Яблоко Купидона (сборник) - Ольга Крючкова

Глава 4

Шли годы. Данила души не чаял в дочери и всячески ее баловал. Когда девушке исполнилось пятнадцать лет, она стала одной из самых завидных невест на Стромынке. Молодые воздыхатели, из мещан и даже из купеческих семей, все чаще появлялись в кондитерской, но не из любви к французским булочкам и пирожным, а лишь с одной целью – увидеть Арину.

Что и говорить, Арина удалась на славу: высокая, стройная, с высокой полной грудью, про таких говорят – кровь с молоком, или – ядреная девица.

По моде последних лет она носила платья из легких полупрозрачных тканей, перехваченные лентой под грудью, отчего становилась еще соблазнительнее и желаннее. Волосы Арина заплетала в косу, обвивая ее вокруг головы. Дивный овал лица, русые волосы с золотистым оттенком, крупные серо-голубые глаза, казалось, девушка сошла с картин русских художников-реалистов, скажем, Боровиковского или Кустодиева.

При всей своей миловидной внешности, Арина была девушкой самостоятельной, и рано начала заниматься семейным делом – помогать в кондитерской. Как только она появилась за прилавком – резко увеличилось число посетителей, особенно молодых людей.

Кондитерская процветала, Данила был доволен жизнью – все у него складывалось весьма удачно. В последнее время в кондитерскую зачастили свахи, но Выжига не торопился выдавать дочь замуж, мотивируя тем, что слишком молода, «да надо б погодить годок-другой».

Арина же не проявляла к замужеству ни малейшего интереса, но до определенного момента – пока не увлеклась переводными французскими романами, продававшимися здесь же на Стромынке, в издательстве Голованова. Она зачитывалась приключениями благородных рыцарей и труверов[10], искренне сочувствуя прекрасным дамам, закованным злостными мужьями в пояса невинности. Девушка сделала для себя глубокомысленный вывод: если выходить замуж, то только по любви, иначе жизнь потеряет всякий смысл. Но как определить, что пришла настоящая любовь, а не просто увлечение? Этого Арина точно не знала и, прочитывая все новые романы, склонялась к мнению, что любовь – всепоглощающее чувство, влюбленный человек думает только о предмете своего воздыхания и не мыслит без него жизни. Именно таким определением любви Арина собиралась руководствоваться при выборе собственного мужа.

Здоровье Данилы ухудшалось – болело сердце, он постоянно принимал лекарства. Арина волновалась за отца, он же в один из зимних январских вечеров, когда ему стало совсем плохо, лежа в постели, подозвал дочь:

– Ариша… Я должен тебе кое-что сказать… – говорить ему было трудно, Данила задыхался.

Девушка присела на краешек кровати, отец взял ее за руку.

– Немного мне осталось…

Арина залилась слезами.

– Не плачь… Лучше послушай. У меня в банке Литвинова лежат двадцать тысяч рублей. Завещание я оформил, там же у нотариуса… Прошу тебя, не спеши с замужеством… поверь, как только я умру, охотники до денег налетят на тебя со всех сторон…

– Я обещаю, что не буду спешить, – поклялась заплаканная Арина.

– Ты – девушка самостоятельная, с кондитерской управишься. За прислугой следи, спуску не давай… Им только дай почувствовать слабину… Да и если, что – пистолет знаешь где, в тайнике. Всегда держи его под рукой – ворья полно…

– Я все сделаю, как вы велите, папенька…

– Главное… ты – не моя дочь… – с трудом вымолвил Данила.

Арина посмотрела на отца широко раскрытыми глазами:

– Как это? Что вы такое говорите? Как – не ваша дочь?

– Много лет назад я нашел тебя на дороге, идущей в Сухиничи. Все были убиты, лишь ты осталась жива. Ты была совсем малышка, вот и не помнишь ничего, да и знала только свое имя. Как тебя зовут: «Алиша» … Я даже поначалу и не понял, что тебя Ариной звали.

На утро Данила умер, отказавшись исповедаться, как ни настаивала дочь: слишком много было на его душе тяжких грехов, да еще один добавился бы перед смертью – ложь.

Стоило скончаться Даниле Выжиге, как Арину сразу же осадили свахи и толпа охотников за приданым. Особенно досаждала Дарья Дмитриевна, что ни есть наглая баба, и занятие-то свахи ей подходило полностью: ее гони из двери, она – в окно влезет. Дородная, красномордая, она подавляла собеседника своим напором.

Прослышав про то, что Данилу Выжигу Бог прибрал, она достала из сундука новую шаль, повесила красные стеклянные бусы на шею, накинула меховую душегрейку, поймала экипаж близ дома, и направилась прямиком в купеческий дом Мордасова Николая Порфирьевича, торговца скобяным товаром. Дом Мордасова располагался на Рубцовско-дворцовской улице, что в десяти минутах езды от Стромынки. Сын его Афанасий был парнем смышленым и хозяйственным, помогал отцу в торговле и постоянно пребывал в скобяной лавке на Стромынке, там-то он и увидел Арину, когда она с отцом зашла купить дверные ручки для дома. Ей тогда едва исполнилось пятнадцать, но девушка обрела уже привлекательные женские формы, и Афанасий был сражен юной прелестницей наповал.

Придя вечером домой, он заявил отцу, что намерен жениться, тот, в свою очередь, поинтересовался: на ком же? И узнав, что сия особа – Арина Выжига, рассусоливать не стал (про деньги Выжиги знали многие), тотчас же вызвал Дарью Дмитриевну. Та, выслушав про сердечные муки сына Афанасия, направилась к Даниле, и получила отказ, правда, в вежливой форме – молода, мол, еще.

Теперь настал ее час, главное – вовремя подсуетиться, понимала Дарья Дмитриевна, подъезжая к дому купца Мордасова. Она, пыхтя, вывалилась из экипажа, и направилась к двери с колокольчиком, выполнявшим роль звонка. Сваха подергала за веревочку – дверь приоткрылась, горничная, увидев Дарью, решила – не пускать, нечего баламутить приличных людей. Та же взяла напором и наглостью как обычно, оттеснив своими пышными форами горничную, которая и пикнуть не успела, а Дарья Дмитриевна уже поднималась по лестнице в горницу.

Купец Мордасов и его жена попивали чай, ни о чем не подозревая. Вдруг, как черт из табакерки, появилась сваха:

– Бог в помощь, хозяева! – она перекрестилась. – Доброго здоровьечка и приятного аппетита!

Мордасов чуть чаем не поперхнулся:

– Дарья, ты зачем пожаловала? Сказано тебе не являться на мой порог?

– Сказано, душа моя, да только ты не кипятись, словно вода в самоваре. Лучше послушай, чего скажу-то: Данила-то помер, преставился. Арина его схоронила три дня назад. Сейчас самое время для твоего Афанасия настало. Уж поверь мне, женщине, умудренной жизненным опытом. Девка-то растеряна, дела вести надо самой – мужская рука и ласка нужны!

– Так, так! – оживился Мордасов и переменил тон: – И чего ж ты, Дарья Дмитриевна стоишь? В ногах правды-то нет! Присаживайся за стол, чайку отведай. Фекла! – кликнул он горничную. – Подай дорогой гостье прибор!