Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

Починок — это новое поселение в противоположность «старым» селам и деревням. «А на Ильинском деи починке сели люди ново», — читаем в жалованной грамоте Ивана III митрополиту Геронтию 1474 г. на земли во Владимирском уезде[505]. В Новгородских писцовых книгах встречаются записи, подобные следующим: «Починок на Лютове; двор Исак Машков, пашни у него нет, сел ново», «А безпашонных починков — сели ново…» Попадаются названия деревень, свидетельствующие о их недавнем возникновении: «Новоселье», «Новосилье» и др.[506]

Починки «выставляются» из деревень. В Новгородских писцовых книгах имеются такие указания: «починок выставлен из деревни»; «починок Грива, выставлен из старые деревни от Гривы конец поля»; «починок Выскид на ручью, выставок из деревни из Галибесова»[507]. Очевидно, из деревни выселяется крестьянская семья и заводит новое поселение.

Основа починка — это крестьянский двор, который земледелец, вышедший из какой-то деревни, заводит за ее пределами. В Новгородских писцовых книгах довольно часты такие сведения: «да тое ж деревни выставлен двор Телячья нива»; «да тое ж деревни вынесен двор по конец поля»; «а истари было в той деревне два двора и он [ «человек» владельца] другой двор отнес по конец поля». В результате из одной деревни вырастает другая: «деревня другая Быстрая, и та деревня роставлена из деревни из Быстрой»[508].

В починках часто сначала селится бобыльское население, не имеющее пашни. В Новгородских писцовых книгах можно встретить такие данные: «да тое ж деревни выставлен двор по конец поля Еловой остров; двор бобыль Мишка да Савка, без пашни»; «да на той же земле по конец поля двор Онтипко бобыль без пашни»; «да туто ж на враге двор бобыль Ушак Семенов Смычник без пашни»[509]. Но с течением времени починок может превратиться в земледельческое поселение.

Не всегда, конечно, вновь созданные крестьянами поселения оказываются долговечными. Часто заведенное на новом месте хозяйство через некоторое время забрасывается. Так, в 1497–1498 гг. гороховский волостель Константин Симанский вместе с представителями черного крестьянства («…поговоря… с сотским да с суседы с волостными з гороховскими…») «пожаловал» крестьянина Гаврилу Семеновича Кухмырева с братьями «дубровою» на реке Мортке, лугом и «деревнищами» (участками, где когда-то были деревни), «что у той дубровы за речкою, да и со всем с тем, что х той дуброве изстарины потягло». Новым поселенцам была предоставлена льгота в податях на 10 лет. Крестьяне, получившие льготную грамоту, «поставили» деревню и завели пашню, начали применять трехпольную систему севооборота («и пашню… на том селище пахали два поля, а третье… поле пахали себе на сей стороне речки Мортки, на том месте на деревнищах…»). Затем деревню стало заливать водой («деревню учала у них вода поимати»). Тогда Гаврила Кухмырев перенес ее на другую сторону реки. Но лет через пять крестьяне совсем «покинули» это место, испытав какие-то новые затруднения в ведении хозяйства («потому что им не почасилось»). Деревня простояла «пустой» лет с двадцать, «хоромы» в ней «развалились да и погнили», осталось одно «избищо». Впоследствии сын Гаврилы Кухмырева Данила поставил на этом месте новый починок[510].

О забрасываемых починках имеются данные и в Новгородских писцовых книгах. Так, Нечай и Третьяк Константиновы дети Валовова с братьею «покинули» починки, поставленные «на лесу», «потому что худы и в розни»[511].

Но в целом ряде случаев починки становились основой развития земледелия на новом месте.

Интенсивная расчистка лесов под пашню в условиях, когда не существовало строгих границ в лесных чащах между владениями отдельных земельных собственников, приводила к постоянным столкновениям и тяжбам между различными феодалами, и особенно между феодалами и черными крестьянами.

Из жалованной грамоты угличского князя Андрея Васильевича Троице-Сергиеву монастырю 1472 г. вырисовываются те приемы, к которым прибегали монастыри, расширяя площади под пашни. Монахи посекли лес, находившийся в пределах черной волости, вспахали вырубленный участок и присоединили его к пашне своего сельца Васильевского, а затем добились от князя закрепления за ними этого участка специальной грамотой. «Что секли лес и пахали мой, княж Андреев Васильевича, старь, не делавую землю, к своей земле к манастырской, к Васильевскому сельцу в Кинелке, и во огород выгородили в поле…», — так описывается в названном документе хозяйственный процесс, приводивший к росту пашенных земель. Характерен фигурирующий в грамоте термин «деловая земля». Это — земля старопахотная, противопоставляемая пашне, вновь заведенной на месте, вычищенном из-под леса. Так черные крестьяне лишились части принадлежащего им леса.

Часто монастырские власти настаивают на сносе поселений, основанных черными или дворцовыми крестьянами, доказывая, что они использовали для этих поселений монастырские земли. Так, крестьянин села Павловского Угличского уезда, принадлежавшего князю Андрею Васильевичу, выстроил избу в лесу, положив основание починку. Тогда посельский села Прилук Троице-Сергиева монастыря «бил челом» названному князю, утверждая, что починок находится на земле, принадлежащей монастырю. Расследование, проведенное в интересах монастыря, привело к выводу, что починок поставлен «у монастырских деревень на заполицах» (на залежных землях). В результате князь призвал к себе посельского села Павловского и велел ему «тот починок сметать» (т. е. снести). «И яз, господине, тот починок сметал, и от тех мест, господине, хрестияне монастырские тот лес секут и до сех мест и росчисти свои косят», — говорил посельский в 1495–1497 гг. судье, разбиравшему земельную тяжбу крестьян села Павловского с Троице-Сергиевым монастырем[512]. Дворцовые крестьяне не примирились с тем, что возведенные ими жилые постройки были ликвидированы, не бросили освоенного места и продолжали вырубать для сельскохозяйственных целей лесные заросли.

На 1495–1498 гг. падает спорное дело между властями Спасо-Ярославского монастыря и крестьянами Алексеем и Кондратиком Мартыновыми. Монастырский старец Леонтий обвинял последних в том, что они «поставили сильно» на монастырской пожне починск. Ответчики указали, что спорную землю они получили для заселения по грамоте, данной от великокняжеского имени, что они завели починок на неосвоенном еще месте, где не было следов более ранних поселений, свидетельствующих о праве собственности на это место монастыря: «Сели есмя, господине, на то место на пусто, и не на дворище… и тот есмя, господине, починок поставили…, не ведая, что тот позем монастырски…» Поскольку грамоту, предоставлявшую им право на поселение, ответчики потеряли («и по грехом, господине, та ся у нас грамота утеряла»), но они вложили труд в постройку починка и устройство пашни, они просили оставить в их владении двор и пашенный участок («чтобы, господине, архимандрит, да и ты, старець, нашие силы не похотели, что есмя двор ставили, а ярь сеяли и лес секли…»). Но старец потребовал либо сноса двора, либо передачи его в собственность монастырю за определенную денежную плату: «Силы вашие не хотим, — любо двор снесите, любо архимандрит вам за двор дасть, чем люди добрые обложать на посилие»[513].

В 1504 г. возник судебный спор у Калязина монастыря с черными крестьянами Степаном и Аксеном Щелковыми. Монастырский старец рассказал на суде о том, как принадлежащие Калягину монастырю крестьяне «посекли» лес на двух пустошах Кашинского уезда (Крутце и Красном), основали там починки, возвели «хоромы». Но затем, по словам истца, в этих починках поселились («ввезлися сильно») вышеупомянутые черные крестьяне. Будучи допрошены судьей, последние нарисовали несколько иную картину, чем та, которая изображена была истцом. По их словам, их «посадил» в этих починках дворский черной Жабенской волости. «А хоромы, господине, поставлены и лес, господине, посечен, а не ведаем, господине, хто те хоромы ставил и лес сек», — говорили ответчики, обращаясь к судье. Далее на суде выяснилось, что обвиняемые черные крестьяне неоднократно обращались к дворскому с просьбой выдать им льготные грамоты на полученные починки, но тот все время откладывал это, ссылаясь на болезнь. «Как ся, дасть бог, омогу, и яз у вас буду и грамоты вам льготные подаю», — говорил дворский. Но затем он умер. А монастырский старец, приехав туда, где были расположены спорные жилые постройки, заявил черным крестьянам: «То починки наши, а ставили те починки крестьяне наши на наших пустошех, да и лес секли». Слышав такой «повет» и не имея «крепости… на те починки никоторые», Степан и Алексей Щелковы были вынуждены отказаться от предоставленных им участков и уйти оттуда («и мы… с тех починков ся и свезли и долой»)[514].