Жена Эмиля. Наследник для Зверя (СИ) - Устинова Мария

– Все идут без оружия, но стянут туда охрану. Это удачный момент, понимаешь?

Он предлагал сбежать, пока все будут заняты. Я почувствовала укол в сердце, и судорожно вздохнула. Я трусила. Когда представляешь в уме побег, планируешь его, и то страшно, а решиться на последний шаг, может быть, совершить ошибку, еще сложней.

– Я в «Фантом» не пойду, мне это ни к чему. Пока он там, – продолжил Андрей. – Я буду ждать тебя внизу. Найди предлог выйти и я тебя заберу. Ничего не нужно. Деньги, документы… Будет всё.

– Хорошо, – выдохнула я, немея от страха, и Андрей отключился.

У меня было чувство, что я провалилась в пропасть. Мерзкое ощущение, и чтобы от него избавиться, я, положив малыша в кроватку, пошла в кабинет мужа.

Андрей сделает новые документы, думаю, сумеет достать и оружие для меня, если нужно, но не хочу, чтобы он помогал с деньгами. Я не возьму, чтобы не быть обязанной хотя бы в этом.

Он еще привязан ко мне… Думаю, остатки трагических чувств после смерти невесты, моя красота, нежность, к которой он привязался и чувство вины дали такой коктейль чувств, после которого Андрея не скоро отпустит.

А я хочу сбежать и спрятать сына, а не искать новых отношений. Не уверена, что мне вообще когда-то этого захочется. У меня было ощущение, что мужчинами и отношениями с ними я наелась досыта и завязала после рождения ребенка. Это все слишком сложно.

Но Андрей еще хочет меня. Он так же одержим, но пока не трогает и не давит, потому что я была беременна. Помню его удивленный взгляд на мой пятимесячный живот. Так уставился, словно беременных никогда не видел. Боюсь, его интерес со временем вернется. А взять у мужчины деньги – это подать невербальный сигнал, что принимаю его ухаживания и соглашаюсь быть его женщиной. Деньги я лучше возьму у мужа.

Я открыла сейф.

Оружие, боеприпасы – их я сдвинула в сторону. Горы документов и бумаг, а в глубине сейфа ровные пачки долларов. Эмиль уважает нал. Я протянула руку, но остановилась. На нижней полке было кое-что, чего раньше я не видела… Две баночки с лекарствами. Судя по форме – американские препараты. Я взяла один, потрясла, послушав грохот твердых таблеток. Названия ни о чем не сказали.

Что это за дрянь? Он ведь не болеет. Он ничего не пьет. Ему всего сорок и у него нет вредных привычек. Я ощутила первое беспокойство, и вытащила из-под баночек прозрачную папку с логотипом известной клиники.

Эмиль ходил к кардиологу.

Я проверила даты: он обращался к врачу в мае... После первых угроз Бестужева, когда тот вывернул наши тайны на глазах у всех. Напомнил о том, что меня изнасиловали трое ублюдков, а Эмиль не смог защитить. Он сказал, обнародует видео, на котором меня истязают, и у Эмиля случился приступ бешенства в кабинете, хлынула кровь из носа. Спустя неделю он прошел обследование, а мне не сказал, что стало беспокоить сердце… Боже, почему ты ни в чем не признаешься?

Я листала бумаги: повторно Эмиль обращался в сентябре и ноябре. Принимает лекарства. Ему сказали, что сердце изношено.

Я подняла ослепшие глаза: строчки расплывались и прыгали. Заметила, что не дышу и вдохнула через силу.

Эмиль слабость презирает, особенно в себе. Слабый – значит, жалкий. Он бы никогда не признался, что сдает. А сдает по простой причине – нервы и стресс. Кардиолог рекомендовал отдых, избегать стресса. Но врачу Эмиль не сказал, чем занимается на самом деле и почему такой издерганный. Для врача он просто крупный бизнесмен. А за последний год столько случилось…

– Эмиль… – прошептала я. – Почему ты не сказал!

Он точно не из тех, кто вдруг увлечется гольфом, но пусть поймет, что убивает себя этим образом жизни. Пока ничего фатального не случилось, но кто знает, на сколько его хватит еще? Я спрятала выписки обратно в сейф, понимая, что он не захочет это обсуждать. Подумав, забрала деньги и мне было стыдно. Стыдно, словно я бросала мужа больного, с врагами по горло, но я делаю это ради сына… Он должен понять. Когда-то Эмиль был готов умереть ради нас. Думаю, он поймет, если я уйду. Будет злиться, разнесет дом от бешенства, но поймет. Я бродила по квартире и мысленно собирала вещи – прощалась. Я все оставлю, только ребенка возьму и кольцо с черным бриллиантом, самый дорогой подарок мужа. А сердце оставлю. И дневник. Пусть прочтет все сам.

Я все еще люблю его. Наверное, это навсегда.

Эмиль вернулся поздно и не один. Сразу уединился на кухне с мрачным Антоном и парой незнакомых парней. Нового главы безопасности Ивана с ними не было.

Я собиралась в душ и вышла в фойе, но не решилась заглянуть в кухню. Остановилась за дверью, подслушивая разговор – сначала серьезный, затем Эмиль неприятно рассмеялся и зазвенели стаканы. Мужчины пили. По-моему, они и пришли поддатые. Голос непринужденный, но я знаю, что Эмиль редко пьет, а в делах – вообще никогда, значит, проблемы... А у него и так неладно со здоровьем.

Вновь раздался захлебывающийся смех Эмиля:

– Антоха! Мы с тобой умрем красиво! Не кисни, давай, чего тебе налить…

А ведь они перед завтрашней встречей пьют. Боятся и пьют. Пир во время чумы.

– Они заслужили, Антон. Ты про свою девчонку помни. Если бы эти твари мою убили, я бы…

Я не стала дослушивать: стало физически плохо. Что он с собой делает, ради чего? В ванной я взглянула в зеркало, отметив, что морщина между бровей стала глубже. Не так должна выглядеть молодая женщина в двадцать два года. Не так. В лице скорбь, словно я схоронила мужа, усталость. Мне его жалко. Вот в чем дело. Вот откуда это неуемное тяжелое нытье в душе – она плачет по Эмилю. А как остановить его, я не знаю.

Дрожащими руками я развязала халат и забралась в душевую кабину. Скоро проснется малыш. Может быть, вода смоет все печали. Я запрокинула голову, провела по волосам, чтобы вода как следует их пропитала, и услышала шорох двери. Реакция была мгновенной: я резко обернулась, отмахиваясь от воды, текущей в глаза. На дымчатой стенке душевой кабины расплылся силуэт Эмиля.

Он отстегнул кобуру и с тихим стуком положил на раковину. Затем медленно расстегнул сорочку и бросил на пол рядом с моим шелковым халатом лососевого цвета.

– Уходи, – попросила я.

– Почему я должен уходить? Я хочу побыть с женой. В этом доме только в душе можно остаться наедине.

Он открыл кабинку, ко мне поползли щупальца холодного воздуха, а наружу пошел легкий пар. Эмиль оглядел меня с ног до головы: немного выступающий живот, налитую грудь. На нее он и пялился, расстегивая ремень.

– Пойди в другую ванную, – я повернулась к мужу спиной, скованно разминая под душем волосы. Они повисли плетями до талии и прилипли к спине. – Ты пьян.

– Не гони меня… Я пришел помириться, маленькая.

Об кафель звякнула пряжка ремня, и через секунду Эмиль шагнул ко мне под душ.

Глава 49

Я обернулась через плечо. Вода хлестала сверху, падая между мной и мужем спасительной завесой.

– Я скучал, маленькая, – голос Эмиля был развязным.

Намокшие светлые волосы облепили лоб. Он сощурился от водяной пыли, взгляд стал ироничным, а в уголках глаз появились добрые морщинки. То ли непривычная ирония, то ли пьяная улыбка помогли ему сбросить годы. Было в ней что-то лихое, словно Эмиль ощущал себя молодым и полным сил. Он в хорошей форме: поджарый живот, мощная грудь, в центре которой бьется потрепанное жизнью сердце… От Эмиля сильно несло коньяком.

– Уходи, – вновь попросила я, но муж прижался к моей спине и отвел волосы, открывая ухо. Наклонился, и по тяжелому дыханию я поняла, что ему есть, что сказать. Но я слышала лишь шелест воды.

– Я знаю, что причинил тебе боль…

– Хотя обещал этого не делать, – напомнила я.

– Не верь, но ни о чем я так не жалел, как о чертовом вечере в ресторане. Хочешь прощай, хочешь нет, – он склонил голову, почти касаясь губами, – но пообещай…

Я затаила дыхание.

– Что не пожалеешь о своем решении. Помни, я всегда боялся тебя потерять. И любил… только тебя.