Сто рассказов о Крыме - Елена Криштоф

…Доктор Изергин скончался в этом же, 1936 году, а мальчик, так страстно чувствовавший свою с ним духовную связь, был благополучно выписан из санатория. Но судьбам их еще суждено было скреститься.

…Когда в Крым пришли фашисты, у тех, кто стоял постоем в «Бобровке», было свое развлечение. Они ходили на поляну у моря стрелять в памятник на могиле врача Изергина. О, в этом было какое-то особое удовольствие — всаживать пулю за пулей в орден на груди этого фанатика, этого любимца большевиков. Конечно, лучше было бы застать его живым и сломить в назидание окружающим, но…

Однако некоторый реванш фашисты все-таки взяли. 10 апреля 1944 года в лагере смерти на территории совхоза «Красный» недалеко от Симферополя ими был расстрелян Игорь Носенко, когда-то клеивший наивные фотографии и газетные вырезки в альбом с шершавой, не очень белой бумагой.

Впрочем, вряд ли его смерть нацисты могли счесть реваншем. Тем более что в дневнике Игоря Носенко, руководителя одной из подпольных молодежных групп Симферополя, они прочли: "Гитлеризм есть вчерашний день человечества. Солдатский сапог не остановит ход истории. Пусть трусы и маловеры отказываются от своих взглядов, хуля и оплевывая то, в верности чему они расписывались недавно. Я остаюсь верным моей партии, моей Родине".

Улица имени Курчатова

В сильный дождь улица напоминает русло горной речки: мутная вода, сварливо ворча, тащит за собой ветки акаций, мусор, песок. Потом все это оседает, как оседало сто лет назад, забиваясь в щели между камнями. И дома вдоль улицы те же, что стояли в начале века и раньше: толстые стены из ракушечника, черепичные тяжелые крыши. Во дворах много абрикосовых деревьев, деревянные галерейки верхних этажей нависли над нижними, и везде голубятни, медные тазы, прислоненные к беленым стенкам.

Всегда мне странно, что улица эта названа именем одного из величайших ученых нашего времени, именем Курчатова. Такая не современная улица… А может, в этом есть смысл? Может, в этом есть тот смысл: пусть каждый видит и знает — улица, по которой гений бегал в гимназию или школу, не обязательно должна быть столичной, даже просто широкой?..

Учился Курчатов в первой мужской гимназии Симферополя, которая теперь стала общеобразовательной школой тоже номер один и кажется сегодня маленькой, не по росту города. Однако на фасаде этой маленькой и невзрачной школы мемориальные доски свидетельствуют о том, что здесь учились Спендиаров, Курчатов, преподавал Менделеев. Именно в Симферопольском университете получил Курчатов и высшее образование.

В начале двадцатых годов университет в Симферополе блистал составом своих профессоров. Вот передо мною длинный список имен, вошедших в историю мировой науки в качестве ее первопроходцев и одновременно ее корифеев. Все они преподавали в университете в те дни, когда там учился Курчатов. Академик В. А. Обручев, академик В. И. Палладин, академик В. И. Вернадский, академик А. А. Байков, академик Б. Д. Греков, академик А. Ф. Иоффе.

Надо сказать, что и слушатели были подстать учителям. Из группы в 19 человек, в которой занимался Игорь Васильевич Курчатов, академиком, кроме него, стал еще Кирилл Синельников. А еще из этой же группы вышло впоследствии шесть профессоров.

А время было вот какое — разруха, девятнадцатый, начало двадцатых годов. "Сотрудники университета доведены до такой крайней степени нищеты, при которой уже начинается вымирание определенной общественной группы или неизбежная необходимость прекращения научной работы" — так писалось в одном из решений совета университета. А дальше шел подсчет, из которого явствовало: профессор получал теперь раз в 60 меньше, чем в четырнадцатом году, и в 40 раз меньше, чем любой английский солдат.

Чтоб не умереть с голоду, профессора продавали вещи, пилили дрова, шили сапоги, варили мыло, изобретали «спички», мастерили зажигалки, но не все, надо думать, умели это делать. Недаром тогдашняя профессорская отрешенная от мира сего беспомощность в делах житейских стала нарицательной… Недаром Горностаев, при помощи драматурга Тренева шагнувший в литературу, был профессором. И спички с его лотка были теми самыми спичками, которыми при Врангеле пытались поддержать свое существование знакомые Треневы, преподаватели Курчатова.

Студентам жилось не лучше, чем профессорам. Хотя почти все они были народ местный, а в своем доме, как известно, и стены помогают. Биографы Курчатова рассказывают: чтоб как-то поддержать семью, подрабатывал он в землеустроительной экспедиции у подножия Чатыр-Дага, потом на строительстве аэродрома, потом расклейщиком объявлений. Пришлось ему и железную дорогу строить, и дрова у мельника пилить, и быть сторожем в чужом саду, а также в кинотеатре «Лотос». Надо сказать, к необходимости работать и на скучных, не требующих ни ума, ни квалификации, работах относился он легко, с юмором.

И стоило ли обращать внимание на такие мелочи, если лекции читают профессора Усатый, Франк? А из Петрограда приезжает сам Иоффе, один из основоположников отечественной школы физики? А кроме отношения к науке складывалось именно в эти годы и именно в Симферополе для Курчатова нечто не менее важное — отношение к окружающему миру. Складывалось так, что на вопрос одной из анкет о цели высшего технического образования для себя Курчатов ответил: "Стремлюсь отдать свои силы и знания на укрепление хозяйственной мощи республики".

Надо сказать, что качество знаний зависело не только от того, какой состав профессоров читал лекции, и какой состав студентов слушал. Каждый курс был объемен и разносторонен. Перечень досрочно сданных Курчатовым дисциплин на одном из курсов занимает добрую страницу.

Время неслось быстро и вскачь, голодное, азартное, часто повторяющее это как бы заново открытое слово: досрочно. Щелкали по мостовой деревянные подошвы сандалий, чадили коптилки, непрочное тепло «буржуек» улетучивалось быстро. А радость была от запаха ветра, от огромных букв, возвещавших прямо со стен домов, с заборов: "Мир — хижинам, война — дворцам", "Владыкой мира будет труд".

И еще была радость от дружбы и любви. Отношения, возникшие в Симферополе, протянулись через всю жизнь. С братьями Луценко, с Кириллом Синельниковым и его сестрой Мариной Синельниковой, которая потом стала женой Курчатова, со многими другими.

Окончив университет, Курчатов уехал в Петроград, но связи с Крымом не порвались, и летом 1924 года он снова был здесь, в Феодосии, жил в Карантине, рядом с древними башнями, работал в местном гидрометеорологическом центре, выходил в море на маленьком катере. А вечерами жадно смотрел в небо и повторял про себя ломоносовское: "Открылась бездна, звезд полна. Звездам числа нет, бездне — дна". Действительно — не было. Взгляд втягивало в глубину Вселенной. Обгоняя его, бежала мысль…

Курчатов любил природу и в качестве неистощимой поставщицы тайн, которые ему предстояло разгадывать, и просто так, как любим ее мы, не озабоченные делением атома. Вот строки из писем, подтверждающие это: "Погода стоит чудесная, ясная и жаркая. Любуюсь яркими красками Крыма, замечательным вечерним небом, амфитеатром покрытых черепицей домиков и морем… Работа идет спокойно и хорошо". "Здесь бывает иногда изумительно. Вчера, например, я просто глаз не мог оторвать от моря". "Жил несколько дней в Балаклаве, вспоминал, как мы возвращались из Гаспры, заезжали осматривать город".

…Однако самое удивительное в письмах этого периода совсем не то, что большой ученый находит время восторгаться природой. Письма писались из военного Севастополя, и если удивляться чему, то редкому умению Курчатова скрывать от близких тревогу и напряжение тех дней. В Севастополе Курчатов вместе с товарищами размагничивал корабли, делал их неуязвимыми для фашистских мин. Возясь с аппаратурой, Курчатов приговаривал: "Мечтал строить корабли, не удалось. Однако построенным мы помочь можем".

В Севастополе Курчатов видел бомбежку и жертвы ее, видел израненные, дымящиеся корабли, вползавшие в бухту на последнем дыхании, видел эсминец, сражавшийся с пятнадцатью фашистскими бомбардировщиками. А как-то прямо над бухтой «спецы», не спешившие в укрытие, наблюдали воздушный бой, который кончился тем, что наш летчик пошел на таран. И потом в воздухе долго висели, снижаясь фигурки нашего и двух немцев. Письма же он все писал такие, будто мимоездом заехал взглянуть на приятные сердцу места…

Это был характер, умеющий видеть все краски жизни и отбирать яркие, утверждающие ее тона. Это был характер, знавший: трудности лучше всего встречать и сопровождать шуткой. Так было в юные и во все другие годы.

Неизвестно, как здоровался с товарищами Курчатов-гимназист и Курчатов-студент, но, вспоминают, став во главе лаборатории, он вместо обычной формулы приветствия каждодневно употреблял такую: "Открытия есть"? И сейчас, когда я иду по старой улочке, названной именем ученого, я как бы слышу эти слова, гулко звучащие в розово-сером летнем предгрозовом небе. Согласитесь: вопрос такой не только обнадеживает, но и обязывает…