Куплю любовницу для мужа (СИ) - Халь Евгения

— Пожалуйста, не нужно, Макс! — умоляю я.

Он даже не смотрит на меня, но явно слышит мольбу. И ему это нравится. Мне нужно выиграть всего несколько секунд. Как те несколько секунд перед прыжком там, в хореографическом. Когда я, исполняя последний танец Жизели, выверенный хореографом до последнего шажка, вдруг увидела, что в том месте на сцене, где я сейчас должна приземлиться, выходя из прыжка, рассыпаны стеклянные шарики. И у меня просто нет времени, чтобы повернуть. Я уже прыгнула. Мои заклятые подруги учли все, кроме одного: невероятной длины моего прыжка. У меня был самый длинный прыжок на всем курсе. Для танца Жизели он был не нужен. Я вообще ни разу не танцевала такие партии, где он мог бы понадобиться. Но для того, чтобы не опуститься на стеклянные шарики, сломав позвоночник, он как раз пригодился. Я изогнулась в воздухе, рванула мышцы так, что их чуть не свело судорогой, и перелетела через россыпь шариков, приземлившись за ними. Зал взорвался аплодисментами. А я не могла дышать от ужаса. Потому что понимала: если бы не эти пару секунд в прыжке, во время которых я увидела шарики, то до конца жизни я бы не встала из инвалидной коляски.

И сейчас ситуация повторилась. Мне нужно выиграть всего пару секунд.

— Умоляю тебя, Макс, не стреляй! — кричу я, поднимаясь на ноги и напрягая мышцы.

Злобная ухмылка, больше похожая на оскал, раздвигает губы Макса. Он нажимает на курок. Но я успеваю мгновенно, без подготовки взмыть в воздух и распластаться в своем знаменитом длинном прыжке. Пулю я не вижу. И не ощущаю боли. Странно… совсем не чувствую, как она впивается в тело. Но левое плечо и грудь вдруг охватывает огнем. Это пламя не просто обжигает, оно испепеляет невыносимым плотным жаром и сбивает с ног. Словно невидимая рука толкает меня изо всех сил и отбрасывает назад. Падаю на спину под ноги Гордея. Всё застывает, как в замедленной съемке. Звуки полностью исчезают. Голос мужа не слышу, но вижу, как он очень медленно и широко открывает рот, склоняясь надо мной. Читаю по его губам:

— Настя! Нет! Нет!

Но почему ничего не слышно? Я словно обложена ватой. Свет начинает меркнуть в глазах. Но еще успеваю заметить, как Макс вдруг вздрагивает, переворачивается в воздухе и падает на пол. А в спальню врываются четверо кавказцев в одинаковых черных футболках. Значит, Гурджиев не обманул. Его люди все же приехали помочь. Просто немного опоздали. Совсем чуть-чуть. Опоздали на одну жизнь — мою! Один из мужчин бросается на пол рядом со мной, вглядывается в мое лицо, щупает пульс. Его губы шевелятся. Он что-то говорит Гордею. Пытаюсь прочесть по губам, но свет в глазах меркнет, и я отключаюсь.

Гордей

— Настя, — прошептал Гордей.

Она не ответила. Его жена лежала на полу, а под ней растекалась лужа крови.

— Настя! — взвыл он и упал на колени рядом с ней. — Открой глаза! Ты что? Настюша!

Она молча лежала, закрыв глаза. Гордей несколько секунд удивленно смотрел на жену, а потом вдруг закусил кулак и завыл, раскачиваясь из стороны в сторону.

Высокий кавказец в черной футболке, который выстрелил в Макса, засунул за пояс его валявшийся на полу пистолет, опустился на колени рядом с Настей и нащупал пульс на ее шее.

— Слабый пульс. Хреново совсем, — покачал он головой и вытащил из кармана телефон. — Скорая нужна. Срочно!

— Какая скорая? Да пока они приедут, она истечет кровью! — закричал Гордей.

Он просунул руки под Настю и приподнял ее, положив на колени. Его одежда моментально пропиталась красным.

— Ты бы не трогал ее. Не нужно девушку сейчас двигать, — тихо сказал второй кавказец, коренастый крепыш с молодым лицом и седой прядью в челке.

Гордей его не слышал. Он прижался лицом к щеке жены и зашептал:

— Я сейчас… я быстро, милая. Ты потерпи! Я сейчас… в больницу… тебя, — он отвернулся, зажмурился, судорожно выдохнул и шумно сглотнул слезы. — Сейчас, Настюша. Ты только не отключайся, — он поднялся на ноги, держа жену на вытянутых руках. — Знаешь что? Я тебя сейчас отвезу к докторам и обязательно вылечу. А потом сразу закажу билеты на Бали. Помнишь, как тебе нравилось на Бали? Там сейчас хорошо. Тепло. Цветы, океан. Там… — он снова шумно и судорожно сглотнул, закусил губу, переждал спазм, сковавший горло, и продолжил: — Я закажу то бунгало, которое ты так любила, с фиолетовыми цветами. Я даже помню, как оно называется… "Райский ультрамарин", — его качнуло, и крепыш автоматически подставил руки, удерживая и Гордея, и Настю.

Мужчины в черном молча переглянулись.

— Мужик, — осторожно начал крепыш, — ты тоже ранен. Дай ее мне, — он протянул руки к Насте. — Как сестру понесу. Бережно! Клянусь!

— Сам, — Гордей упрямо сжал губы, резко мотнул головой и вышел из спальни в коридор.

— Тебя ж качает, как в море лодку. Сейчас сам скопытишься и ее уронишь, да? Я отнесу. И тебе поможем до машины дойти. Отвезем вас в больницу. Ну, давай, — крепыш торопливо обогнал Гордея, перегородив лестницу.

— Уйди, — зарычал Гордей, сверля его безумным взглядом. — Я сам!

Он начал медленно и осторожно спускаться по лестнице, без остановки шепча:

— Еще чуть-чуть, моя хорошая! Самую капельку потерпи. А потом заживем! Белке тоже нужно проветриться. Белка Мальдивы любит. Помнишь, как она там радовалась, когда на песочке кувыркалась?

— По-моему, у него крыша поехала, — тихо сказал крепыш напарникам. — Самого смэрть покакать отпустила, а он в тёльку вцепился и помочь не дает. Я ее что в Абхазию увезти просил? Только поднести хотел!

— Ай, пусти! Это шок, не лезь, слушай! — отозвался высокий мужчина, который был за старшего. — Не трогай его сейчас, да? Не видишь? Заклинило мужика! Давайте с ним в больницу. А я займусь этой сладкой парочкой. Сейчас заверну их, как люля в лаваш. Хозяин приказал их в ментуру сдать. Своим сытым ментам, слушай, а не чужим голодным шакалам. Чтобы точно приняли, как надо, и не жужжали. Там этим гадам мелким такую ламбаду станцуют, что всю жизнь помнить будут.

Поддерживая Гордея с двух сторон, мужчины усадили его с Настей на руках на заднее сиденье "Джипа". Машина немедленно рванула с места. Настя тихо застонала, не открывая глаза. Гордей схватил ее руки, осыпал их поцелуями, и прошептал:

— Еще немного, моя хорошая! Только не оставляй меня, слышишь? Только не уходи. Ты не можешь меня оставить одного, правда? Ответь мне, Настюша. Мигни, моргни, скажи хоть слово! — он склонился над ней, прислушиваясь.

— Она тебя не слышит, брат! — тихо сказал крепыш, сидевший за рулем. — Ты ее не беспокой сейчас!

— Она меня всегда слышит, — возразил Гордей, утирая рукавом струйку крови, стекающую по лбу. — Всегда! А я ее нет, — дрожа, он склонился над женой, зарывшись лицом в ее волосы.

Весь его лед, вся его расчетливая холодность куда-то ушли. Мир распался на куски. До и после. Настя не колебалась ни секунды и закрыла его собой. А он, дурак, раздумывал: его ребенок или нет? Какая разница? Какая еще женщина может вот так, не испугавшись, шагнуть под пулю ради своего мужчины? Он отвернулся и зло сплюнул кровь. Нет, не мужчины. Ради дерьма, которое ее подставило. Ему очень хотелось сдохнуть прямо сейчас. Просто не быть. Не чувствовать страшной вины. Не осознавать, насколько мелким и мерзостным он оказался по сравнению с женой.

Баш на баш, ты мне — я тебе. Так его учили. Обмен должен быть равноценным — это знает любой адвокат, даже самый молодой. Гордей разбирался в этой системе, как никто другой. И теперь он понимал, что их с Настей обмен, их личный "баш на баш" был провальным. Он получил самую лучшую женщину на свете. А она — тупое дерьмо вместо мужа. Если она только выживет, то он все изменит. Если… какое страшное слово. Это не просто "будет или не будет". Это прыжок в пропасть, из которой многие не выбираются. Это падение с обрубками вместо крыльев, которые когда-то гордо реяли за спиной. Где они, наши крылья?