Ошибка господина Роджерса - Владимир Востоков

Вчера случайно встретила участкового уполномоченного. После его профилактического визита к нам на квартиру я долго не находила себе места. Какой стыд и позор пришлось мне тогда пережить. Мой уход из дому ничему не научил родителей. Будь прокляты эти заграничные шмотки. Они слабых людей делают своими рабами. Сильных развращают. Когда я его заметила, хотела свернуть в сторону, но было поздно. Решила проскочить мимо: может, не узнает. Но не тут-то было. Не учла — у них профессиональная память на лица.

— Добрый вечер! Как дела?

— Дела, насколько я понимаю, у вас…

Что можно было ему ответить? Говорить правду не хотелось, а лгать я не могу.

— Ясно. В случае чего — я к вашим услугам. До свидания. — И участковый, галантно откозырнув, пошел дальше.

— Я бы не хотела этого, — сказала я ему вслед.

Участковый обернулся, посмотрел на меня, улыбнулся и помахал рукой. Он понял. И согласился со мной. Спасибо ему».

Тюбик «Поморина»

Мне повезло. Всю дорогу ехал в купе один.

Границу пересекли благополучно. Таможенный досмотр прошел быстро, хотя заставил меня пережить ужасные минуты. Таможенник, осматривая вещи, вдруг взял в руки зубную пасту «Поморий» и, внимательно рассматривая ее, спросил:

— Говорят, предупреждает кариес зубов. Это верно?

Замерло сердце, перехватило дыхание. Я растерянно пожал плечами, еле выдавил:

— Говорят…

Мне вдруг захотелось сейчас же, немедленно, рассказать ему все об этой «пасте». Но… меня сразу снимут с поезда. Посадят — и все пропало.

А там в Москве уже ждут. Будут встречать… Нет… Нет… Я пока еду. Я еще подумаю. Все остальное — потом.

«Как вот только оно будет выглядеть — все остальное?» — невольно подумал я.

Уже десятки раз представлял, как твердо и уверенно шагну в двери нужного учреждения. Как обстоятельно и спокойно расскажу о событиях, которые закрутили меня. Почему-то в моем воображении это должно будет случиться утром. На утро я уже назначал однажды свой визит в советское посольство. Но Роджерс словно почувствовал это. А может, не эта, так другая причина помешала бы мне.

Я гнал от себя эти мысли, откладывая все на потом.

На вокзале меня встречала вся семья. Первой бросилась навстречу жена.

— У нас большая радость. Виктор сделал предложение Марине… — поспешила сообщить она.

— Ну и?..

— Думает, дурочка. Или притворяется.

— Правильно делает. Ей, а не вам жить… Пусть как следует подумает, — ответил я.

Марина была сдержаннее и как-то испытующе смотрела на меня.

— А ты что-то похудел, осунулся. Наверное, на этот раз не так сладко было за границей?.. Что с дядюшкой? — спросила она.

— Ты как в воду глядела… — улыбнулся я. — У Зори все налаживается.

Мы долго ждали такси. На остановке я тоже ничего путного не мог сказать. Сославшись на усталость и головную боль, отвечал односложно. И дома я продолжал молчать. У меня не было никакого настроения самому показывать привезенные подарки. Этим деловито, без лишней суеты занялась жена. А я молча сидел и смотрел на нее. Марина была по-прежнему ко всему равнодушна.

Все это время, как только я сошел с поезда, у меня не выходил из головы тюбик «Поморина», в котором были спрятаны средства тайнописи. Я мучительно соображал, где безопаснее его спрятать, а пока он лежал в боковом кармане моего пиджака.

— Сними пиджак или ты куда-то собираешься идти? — спросила жена.

Я снял пиджак и повесил его на спинку, стула. Для безопасности на пиджак набросил рубашку, галстук. Думал, так лучше.

Жена — надо же — заметила:

— Зачем же ты все кладешь на пиджак? Помнешь. Давай его в шкаф повесим…

Я взял пиджак из рук жены, сам повесил его в шкаф.

— Не доверяет, — усмехнулась жена и посмотрела на Марину.

«Фу-ты, черт. Привлек внимание», — подумал я с досадой. Ночью спал плохо. На душе было тревожно. Проклятый тюбик не давал покоя.

Утром, убедившись, что тюбик на месте, я зашел на кухню. Там оказался Елисеев. Он, как всегда, варил себе кофе.

— С приездом, Алексей Иванович, — поприветствовал он.

— Спасибо.

— Как гостилось на сей раз?

— Да ничего.

— Что так тоскливо? Случилось что?

— Да так… Вспомнился наш с вами разговор…

— Что, насмотрелись на этот раз?

— Пришлось-таки увидеть… — согласился я,

— Что, — засмеялся Елисеев, — вырвались из объятий родственников? На часик?

Я с удивлением посмотрел на него. У меня, наверное, вытянулось лицо. А Елисеев продолжал смеяться.

— Угадал?

— Да… — протянул я.

— Нехитрое дело… — объяснил он. — Обычно, когда человек попадает за границу, его начинают таскать или родственники, или туристские фирмы. Ну, разумеется, показывают только блеск. День, другой… Человек ахает, охает… Потом… — Елисеев сосредоточенно помешивал кофе. Убедившись, что все в порядке, он продолжал: — И вот выйдет прогуляться… За ручку его уже никто не ведет, сам шевствует. Настроение благодушное. И вдруг… начинаются открытия.

— Точно… — пробормотал я.

Потом, не выдержав, засмеялся вместе с Елисеевым. На какой-то миг я забыл даже о всех тревогах.

В это время открылась дверь комнаты, и на кухню вышла жена Елисеева.

— Ничего не понимаю. Здравствуйте, Алексей Иванович. Что за хохот с раннего утра?

— Разговор тут один… — туманно объяснил Елисеев.

— Ага… Мужской… — понимающе сказала Люся.

— Самый обыкновенный… Житейский. Вот Алексей Иванович вернулся…

— Вижу… И все-таки что веселого рассказывал Алексей Ивансвич? — допытывалась Люся.

— Веселого мало, — сказал Елисеев. — Да и не успел рассказать. Ему довелось побродить часик без провожатых,

— Там? — куда-то неопределенно кивнула Люся.

— Именно там.

— Часик — тоже достаточно, — серьезно согласилась Люся. — Мы, Алексей Иванович, в одной стране три года жили. У нас были знакомые, соседи. Многое мы тогда повидали.

Люся, направляясь к двери, махнула нам рукой:

— Ну, я побежала…

В это время раздался телефонный звонок. Лена выглянула на кухню:

— Папа, это тебя.

Я посмотрел на Лену и… обмер. В руках она держала зубную пасту «Поморин». Не помня себя, я бросился в комнату и на ходу вырвал у Лены «Поморин». Она с недоумением посмотрела на меня, потому что я направился не к телефону, а открыл шкаф, полез в карман пиджака. Что за черт? Мой тюбик на месте. А этот откуда? Хотя все так просто. Обыкновенная паста…

— Папа, телефон… — напоминает Лена.