А земля пребывает вовеки - Нина Федорова

– Так. Но почему вы не напечатали объявлений в газетах, прося Милу…

– Людмилу Петровну.

– Прося Милу известить о себе и вернуться?..

– В газетах? – высокомерно удивилась Анна Валериановна. – В газетах? Какая идея! Вы полагаете, моя племянница ожидала бы приглашений через газеты, чтобы вернуться домой? Она, конечно, помнила адрес своего дома и знала, что значило для нас её исчезновение и как мы ждали её прихода или вестей от неё.

– Помимо полиции вы всё же могли бы обратиться за помощью к друзьям…

– К друзьям? – будто бы очень удивившись, переспросила Анна Валериановна. – Я полагаю, вы не могли же забыть, что сделала для нас долголетняя дружба в вашем лице?

– Так, – перебила её Варвара, – но что сделали для розыска вы сами?

– Я? Целыми днями, неделями я бродила по городу и окрестностям… я часами стояла на берегу реки… Я останавливала прохожих на большой дороге и спрашивала… Я видела все трупы, какие местные власти разрешали видеть. Но время шло, и я поняла: её нет в живых. Будь моя племянница жива, мы бы знали об этом. Её нет. Она погибла. Она умерла… Но вернёмся к главному, что, собственно, вас интересует: вы хотите взять нашу собственность. В случае отказа или сопротивления – взять силой… с должным наказанием в последнем случае. Не так ли? Сопротивления не будет. Сообщаю формально. Берите. Вас устраивает это?

– Отлично. Подпишите бумаги о добровольной сдаче усадьбы во власть народа.

– Подписать? К чему? Увеличить вашу коллекцию автографов лиц, уничтоженных вами? Что ж, это хозяйственно. Со временем можно продать за границей, как экспорт из большевистской России. «Голодному вору всё впору» – не мои слова. Это народная пословица…

Таким образом, «Услада» была взята правительством. Генеральше и Анне Валериановне отводился маленький домик посреди почти вырубленного парка. Им также отвели клочок земли около дома для огорода. Варвара объяснила, что обрабатывать огород они должны сами, наёмный труд для них воспрещается законом.

– Но как же с кухаркой? – удивилась Анна Валериановна. – Она не уходит.

– Не уходит? Мы в таком случае выселим её насильно.

– Всё, – сказала Варвара. – Гражданка Головина, можете уйти.

– До свидания. Нет уж, лучше прощайте, товарищ Бублик! – сказала тётя насмешливо, слегка поклонившись. – Благодарю вас! – И повернулась, чтобы уйти.

По лицу Варвары прошло какое-то движение, напоминавшее судорогу. Она окликнула уходившую:

– Постойте. Одну минуту. Если племянница ваша найдётся, немедленно дайте мне знать её адрес.

Анна Валериановна быстро повернулась. Лицо её пылало гневом.

– Что? – крикнула она Варваре. – Вам дать знать?

– Да, как другу её юности и детства.

– Варвара Бублик! – крикнула Анна Валериановна, и все вздрогнули от звука её голоса. – Если ещё жива моя племянница для в а ш е й п о л и ц и и или для в а ш е й т ю р ь м ы, пусть она будет навеки мертва для вашей дружбы!

Глава XIX

Новое правительство, как и предыдущее, нуждалось во всём. Школы, госпитали, клубы, дома отдыха, дома для престарелых, дома для детей – всё это сначала открывалось, а потом, по возможности и постепенно, экипировалось. Нужны были топливо, пища, одежда, лекарства, книги.

Варвара была очень занята и устройством, и снабжением, и контролем.

Просматривая документы о недвижимой собственности города, Варвара увидела: «Приют для благородных старушек». «Хм, – произнесла она вслух, – ещё один обломок старого режима». Читая дальше, она узнала, что старушек там достаточно укомплектовано: вместо полагавшейся до революции сотни их проживало двести тридцать; значилось, что они – «благородного происхождения», содержатся на всём готовом – и бесплатно.

– Возмутительно! – воскликнула Варвара. – Скажите! И на всём готовом, и бесплатно – до сих пор! Кто они, эти благородные старушки? Не скрывается ли там какая тайная организация? По городу бродят голодные дети… хронически больные, наши раненные в боях ещё не имеют приюта, а чьи-то благородные старушки – на всём готовом!

Она решительно встала, чтоб сейчас же пойти и на месте, на деле выяснить, что это за учреждение.

На деле оказалось, что это был действительно только приют, что к «благородной» сотне революция добавила сто тридцать «неблагородных», что «всё готовое», хоть и бесплатное, было далеко ниже минимума, что старушки голодали и беспрестанно ссорились, что и среди «благородных» и «неблагородных» доходило до битв и непрерывный визг, жалобы, ссоры утомляли служащих до изнеможения, и их глаза с мольбой о помощи обратились к Варваре.

– Посмотрим, – сказала Варвара кратко и начала детальный, методический осмотр приюта.

Обитательницы его, все без исключения, были действительно стары, в самых разнообразных периодах преклонных лет и старческих недугов. Большинство было в одинаковых тёмно-серых, при новом режиме никогда не менявшихся и сильно заношенных платьях. Головы их были повязаны когда-то светлыми, но теперь тёмно-серыми платочками. Старость уравняла «благородных» с «неблагородными», и по виду их невозможно было различить.

Они бесцельно бродили по комнатам, ссорились из-за места у окна, оправляли вдруг по ошибке не свою, чужую постель, – и из-за всего вспыхивали перебранки и ссоры.

Кто-то пустил слух, и кое-кто этот слух понял: контроль. Разберут все дела, виновных накажут, служащих всех уволят, условия будут улучшены. Всё это ожидалось от Варвары.

Варвара была окружена. Она спрашивала старушек об их жизни и об их нуждах. У каждой, словно Варвару ждали, были наготове подробнейшие и длиннейшие рассказы, запутанные жалобы, ужасные подозрения. Все нуждались во всём. Все были тяжело больны, смертельно кем-либо оскорблены, кровно обижены. Все были бестолковы, беспомощны, сердиты и суетливы.

– Они морят нас голодом! – заявляла одна. – Они сами съедают нашу пищу! А остальное продают!

– Здесь тайно отравляют людей! – шептали ей в ухо.

– Я требую дать мне отдельную комнату. Я имею право! Мой муж был полковником!

– Полковник? Хе! – перебил сардонический голос. – Скажите! И вы можете х в а с т а т ь с я э т и м? Полковник – и т о л ь к о! Мой муж был генералом. Он к о м а н д о в а л полковниками!

– У меня нет ботинок! Мне не выдали обуви! Я хожу в чулках! Посмотрите на мои ноги, а потом на термометр!

– Э т а ж е н щ и н а? Чья она была жена? К т о был её мужем! Всю жизнь проходив босиком, вдруг т е п е р ь она т р е б у е т ботинок! Тогда как я…

– Сюда напустили женщин из самых низов! Здесь всякий сброд. Контроль, вы видели вывеску? Для к о г о же этот приют! Исключительно для благородных!

Старушки из низов не уступали старушкам «благородным». Говорили меньше, но громче и толкались сильнее.

– Почему перестали выдавать лекарство? Ты, контроль, чего же смотришь? Сама с ними не крадёшь ли? Тут всё обкрадено!

– Теперь, слышь, народ