Разрешаю себя ненавидеть - Юлия Колесникова

Я больше не хотела извиняться, а просто подошла и обняла его, но он воспротивился, стал словно каменный.

— Не надо. Так мне будет легче.

И почти тут же поспешил скрыться в зале, а я все же ощутила большую вину, чем ожидала. Словно обидела ребенка.

Так и происходит, когда считаешь, что вправе играть людьми, как марионетками в угоду своим желаниям.

Постояв минутку-другую, я прислушалась к тому, что говорит моя совесть и сердце. В основном это было облегчение. Мне стало легко. Но сложности били впереди. Теперь на очереди был Ирвинг, и совесть уже будет не при чем. Сердце и тело имели большее влияние на мое сознание.

Когда я вышла на улицу, сухой холодный ветер принес облегчение. К машине я уже почти бежала, чтобы согреться. Но к моему разочарованию, как бы я не надеялась, Ирвинга там не было. Ни снаружи, ни внутри салона.

Но подойдя ближе, я поняла, что к лобовому стеклу прикреплена записка. Схватив ее дрожащими замерзшими пальцами, которые я до этого кутала в рукава, я попробовала ее прочитать. Но было слишком темно и холодно, чем стоять здесь на ветру, лучше было сесть в машину. Сев на водительское место, я включила свет и прикипела глазами к написанному.

«Меня подвезет Денис. Хочу подумать. Жду на известном тебе месте. Ирвинг».

На известном месте — там где из воды торчал камень или скала, даже и не знаю, как точно описать ее. Снова сердце болезненно застучало, в предчувствии того, что случиться. Конечно же, я хотела близости с ним, и в то же время понимала, что сегодня это будет в последний раз. Или не будет.

Я ехала, как всегда быстро — ветер в лицо из открытого окна, уже не просто холодил, он выдувал из глаз слезы. Музыка не позволяла мне сосредоточиться на своих мыслях. Вся эта дорога, мои чувства и страхи, все это было так волнующе, и опасно. Мне было страшно. Хорошо, что я могла в этом себе признаться, оставалось еще смириться.

Когда я подъехала к знакомому месту, мои фары выхватили из темноты берега фигуру, застывшую на камнях. Ирвинг. Остановившись, я оставила включенными фары, и все же не очень спешила туда к нему. Мне хотелось бы, чтобы наша встреча носила другой характер, но разве все может так быть? Нет, больше не было пути назад, я все решила для себя, и если я предавала себя и свое тело в последние месяцы, то пришло время вернуть себе, наконец, достоинство.

Открыв дверцу, я поняла, что ноги деревенеют, и я не могу идти туда, к нему, в пустоту, потому что пока он еще есть у меня. А когда мы будем возвращаться домой — его не будет. Все мои минимальные права на него перестанут действовать в пространстве и времени, в моей жизни.

Фары помогали мне найти безопасную дорогу вниз, а с последнего высокого уступа меня снял Ирвинг. Мы покачнулись, но устояли, Ирвинг так и не отпустил меня. Он крепко сжимал меня в руках, прислоняясь губами к моему лбу, и во мне не было сил оторваться от него.

— Нам надо поговорить, — выдавила из себя я, и это привело к тому, что Ирвинг легко оттолкнул меня и отошел. Я смотрела на его тело, застывшее в нескольких метрах от меня. И вот он резко развернулся.

— Я знаю, о чем ты хочешь поговорить, — начал спокойно он, и это спокойствие меня поразило. Никакой злости, отчаяния или боли. Равнодушие, вот что это было сейчас.

— Ты уверен? — переспросила я, не зная, что и думать.

— Да. Тебе надоело, не так ли? Я знал, что ты не выдержишь, знал и не удивлен. Да и чему удивляться, ради меня ты и так от много отказалась, — он сжал плечи, втянув голову в ворот пальто. Его волосы растрепал ветер. Я тоже опустила нос в свой шарф, и обрадовалась двум вещам: тому, что свет бил мне в спину, и тому, что ветер был таким сильным, что от него слезы текли сами собой.

— На самом деле, я так до сих пор и не знаю, почему отказалась от всего. Ради тебя? Да. Но почему? — я задала этот вопрос, а потом сама ужаснулась, потому что поняла, что не готова знать ответ. Или просто уже не хочу его знать. — Нет, нет, не говори! Я действительно не хочу знать.

— А может если бы ты была более настойчива, я рассказал бы!? — вдруг воскликнул он, гневно разворачиваясь ко мне. — Ты все время шла у меня на поводу!!!

— Так значит, это я виновата? — не выдержала я, и тоже закричала в ответ, но тут же взяла себя в руки. Я решила молчать, или уже не кричать в ответ на его слова. Какими бы они не были. Это провокация. Все его слова могут быть провокацией. И это было именно то поведение, которым он управлял лучше всего.

— Я не говорю, что ты виновата, но ты соглашалась… Я даже не знаю… — было видно, что он не знает, что сказать, чтобы передать свои мысли.

— Не можешь свыкнуться с той мыслью, что больше не будет все так, как удобно тебе? — переспросила я, чувствуя, как во мне поднимается волна протеста в ответ на его поведение. Как-то это было свойственно ему, делать меня всегда виноватой. И раньше я ему это сама позволяла. Но не теперь. Нужно сжигать все мосты, чтобы он не делал меня виноватой, во всем, чтобы ни случилось, и чтобы я могла жить спокойно далее. Это не будет так легко, но пока я буду чувствовать, хотя бы долю вины по поводу всего этого, мне будет больно. И случиться этому, я не могу позволить.

Ирвинг молчал, и смотрел в другую сторону. Только потому я могла смотреть на его точеный профиль. На фоне черного моря и неба, его лицо было светлым и прекрасным. Сердце привычно и надежно забилось, когда я смотрела на него, но как всегда Ирвинг этого не понимал. Когда же он, наконец, разберется в себе, в прошлом, в том, что его удерживает от меня в стороне? Да и не только от меня. Я знала, что ни с кем другим он так и не сможет построить отношения, пока не позволит себе этого. Если бы подобное случилось, во мне могла бы теплиться надежда, и я бы все продолжила. Но этого не стоит делать, ни верить ни надеется. Что будет, то будет. Просто с меня уже хватит.

Вокруг было так тихо. Я раньше не замечала. Что ночью на море так громко и одновременно так тихо. Обстановка нагнетала все то, что было у меня внутри, и Ирвинг, как статуя замер, не двигаясь, добавляя в мои воспоминания не нужные краски. Как хорошо, что я обладала не самой огромной фантазией, потому, что эта ночная картина могла бы превратиться в трагедию всей моей жизни. Это выглядело слишком поэтично.

— Лучше не будем больше об этом, — выдавил из себя Ирвинг и, пройдя мимо, застыл, и снова вернувшись ко мне, страстно и болезненно поцеловал. Страстно и болезненно — в этом он отдавался мне полностью. И еще у него была ненависть. У меня тоже оставалась ненависть. Все что нам теперь оставалось беречь в сердце, так это воспоминания и ненависть. Все просто. Как всегда.

Мы пошли к машине вместе, еще держась за руки, и в машине тоже. Даже когда авто было в гараже, Ирвинг не отпускал меня. Еще один последний поцелуй обжег мне губы, а потом Ирвинг ушел, оставляя меня в одиночестве.