Береговая стража - Дарья Плещеева

Прочитав эти строки, Федька поняла, что человек такое письмо написать не мог. Однако бумага и чернила — все было материальное. Немало удивленная, она принялась читать дальше — и обнаружила историю о воеводе и щуке, изложенную весьма забавно — как ежели бы дух, сидевший на колокольне, сам видел сверху живорыбные садки и спустился, чтобы узнать о дивных путешествиях огромной щуки. Внизу же было приписано карандашом «от сильфа Дальновида».

Из любопытства Федька взялась читать и второе письмо.

«Любезный Мироброд!

Пробыв несколько времени в Мадриде, полетел я в другой город, и хочу уведомить тебя, почтенный Мироброд, о некоторых там случившихся приключениях.

Я принял вид молодого и пригожего человека, потому что цветущая молодость, приятности и красота в нынешнее время также в весьма немалом уважении и при некоторых случаях, как сказывают, производят великие чудеса, а при столь выгодной наружности не позабыл я представить себя в богатом кафтане.

Захотевши вмешаться сам в здешнее общество, чтоб иметь о нем лучшее понятие, выбрал я себе в проводники одного молодого и знатного человека, с которым надежен я иметь вход во многие домы. Ты, любезный Мироброд, может быть, подумаешь, что проводник мой преважная особа? Нет, друг мой! это молодой повеса, препровождающий всю жизнь в шалостях, которыми утешает родителей, пленяет женщин, разоряет легковерных заимодателей, изнуряет себя, отчего часто бывает болен и тем хвалится, как заслуженный воин своими ранами.

Сей вертопрах, именем Припрыжкин, знает все городские новости и охотно ими со мной делится. Недавно случилось некое происшествие, взволновавшее город.

Некая театральная девка, отменная танцовщица, славилась также и добродетелью своей. Никому не оказывая благоволения, она меж тем главные роли играла. Красотой и дарованиями привлекла она одного молодого дворянина из лучших в городе семей, и так велика оказалась его страсть, что он на той девице тайно обвенчался…»

— Глафира?.. — глазам своим не веря, прошептала Федька. Теперь чтение сделалось куда увлекательнее!

«Однако немного погодя родители сего молодого дворянина приискали ему невесту знатную и богатую, с родней высокопоставленной. Видя преимущества такого брака, сей нежный супруг впал в превеликое отчаяние. Признаться в том, что наперекор родительской воле женился, и тогда уж добиваться развода он не мог. В сем городе развестись мудрено и связано с превеликими неприятностями. Хочешь ли знать, друг Мироброд, к чему его отчаяние сие привело? Он распорядился отправить безвинную супругу к праотцам и тем освободился, чтобы вступить в новый и выгодный брак.

— Позволь, любезный Припрыжкин, — сказал я приятелю моему, — но если весь город про то известен, отчего управа благочиния не возьмет сего господина под арест?

— Сколь плохо знаешь ты свет! — отвечал мне Припрыжкин. — Станет ли кто беспокоиться из-за театральной девки, найденной с удавкой на шее?»

И далее шла преогромная тирада о продажности полицейских чинов. Внизу было подписано «от сильфа Световида».

— Глафира! — окончательно поняла Федька. — Господи Иисусе, куда же я попала?..

Она взяла третье письмо. Там докладывал Мироброду о плутнях и шашнях некого судьи сильф Выспрепар.

Эти имена были ей знакомы — людей, именующих себя сильфами, она подслушала ночью. Но то, что им известна тайна убийства, Федька и представить не могла.

А ведь если господа сильфы знают имя убийцы, то они могут доказать невиновность Румянцева!

Радость Федькина была так велика, что фигурантка чуть не пустилась в пляс, и только тяжелое длинное платье удержало ее от прыжков.

Благословив Бориску, который привел ее в этот дом и тем дал ключ к истории с Глафирой, Федька положила письма на место и поспешила в театр. По дороге она ломала голову, как бы хитро и разумно поговорить с Шапошниковым о Саньке. В том, что живописец в этой компании главный, она отчего-то не сомневалась.

В театре она благополучно избежала встречи с Вебером и проскочила в уборную, где фигурантки готовились к репетиции. Малаша поманила ее, всем видом показывая: случилось нечто приятное. Федька подтащила стул, и обе стали убирать волосы перед одним зеркалом.

— Тебе от Саньки записочка, — чуть слышно прошептала Малаша. — Под платком, возьми тихонько.

— А что ж записочка? — удивилась Федька, восторг которой тут же отразился на лице. Это было первое послание от любимого, и она ощутила, что полет навстречу счастью продолжается, да как!

— А то, что не сам ночью приходил, как уговорились, а утром, когда я в театр входила, сторож Котомкин на меня кавалеру указал. Кавалер и передал.

— А ты?

— А я, когда спрашивать стал, сказала, что Саньку ищут, в толк не возьмут, куда подевался, и что не его одного подозревают.

— А кого ж еще?

— Тс-с-с… Шляпкина.

— Как — Шляпкина?

— А помнишь, Глафира на него в дирекцию нажаловалась, что чуть из-за него глуар не опрокинулся? Вообрази, что было бы, кабы она сверху на сцену вывалилась?

Этот случай Федька помнила, оттого что сама видела спуск глуара, на котором стояла, не держась, Глафира в изящной позе, с распростертыми руками и поставив одну ногу на особую приступочку, которую поддерживали два деревянных купидона. Она была Венерой и слетала с небес, а Шляпкин — или зазевался, или его толкнул Петрушка, как он потом кричал, — встал так, что днище глуара ударилось об его плечо и все это сооружение опасно накренилось. Глафира чудом успела ухватиться за веревку.

— И из-за этого убивать? — не поверила Федька.

— А почем нам знать, что еще между ними вышло? Он-то кричал, что ее когда-нибудь проучит, все слышали.

— Так это когда было? Еще осенью! И что Шляпкин? Как оправдывался?

— А никак. Пропал, с утра не пришел на урок. Коли не явится на представление — будут искать. И еще Мухоморовна врала, будто покойница Глафира была в тягостях…

— Как? Почем ты знаешь?

Мухоморовной прозвали маленькую старушку из костюмерных мастерских. Сыщик управы благочиния, опрашивая всех театральных служителей, и до нее добрался.

— Так говорю ж — я пришла, стояла внизу с Машей-маленькой, а она допоздна была вчера у швей, и они ей рассказали. И тут, откуда ни возьмись, тот кавалер. Здоровенный такой, плечистый! Видать, в армии служил, может, из унтер-офицеров.

— А ведь Мухоморовна может знать правду, — догадалась Федька. — Она же там самая опытная, всем дансеркам платья подгоняет. Коли брюхатость — она точно первая узнает.

— Она и за две недели до брюхатости узнает! — развеселилась Малаша. — Вредная старуха, ой, вредная!