Хозяин бабочек (ЛП) - Олейник Тата

— Не дергайся ты так. — сказал я. — Если он не сможет нас поднять, значит, просто не оторвется от земли и все. Давай лучше Хохена ловить и связывать.

— Выглядит дико, — сказала Ева, оглядывая Хохена, обмотанного веревками под мышками и вокруг талии, так что получилось что-то вроде кошмарного шишковатого купальника. — Держаться-то хоть будет?

— Когда веревки такие толстые, узлы не очень надежные получаются, — сказал Акимыч, — поэтому мы их побольше навязали и вокруг всех шипов обмотали.

Сен-До сидел на камушке, подперев подбородок кулаком, и смотрел на нас, как мне показалось, с бесконечной печалью. Впрочем, в сумерках легко ошибиться.

— Что, вы готовы? — спросил он.

Монахи наверху стены уже натянули канат, пришвартовав корзину к каменной площадке, так что залезли мы в нее без особых сложностей. Огромное колесо с канатом заскрипело, и змей начал подниматься. Какое-то время мы следили, как веревка, которой был привязан Хохен, вытягивается за нами из колец на земле, подобно дрессированной змее, а потом корзину прилично тряхнуло. Хохен, крутясь на канате с растопыренными руками и ногами, смахивал на диковинный пропеллер.

— Вроде, не падает, — сказала Ева, — Гус, прижмись к другой стенке корзины, нужно ее уравновесить.

Тряпичный Змей над нами напоминал страшно ободранное эпилептическое привидение. Размахивая тысячами разноцветных лоскутков, он двигался по небу рывками, таща за собой хвост каната. Уже через несколько минут смотреть вниз стало как-то совсем неприятно. Обманчиво успокоительный склон горы отодвинулся, и стало понятно, что мы болтаемся на невероятной высоте в чрезвычайно сомнительном летательном аппарате. Совсем струхнул я, когда натянутый от монастыря канат вдруг с гудением и рывком оторвался от Тряпичного Дракона и пролетел мимо, вниз.

— Все, конец, — успел пробормотать я.

— Да не, нормально, — сказал Акимыч, успокаивающе похлопывая меня по руке. — Ты же не думал, что эта веревка нас весь полет будет держать, таких длинных и не бывает, наверное. Вывели нас в какой-то воздушный коридор, поток, как это там называется, а дальше сами летим. Ты лучше, как все прочие, на дно корзины сядь, меньше зеленеть будешь. Я, понимаешь, тоже к высоте-то нормально, но, конечно, в реале эта штука навернулась бы сразу, хорошо, что у нас тут мир магический.

Сидеть на дне корзины, глядя на лица друзей, действительно, оказалось малость поспокойнее.

— Вот всегда я птиц не понимал, — вдруг сказал Лукась, — зачем они вообще летают, кому от этого лучше?

— Для птиц воздух — все равно, что вода для рыб, — сказал Гус. — Мы же, когда плаваем, упасть на дно не боимся.

— Не надо говорить за всех, — наставительно сообщил Лукась. — лично я этого вашего плавания тоже стараюсь избегать.

Тут корзина начала как-то совсем весело танцевать, и вместо приятной дискуссии мы все предпочли вжаться лицом в колени, вцепившись друг в друга и в плетеные стенки. Болтанка пошла чудовищная. Я лишь один раз решился открыть глаза и тут же зажмурился — клянусь, в этот момент мы летели кверху дном! Ну, почти.

— Долго еще это будет продолжаться? — простонал Лукась.

— Знаешь, — отозвался Акимыч, — чем дольше — тем лучше, поверь, ты первый не обрадуешься, если мы вдруг приземлимся ОЧЕНЬ быстро.

Опять наступило молчание, и в тишине я явственно услышал, как нехорошо поскрипывают, даже постанывают толстые кожаные кольца, которыми корзина была соединена с Тряпичным Драконом. Казалось бы, я тут умираю с такой регулярностью, что давно можно было бы избавиться от любых страхов в принципе, но нет, психика — странная вещь. Я вспомнил полет с неба после приключений на Киже Славном — вот там почему-то совсем страшно не было, возможно потому, что полет был совсем уж магический. А тут все почти реалистично, потому и нервно. Но все-таки в порядке борьбы со страхом я кое-как поднялся на ноги и, вцепившись в край корзины, осторожно выглянул вниз. Сумерки сменялись темнотой, однако еще были видны и темная масса леса, похожего с высоты на гигантскую головку брокколи, и болтающаяся под корзиной слегка поблескивающая четырехугольная растопырка. Вот кому уж стоило посочувствовать, так это Хохену, оставайся у него какие-нибудь нервы или человеческие чувства — он наверняка не был бы в восторге от происходящего.

— Ну, как там? Приземляемся? — спросил Акимыч.

— Да не очень понятно, вроде, ровно летим.

— Быстро?

Я прикинул скорость, с которой соцветия брокколи скользили под нами.

— Похоже да, очень быстро.

— Тем лучше. Чем дальше улетим, тем меньше потом идти. А гора далеко?

— Посмотри сам, — сказал я, — мы уже не так высоко, даже прикольно. Горы я нигде не вижу, а небо уже совсем темное.

— Не могу встать, — сказал Акимыч, — в меня тут кое-кто вцепился и голову в подмышку засунул.

— Какая чепуха, — раздался недовольный голос Евы, — никуда я ничего не засовывала, просто в инвентаре разбираюсь.

Последние десять минут пути, впрочем, выдались драматичными — все из-за Хохена. Мы спустились уже так низко, что рыцарь то и дело зацеплялся за ветки высоких деревьев, которые Тряпичный Дракон с треском обламывал в очередном судорожном рывке. Дурацкая была идея Хохена снизу привязывать. Можно было его как-нибудь прямо к корзине примотать. В конце концов Хохен застрял все-таки в чем-то настолько массивном, что как змей ни рвался, но справиться с лесным гигантом ему не удалось, а после все случилось очень быстро: корзину страшно замотало, мы заорали, под нами затрещали ветви, я схлопотал по уху чьим-то каблуком, после чего нас основательно шлепнуло на землю, сверху опустился утомленный Тряпичный Дракон, а еще через пару секунд в корзину врезалось огромное железное ядро — Хохена все-таки вырвало из ветвей.

— И самое ужасное, — сказал минут через пять Акимыч, со стоном пытающийся разогнуться, — что после всех этих кувырканий у нас на ужин только бананы.

С утра из ближайшей деревни пришли мрачные крестьяне, полюбовались на нашу стоянку, кое-как разместили дракона с корзиной на телеге, запряженной парой волов, и проводили нас до земляной, но очень ровной и широкой дороги, пояснив: «тута все прямо и прямо, пока ноги не сотрутся, ну, а там и море недалече».

Стирание ног, впрочем, не состоялось, так как вскоре мы догнали очень неспешно тянущийся обоз с рисом и иными плодами таосаньского земледелия, и после ожесточенной, но почти безрезультатной торговли Ева договорилась, что всего за шесть золотых с носа нас доставят до это самого «моря», где как раз останавливаются грузовые суденышки, возящие товары от Пхенга до Камито. Если мы, конечно, будем в случае чего помогать разбойников гонять, которые на дороге-то пошаливают. Проверив остатки золота на почте, Ева уведомила нас, что режим строжайшей экономии прекращается и начинается режим тотального нищенствования, и будем молиться, чтобы нам хватило на билеты до Камито, потому что иначе нам придется продать Гуса с Лукасем. Да шутка это, шутка, Лукась! Хорошо, да, неуместная и несмешная, хватит дуться!

Дорожные шалуны не изъявляли никакого желания разжиться рисом и неприятностями, поэтому длинное путешествие оказалось мирным и незапоминающимся. Прикупив у возниц лепешек, наполнив фляги в ручье и обменяв часть бананов на весьма неплохие апельсины, мы не то, чтобы голодали, хотя эта странная диета и вызывала многочисленные нарекания Лукася во время привалов. При средней скорости волов четыре километра в час, Хохен шел вровень с обозом, покрываясь все новыми слоями пыли и грязи.

— Интересно, — сказала Ева, сидящая рядом со мной на повозке, свесив ноги, — к чему приведет этот «возврат» его души? Судя по всему, скотина он был первостатейная, да еще и могущественная. Как бы нас вся Таосань потом хором не прокляла.

— Тебя бы это остановило? — спросил я.

— Нет, — ответила Ева, даже не задумываясь. — Игра на то и игра, что о последствиях пусть сценаристы думают.