Грани миров - Галина Тер-Микаэлян

Муромцев возвращался в Ленинград под сильным впечатлением, оставшемся от этой беседы. Поезд прибыл на Московский вокзал в половине девятого утра. Петр Эрнестович, не заходя домой, поехал в институт и после двухчасового совещания у директора по внутреннему телефону позвонил брату.

– А, Петя, ты давно приехал? – рассеяно спросил Сергей.

– Утром. Дома все здоровы? Я звонил с вокзала, но никто не ответил. Разве Злата сегодня дежурит?

– Ага, она с кем-то поменялась. А Ада госэкзамены у студентов принимает. Петька, у тебя на данный момент дел под завязку? – вопрос был чисто риторический – понятно, что за десять дней отсутствия у заместителя директора дел должно было накопиться достаточно.

Подойдя к кабинету брата и приоткрыв дверь, Сергей услышал, как Петр Эрнестович говорит по телефону:

– …когда скажете, Сурен Вартанович. В четыре? Хорошо, буду ровно в четыре, – он положил трубку и повернулся. – Привет, Сережка. Садись в кресло и докладывай, а я пока разберусь кое с какими бумагами. Сходишь со мной пообедать через полчасика? А я сейчас с Суреном Вартановичем говорил – десять дней полежал в больнице, потом разругался с лечащим врачом и велел везти себя домой. Вот чудит старик!

– Из-за чего вдруг он разругался? – спросил Сергей, садясь и закладывая ногу за ногу.

– Поеду к нему часа в четыре, обо всем сразу и расспрошу. А ты чего такой скучный? Моя помощь не требуется?

– Я озадачен, Петя – сил нет. Представь себе на минуту corynebacterium diphtheriae. А потом взгляни на эти фотографии.

– Представил, – Петр Эрнестович, завязывая папку, покосился на два снимка, которые брат вытащил из кармана. – Да, это она – дифтерийная палочка. По Граму положительна, я вижу. И три биовара хорошо видны, вот они – gravis, mitis и intermidius. Расположение бактерий напоминает иероглифы и даже, я бы сказал, очень сильно напоминает – никогда не видел такой упорядоченности. Биохимию уже проверял?

– При посеве на среду с теллуритом восстанавливает теллур. Ферментирует глюкозу, мальтозу и крахмал.

– Ну, собственно, так истинной corynebacterium diphtheriae и положено.

– Она ферментирует также сахарозу и лактозу, разлагает цистин и гидролизует мочевину, а это corynebacterium diphtheriae совсем не положено.

Старший брат усомнился:

– Ты мог ошибиться.

– Ничуть. А ты знаешь, где я ее обнаружил? В фиксированных мазках человеческой крови.

– Не говори ерунды, Сергей, палочка Лёффлера не вызывает бактериемию, и в крови ее обнаружить нельзя – это тебе не тиф и не чума.

– А то я не знаю! – огрызнулся тот. – Еще прочти мне лекцию о том, что дифтерийная палочка вегетатирует на слизистых, а в кровь поступает лишь экзотоксин при токсических формах.

– Не обижайся, но факт остается фактом – в случае дифтерии основное диагностическое значение действительно имеет исследование мазков со слизистой больного.

– Больных нет, в том-то все и дело, – объяснил Сергей, – есть здоровые люди, кровь которых кишит этими бактериями.

– В отдельных случаях – после нагрузок, например, или переохлаждения – у здоровых людей в крови можно обнаружить клостридии. Но никак не коринебактерии. Ты определил токсикогенность in vivo?

– Я ввел подкожно по 1.0 мл культуры двум морским свинкам. Потом подумал – чем черт не шутит, ты сам сейчас сказал, что эти бактерии ведут себя, как клостридии. Короче, я ввел культуру внутрибрюшинно еще четырем белым мышам.

– Зачем? – поморщился Петр Эрнестович. – Мыши в любом случае не чувствительны к corynebacterium diphtheriae.

– Зато через день в крови двух из них буквально кишели эти бактерии. То же самое и у одной из морских свинок. Прошло уже пять дней, но все они веселы, жуют свой корм, и никто из них даже не думает болеть.

– А по какой причине не возникла бактериемия у второй свинки и других двух мышей?

– Не знаю, не могу этого объяснить. Честно – не знаю. Парадокс.

– Да, загадка, – Петр Эрнестович взял снимок и еще раз внимательно вгляделся в напоминавшие иероглифы черточки и полоски. – А почему ты, собственно, взялся за это исследование? Разве это входит в план твоей работы?

– Меня попросили хорошие знакомые. Видишь ли, из-за этих бактерий санэпидстанция не допускает их молокопродукты к продаже, и их можно понять – ты сам видел, как эти палочки внешне и в смысле теллуровой пробы смахивают на corynebacterium diphtheriae. С другой стороны, в районе за двадцать лет не было ни одного случая дифтерии, поэтому эпидемиологам бить в набат и вешать на себя лишних собак тоже не хочется. Вот меня и попросили дать заключение о том, что это непатогенные микроорганизмы.

Петр Эрнестович нахмурился:

– Это следовало сделать официально, а не проводить в институте частное расследование. О каких молокопродуктах идет речь?

– Петя, – проникновенно произнес младший брат, – только не сердись, ладно? Ты помнишь сыр, который я привез тебе на день рождения? Я, собственно, привез его для исследования, он весь нашпигован живыми бактериями.

Взгляд Муромцева-старшего вспыхнул гневом:

– Ты… сошел с ума, Сергей? Иначе я не могу объяснить твоего поведения! Ты привозишь домой зараженный сыр и спокойно смотришь, как его едят… сколько человек в тот день было у нас в гостях? Семь плюс нас четверо и еще Сурен Вартанович – двенадцать человек! Как я теперь должен смотреть всем им в глаза?

Сергей был сражен.

– Никто из тех, кто годами ел этот сыр, не страдал никакими заболеваниями, – растерянно возразил он. – Только поэтому я…

– Надеюсь, мне не нужно читать тебе, кандидату наук, лекцию о возможном латентном течении болезни? Ладно, сейчас я, прежде всего, хочу взглянуть на твоих животных.

– Утром я проверял – и свинки, и мыши были в полном порядке.

– Посмотрим, посмотрим, – Петр Эрнестович предупредил секретаршу, что идет в лабораторию к брату и, набросив на плечи халат, широким шагом зашагал по коридору.

Сергей плелся следом, мысленно проклиная весь свет, и уже, открывая дверь в «инфекционную», куда обычно помещали зараженных животных, уныло повторил:

– Да проверял я утром, убедись, если не веришь. Они промаркированы – синим те, у которых после введения культуры возникла бактериемия, а зеленым…

Он вздрогнул, и растерянный взгляд его уперся в стеклянную перегородку, за которой находились мыши – две из них, промаркированные зеленым, неподвижно лежали, вскинув лапки кверху. Две другие спокойно грызли в углу насыпанный им корм и, похоже, чувствовали себя не хуже, чем обычно. Петр Эрнестович торопливо шагнул вперед и, приподняв сетку, закрывавшую террариум, отстранил брата.

– Не трогать, – отрывисто произнес, разглядывая погибших животных, – я сам проведу анализ. Кстати, почему здесь последняя надпись Clostridium perfringens?

Сергей с недоумением взглянул на приклеенную к стеклу длинную бумажную ленту – помещая в террариум зараженных животных, сотрудники обычно помечали, какая культура и когда была им введена. Сам он поставил дату, когда поместил сюда мышей, но название культуры писать не стал – что писать, когда не знаешь, с чем имеешь дело. Теперь же рядом с его датой было криво накарябано карандашом Clostridium perfringens. Неожиданно он столкнулся глазами с заглядывающей в приоткрытую дверь Асей с перевязанным горлом – она манила его рукой, и губы ее, беззвучно шевелясь, явно говорили: «Иди сюда!». Сергей сначала отмахнулся, но руки Аси так отчаянно зажестикулировали, что он сделал по направлению к ней два шага и с досадой спросил:

– Ну, что такое?

– Сережа, – громко просипела она, позабыв о субординации, – ты только не сердись, это я во всем виновата, а Володя просто не знал.

– Чего не знал? Ася, можно потом, а?

– Я просто, чтобы ты знал – он думал, что эти мыши…

Она запнулась, а Петр Эрнестович, различив слово «мыши», резко обернулся:

– Не шепчитесь там, что вы хотели сказать о мышах?

– Я просто… – она мило покраснела и потупилась. – Я утром перепутала и взяла этих мышей для нашего стажера – он работает с клостридиями. Я не знала, что Сергей Эрнестович с ними работает – потом только разглядела его подпись.

Сергей мгновенно сообразил, в чем дело – этот нахальный рыжий Володя утром открыл террариум и вытащил его мышей для своих опытов, а дура-Аська готова покрывать бесстыжего стажера ценой, можно сказать, своей головы. Нашлась тоже жена декабриста!

– Где этот наглец? – свистящим шепотом спросил он.

Взгляд его так сверкал, что Ася испуганно попятилась.

– Он… он к зубному пошел, у него зуб…

Петр Эрнестович отстранил кипевшего злостью брата и очень мягко сказал перепуганной лаборантке:

– Простите, вы не могли бы мне все же объяснить, что случилось с этими мышами? Я просто хочу знать, вы не волнуйтесь так сильно.

– Я утром по ошибке ввела им культуру Clostridium perfringens – стажер Плотников получил культуру газовой гангрены и попросил проверить ее на токсигенность.

– Как же – ты ввела! – Сергей угрожающе потряс кулаками. – Он сам вытащил мышей без спроса, а то я его не знаю! Где он, я ему шею сверну? Вытащить инфицированных животных из клетки! Я ему такую характеристику напишу, что его не то, что в аспирантуру – его в дворники не возьмут!