Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

В связи с развитием трехпольной системы земледелия монастырские власти и митрополичьи приказчики стали присоединять пустующие черные земли к своим пашням, используя их в качестве «третьего поля». В конце XV в. возник земельный спор между митрополичьей кафедрой и Андреем Пелепелкиным о селище Поповском Коломенского уезда. Андрей Пелепелкин доказывал, что это селище — «земля великого князя», которой незаконно завладела кафедра. А митрополичий посельский Сенька утверждал, что спорное селище представляет собой третье поле митрополичьего села Бисерова[550]. В 1505 г. черные крестьяне Вольской волости Белозерского уезда — Окиш Олюнов с товарищами жаловались на приказчика Д. В. Шеина — Гридю Тептюкова в том, что он «припустил» к селу Лаврентьевскому «в третье поле деревню Олешинскую, которая была «пуста от великого мору»[551].

Приведенный материал не только указывает на рост монастырского землевладения за счет расхвата (нелегального и облеченного в легальные формы) черных земель. Он свидетельствует и о том, что великие князья были вынуждены вопреки ими самими установленным нормам, охраняющим от распыления фонд черных земель, содействовать переходу последних в собственность митрополичьей кафедры и монастырей. И это, конечно, потому, что расширение площади церковного и монастырского землевладения, разрывавшее установившиеся политические границы, было в интересах политики государственной централизации. Проникновение вотчин митрополичьего дома, Троице-Сергиева и других центральных монастырей в отдельные полузависимые от Москвы или только что попавшие под московский протекторат княжества создавало там экономическую и социальную опору для московской великокняжеской власти. Но на определенном этапе расхищение духовными корпорациями черных земель, верховным собственником которых с объединением основного массива территории Северо-Восточной Руси вокруг Москвы и падением независимости большинства феодальных центров стал великий князь московский, обнаружило в глазах московского правительства и свои отрицательные последствия. Если развитие церковного и монастырского землевладения на протяжении XIV–XV вв. содействовало процессу политического объединения Руси, то закрепление результатов этого объединения, реорганизация государственного аппарата и обеспечение внешнеполитической безопасности Русского централизованного государства в конце XV — начале XVI в. проводились на базе измененной структуры феодальной земельной собственности. В это время развитие получила новая форма земельной собственности — поместная система, служившая материальной базой для завоевывающего ведущее место в системе господствующего класса социального слоя — служилого дворянства. А для его обеспечения требовались земли. Отсюда и возникают планы великокняжеской власти: минимальный — приостановить рост церковного и монастырского землевладения; максимальный — отнять у церковных учреждений и часть тех вотчин, которыми они уже владели.

Во всяком случае я думаю, что в истории роста церковных и монастырских имений необходимо выделение двух этапов, из которых первый явился одной из предпосылок создания централизованного государства, а второй создавал уже известные для этого препоны.

Церковное и монастырское землевладение увеличивалось не только за счет черного, но в значительной мере за счет боярского. Каковы же были общие линии эволюции боярской земельной собственности в период складывания Русского централизованного государства?

Развитие боярского землевладения приходило в противоречие с существующей в период раздробленности политической системой в том отношении, что при свободе вассального договора боярин и вольный слуга мог быть землевладельцем в одном княжестве, а служить князю — верховному главе другого княжества. Выход из этого противоречия был найден в зафиксированном в междукняжеских соглашениях статусе, согласно которому наряду с правом свободного отъезда бояр и вольных слуг от князей, с которыми они были связаны служебными договорами («а бояром и слугам вольным воля»)[552], декларировались их обязанность «судом и данью тянуть по уделом, где кто живет», и обязанность князей «блюсти» чужих бояр и слуг, «как и своих»[553]. Но этот статус, конечно, не мог быть устойчивым и часто нарушался в условиях тех постоянных усобиц, которыми наполнен период феодальной раздробленности. Поэтому и отношение боярства (в его отдельных группах) к вопросу о централизации не могло не быть противоречивым. С одной стороны, независимость отдельных русских княжеств обеспечивала землевладельческие и политические привилегии местных бояр от поползновений их нарушить со стороны великокняжеской власти. С другой стороны, землевладельческие интересы многих бояр были уже значительно шире тех возможностей, которые им были предоставлены строем политически раздробленной Руси, и они не могли не стремиться к устранению препон, этим интересам мешавших.

Одной из таких препон служил запрет землевладельцам приобретать земли в чужих княжествах. Как видно, жизнь заставляла нарушать его. Так, из договора князя Дмитрия Юрьевича Шемяки с князьями суздальскими Василием Юрьевичем и Федором Юрьевичем 1445 г. узнаем, что служилые князья и бояре московского великого князя «покупили» в Суздальском княжестве у местных князей, бояр и монастырей «волости и села», а некоторые земли продавал великий князь от своего имени («…подавал (их) в куплю и грамоты свои подавал купленые…»)[554].

В обстановке усиливающейся мобилизации земельной собственности и борьбы за землю в среде господствующего класса зародилось и оформилось в качестве одной из юридических основ вотчинного землевладения, положение, согласно которому родственники вотчинника, отчуждающего свою землю, сохраняли право приобрести ее в первую очередь, а если вотчинник не ставил их в известность о предполагаемой им земельной сделке, то за его родичами оставалось право на выкуп отчужденной недвижимости. Подобный статус защищал интересы землевладения целых боярских фамилий, гнезда которых были разбросаны по разным княжествам. Эта норма вотчинного права возникла в период феодальной раздробленности и служила своеобразной броней для боярских родов, отстаивавших неприкосновенность своих владений. В случае вынужденных или добровольных актов (продажи, обмена, залога и т. д.) с родовыми вотчинами со стороны отдельных представителей боярских родов эти лица или другие члены тех же боярских фамилий старались оставить для себя открытым путь к возврату фамильной земельной собственности. Институт выкупа родовых вотчин тормозил земельную мобилизацию и консервировал порядки феодальной раздробленности. В ряде данных, купчих и других грамот на землю фигурирует пункт о том, что если новый собственник земли захочет совершить с ней какую-либо сделку (продать, заложить и т. д.), то он должен прежде всего обратиться к прежнему землевладельцу или его родственникам.

По данной Анастасии Саларевой Троице-Сергиеву монастырю около 1435–1449 гг. на села Фаустовское и Козловское в Московском уезде монастырю запрещалось продавать эти села кому-либо, кроме вкладчицы. «А будет им те села продати, и им, мимо меня, Настасьи, тех сел не продати»[555]. В 1470 г. Иев Прокофьев, завещая свою землю трем сыновьям, с тем чтобы они поделились ею поровну, обязывает каждого из братьев не отчуждать свою землю, не поставив в известность остальных. «А будет сыну которому не до земли, и ему мимо своего брата не продати, ни променити, никому не дать, а взяти ему с своего жеребья с тое земли два рубля»[556]. В 70–80-х годах XV в. Федор Иванович Пильём купил у своих дядьев Василия и Семена Федоровичей село Ивашково с деревнями в Ростовском уезде, взявши на себя обязательство не вступать ни с кем в сделки относительно указанных земель, кроме этих своих родственников[557]. Условие о непродаже покупателем земли никому, кроме продавца, содержится в купчей 70–80-х годов XV в. А. С. Карачева на пустошь Чупрово, проданную ему В. Полукарповым[558].

Иногда в документах находим указания на то, что родственники лица, каким-либо способом (путем продажи, обмена и т. д.) реализовавшего свое право собственности на землю, могут выкупить ее даже независимо от желания нового собственника. Около 1430 г. душеприказчики И. М. Крюкова Фоминского дали Троице-Сергиеву монастырю село Медное с деревнями в Новоторжском уезде. В данную грамоту было внесено условие о том, что дети и родичи вкладчика имеют право дать за это село выкуп в полторы тысячи рублей. В данной конца XIV — начала XV в. князя Ф. А. Стародубского игумену Троице-Сергиева монастырю на озера Смехро и Боровое в Алексинском стану Стародубского княжества говорится: «А хто сю грамоту подвигнет моих детей или моих братаничев, ино ми с ними суд перед богом, а даст тот святой Троице двесте рублев»[559]. Из приведенного текста видно, что вкладчик предполагает возможность того, что кто-либо из членов его фамилии будет претендовать на озера, данные им монастырю, и назначает цену их выкупа.