Две дамы и римские ванны - Анна Викторовна Дашевская

Гвидо принёс и разлил по бокалам вино, Полина понемногу пила его, отламывала небольшие кусочки сыра и чувствовала, что наконец может расслабиться. Она поставила бокал на стол, закрыла глаза и почти задремала, однако из этого состояния её выдернул голос официанта.

– Экселенца, вот, прошу вас, – Гвидо положил перед леди Камиллой слегка помятый листок бумаги. – Номер коммуникатора Лючиано Корнаро, во всяком случае, один из последних. Он, знаете ли, часто их меняет.

– Как вам это удалось, Гвидо? – Камилла сумела одним восклицанием выразить и восхищение, и благодарность, и удивление.

Молодой человек пожал плечами.

– Знакомый знакомого моего приятеля поделился.

Как ни странно, Корнаро ответил на звонок, и даже не отключил экран. Выглядел он не слишком приветливо, под тёмными глазами виднелись круги, а чёрные кудри были безжалостно стянуты в хвост.

– Синьор Корнаро, меня зовут Майлз Вернер, и я являюсь представителем синьора Оттоленги.

– Это оперного певца что ли? – лениво поинтересовался Корнаро.

– Да.

– И что? Я не имею никакого влияния на руководство театра «Ла Фениче», и не имею желания его иметь. Я понятно выразился?

– Вполне, но нас интересует совсем не это.

– Да? А что же?

– Хотелось бы с вами встретиться, чтобы не обсуждать финансовые вопросы по коммуникатору.

– Я ни с кем не встречаюсь, – мрачно ответил Корнаро. – Не имею желания. Так что говорите так или проваливайте к Тёмному.

– Моего нанимателя интересует возможность покупки кое-какой принадлежащей вам собственности.

Тут Корнаро даже не засмеялся, а заржал, громко и невесело, лицо его на экране исказилось странной гримасой.

– Послушайте, как вас там, синьор! Из всего, что мне принадлежит, какую-то ценность имеет только мой дом, но Ка’дель Корво не продаётся.

– Меня зовут Майлз Вернер, – терпеливо повторил драгоценный аккомпаниатор и секретарь. – И мой наниматель вовсе не заинтересован в покупке Ка’дель Корво.

– Тогда чего вы от меня хотите? – смех прекратился мгновенно. – Вот ещё кошку могу продать…

Тут его перебил низкий, грубый женский голос, говорящий что-то неразборчивое. Молодой человек повернулся к говорившей, выслушал и криво усмехнулся.

– Я понял, Линучча. Простите, синьор Вернер, кошку продать тоже не могу, мне не разрешили.

– Нам не нужны кошки, собаки, и даже ваш фамильный ворон тоже не нужен. В какую сумму вы оцениваете вашу долю в театре «Ла Фениче»?

Тут Лючиано Корнаро разительно переменился. Исчез страдающий от похмелья потасканный молодой человек, на Майлза смотрел настоящий венецианец, потомок многих поколений мореплавателей, торговцев и пиратов.

– Подождите минутку, – сказал он отрывисто.

Коммуникатор был отложен в сторону, и на экране теперь отражался только потолок, когда-то расписанный нимфами и крылатыми путти. От нимф остались лишь силуэты, от путти – крылышки… Майлз, а с ним вместе и остальные трое участников совещания в баре слышали, как Корнаро приказал женщине с грубым голосом отправляться на кухню и сварить ему кофе. Хлопнула дверь, щёлкнул запираемый замок, и вместо облупленного потолка Майлз снова увидел собеседника.

– Вы представляете себе, во что хотите влезть? – спросил Корнаро. – За те десять с лишним лет, что мне принадлежит доля в этом театре, не было ни одного года, чтобы я получил с него хоть один дукат. Вот тратить приходилось, и немало!

– Если не секрет, зачем же вы связались с такой собственностью? Театры редко бывают самоокупаемыми…

– Представьте, выиграл в карты! – Корнаро досадливо махнул рукой. – Молодой был, дурной, да и пил, не просыхая.

– Почему же не продали?

Молодой человек нахмурился.

– Чтобы досаждать старому негодяю Ливио Корнаро, моему папаше. Очень уж его бесило, что я, отпрыск почтенной семьи промышленников, занимающихся высокоточным оборудованием верфей, связался, по его выражению, с этим рассадником скудоумия. Пару месяцев назад папаша скончался, и я было обрадовался, что получу свою долю наследства, но не тут-то было! Этот тип завещал мне ежегодный доход в сто дукатов, и то в том случае, если я буду приходить за ним к моему братцу Луиджи. А на следующее утро после оглашения завещания ко мне пришли требовать выплаты долгов все те, кто готов был ждать, пока наследство маячило в перспективе.

– Понятно, – Майлз кивнул. – И что скажете?

– Сколько дадите?

– Ровно столько, во сколько оценят вашу долю независимые эксперты. Если в принципе переговоры по этому вопросу не вызывают у вас протеста, мы готовы завтра же заняться предварительными подсчётами.

Лючиано покусал губы, потом решительно кивнул.

– Согласен. С этим чудаком, суперинтендантом театра, вы свяжетесь сами?

– Сегодня же.

– Тогда завтра приезжайте к полудню в Ка’дель Корво. Знаете где это?

– Нет. Но вы нам скажете.

– Сестьере Каннареджо, рядом с храмом богинь Менрвы и Туран37.

– Хорошо, к полудню мы будем.

Майлз отключил коммуникатор и залпом выпил вино из своего бокала.

Оттоленги кивнул ему,

– Спасибо, Майлз, ты умеешь уговаривать. Теперь хорошо бы ещё этот шустрый молодой человек не запросил сумму, которой на моём счету нет и быть не может.

– Не думаю, – леди Камилла покачала головой. – Он показался мне, во-первых, вполне разумным, во-вторых, достаточно хлебнувшим горячего в последнее время. И кроме того, у вас есть варианты решения вопроса, которых не было у Лючиано Корнаро.

– Да? Какие же? Только имейте в виду, пожалуйста, что с банками я связываться не стану. Мой дед оставил после себя только долги, и я отлично помню, что говорил отец о процентах по кредитам! У меня есть те деньги, которые я зарабатываю, и только.

Камилла пожала плечами.

– А я и не говорила о кредитах. Вы можете акционировать свою долю.

– Вы считаете, кто-то купит акции, настолько сомнительные в смысле дохода?

– Я, например, – улыбнулась она.

– И я, – неожиданно для себя добавила Полина. – И уверена, такие семьи как Контарини или Градениго тоже в стороне не останутся. Сохраните для себя двадцать пять процентов акций, чтобы блокировать любое решение, и всё будет отлично.

Оттоленги глубоко вздохнул.

– Благодарю вас, экселенца, – он перевёл взгляд на Полину, взял её руку и поцеловал.

Полина почувствовала, что краснеет.

ГЛАВА 17,

в которой начинают сходиться концы и распутываться клубки

Ехать в отель с самого утра было нельзя, Джан-Марко это знал точно. Недаром его родители уже не один десяток лет каждый год проводили две недели на этом самом курорте, так что расписание нормального гостя термального отеля глава Службы магбезопасности Венеции знал, как свои пять пальцев. Часам к восьми, ещё до завтрака, этот самый гость отправляется принимать грязи и термальные ванны, потом завтракает и отдыхает. К десяти идёт на массажи, и освобождается к полудню. Вот к этому времени он и собирался поехать