, как будто пытается взобраться на него.

– Я думаю, она хочет остаться, – хихикаю я, тронутая их связью.

Оливер, похоже, не разделяет моей реакции. Он испускает вздох разочарования, смешанного с горем, и убирает ее лапы со своей ноги. Она тут же снова прижимается к нему.

– Афина, ты должна идти. Ты не можешь оставаться там, где тебе не место.

Почему мое сердце замирает каждый раз, когда он говорит это? Почему я ищу скрытый смысл в его словах?

Не в бровь, а в глаз.

За последние несколько дней мы не так много времени проводили вместе, и праздник был необходимым перерывом для нас обоих. День благодарения мы провели в кругу наших семей, если не считать вечернего тыквенного пирога с двумя моими любимыми мужчинами по соседству. В тот вечер, вернувшись домой от родителей, я заглянула к ним и устроилась между Гейбом и Оливером на диване в гостиной, пока мы наслаждались пирогом, украшенным взбитыми сливками. У нас с Гейбом это стало ежегодной традицией: уплетать пирог и смотреть «Санта-Клауса», чтобы поприветствовать Рождество. Я была очень благодарна Оливеру за участие в нашей традиции, хотя мы мало разговаривали и не прижимались друг к другу, как обычно. Я была благодарна тому, что он просто находился рядом.

А еще больше благодарна тому, что мне был дан второй шанс. И тому, что он выжил.

Но то, что мы отдаляемся друг от друга, убивает меня, и я знаю, что это моя вина.

Если бы только он понимал, что это для его же блага.

– Может быть, я смогу уговорить Гейба позволить тебе оставить ее, – предлагаю я, мои внутренности сжимаются при виде развернувшейся картины. Гейб не был счастлив вернуться домой и обнаружить, что дом разрушен. Главный диван, тот самый, который, насколько я помню, выбирали моя мама и Шарлин много лет назад, пострадал меньше, чем остальная мебель. Двухместный диван нуждался в замене, как и стулья в столовой. К счастью, Трэвис помог покрыть непредвиденные расходы. Оливер чувствовал себя ужасно.

Он быстро отвергает это предложение.

– Нет, это правильный поступок. Афине нужно жить самостоятельно. Я не могу вечно заботиться о ней.

Хорошо. Это задевает за живое.

– Эй… – Я снова поднимаю его руку, енот все еще держится за его ногу. – Ты хочешь о чем-то поговорить?

Оливер запинается, его взгляд медленно перемещается с Афины на меня. Его челюсти сжимаются из-за слов, которые он отказывается произносить.

– Спасибо, но со мной все в порядке.

Я заставляю себя кивнуть, несмотря на боль, и отпустить его руку.

– Ладно. Но надеюсь, ты знаешь, что я рядом. Я всегда буду рядом.

– Я ценю это, Сидни. – Оливер возвращает свое внимание к еноту, наклоняясь, чтобы оторвать лапки от своей лодыжки. – А теперь иди, Афина. Я настаиваю.

Животное колеблется, затем отворачивается и бросается к деревьям. Она останавливается только один раз, поворачивается и поднимает свои маленькие передние лапки, словно прощаясь. Затем она исчезает в кустах.

Мои глаза на мокром месте.

– Она действительно любит тебя.

– Да, – тихо говорит Оливер, его взгляд по-прежнему устремлен вперед. – Но не всякой любви суждено остаться. Иногда она служит лишь временной цели.

Мои веки закрываются, несколько мятежных слезинок просачиваются сквозь них. Я смахиваю их, дрожа от холода, который они оставляют после себя.

– Хороших выходных, Сид.

Оливер собирается уйти, и все внутри меня тянется к нему. Рука обхватывает его запястье, прежде чем он успевает отойти слишком далеко.

– Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я этого не переживу.

Мои слова застают его врасплох. Он хмурит брови и с ужасом смотрит на меня.

– Ненавидеть тебя? Боже, я никогда не смог бы… С чего ты это взяла?

– Я… – Его полные боли глаза останавливают поток слов, заставляя меня чувствовать себя дурой. Какая я жалкая. Качая головой сквозь нервный смех, я отвожу взгляд, все еще держась за него. – Прости. Кажется, гормоны разбушевались.

Его губы дрогнули, а затем:

– Ты не смогла бы сделать ничего такого, что заставило бы меня возненавидеть тебя, Сид. Ничего. – Оливер проводит костяшками пальцев по моей челюсти, вызывая вздох у нас обоих. – Пожалуйста, запомни это.

Все мое тело светится, как рождественская елка. Чертова жара. Будь проклят полярный вихрь. Возвращаясь к его взгляду, я шаркаю ногами по траве, медленно приближаясь. Его щеки, зацелованные холодом, покрыты светло-розовыми пятнами. Его глаза что-то ищут во мне. Его волосы восхитительно растрепаны, и мне ничего не хочется так сильно, как провести