Жизнь à la mode - Линда Ленхофф

– Несомненно, – соглашаюсь я. – Они также пишут, что больше всего нас беспокоят проблемы маленькой квартиры и СПИДа, но непонятно, в какой последовательности.

Мы откладываем журналы и переходим к обычному вечернему развлечению – обсуждаем собственные проблемы. В отличие от журнальных они не сведены в единый список. Это явное упущение.

– Сначала мои проблемы, – заявляю я и беру в руки нож. Нарезка продукта усиливает терапевтический эффект.

– Идет, – соглашается Мария. – И постепенно перейдем к моим.

– Я почти потеряла работу.

– Возможно, – кивает Мария.

– Вероятно.

– Отнесись к этому как к расширению жизненного опыта.

– Я не настроена сейчас на приобретение жизненного опыта. Я хочу съесть цыпленка в китайском соусе.

– Тебе нужно есть побольше брокколи. – Мария протягивает мне кусочек.

– Ты преуменьшаешь мои проблемы.

– Чушь. Я добавляю тебе витамин С. Ты станешь сильной и справишься со своими проблемами.

– Спасибо.

– Съешь морковку.

– Мне придется искать новую работу, а времена сейчас трудные. Сейчас спад производства, или последствия спада, или мы на пороге его.

– Это в новостях Эй-би-си говорят о спаде, а вот Си-би-эс утверждает, что он закончился. Ты смотрела объявления о вакансиях?

– Да.

– И?..

– Для редакторов есть работа, но люди, служащие там, пришли совсем недавно.

– Так. А ты что, намерена умереть на этой работе?

– Ну, в общем, да, хотя, надеюсь, не сейчас. Я вполне представляю себе, как мы старимся все вместе, слушаем все те же радиостанции, редактируем книги о седине, искусственных суставах, артрите и прочих подобных радостях.

– Какие прелестные мечты, – замечает Мария. Отрезаю кусочек морковки, долго задумчиво жую. – Морковка скорее годится для ленча, не стоит есть ее на ужин. Все и так плохо.

– Не знала, что тебе так паршиво. – Мария придвигает остатки морковки поближе к себе. – Давай теперь о моих проблемах.

– Но я еще не рассказала, как у меня сводит судорогой большой палец на ноге.

– У тебя слишком тесные туфли.

– Но это же проблема.

– Ода!

– Ладно, – смиряюсь я. – Твоя очередь.

– Это Генри.

– Нет! У вас с Генри не может быть проблем. Существует закон, запрещающий это.

– Брось, я не слишком законопослушна.

– Тогда продолжай.

Мария глубоко вздыхает, отрывает соцветия цветной капусты от кочана и раскладывает их на тарелке. По-моему, это не стало выглядеть аппетитнее.

– Мы начали ссориться. Даже не пойму из-за чего.

– Грязные или разбросанные носки? – догадываюсь я.

– Что-то такое столь же важное. Это всегда так начинается – ваше расписание или стирка, невыполненное обещание, которое вы дали по телефону и благополучно забыли о нем. Но все эти мелочи всегда отражают нечто большее, дисбаланс в отношениях. Чего-то потенциально неразрешимое. Даже если это всего лишь носки. – Я киваю. – А потом Генри должен был уйти на работу. Я осталась одна. Отлично. И начала обдумывать, как буду жить без него. Когда Генри появился в моей жизни, я никого не искала. – Я выразительно покашливаю. – Я не сказала, что вообще никого не искала. Я сказала, что никого не искала в тот момент, – уточняет Мария.

– Ясно.

– И я подумала, что буду делать вечером, что буду есть на ужин. И поняла, что приспособлюсь к отсутствию Генри, к тому, что между нами все закончится, понимаешь?

– Все закончится? – растерянно повторяю я.

– Ну да. Казалось, в этом нет ничего страшного, жизнь продолжается.

Мы смотрим друг на друга. Мария принимается за брокколи. Странно, вся эта еда совсем не пахнет. Как будто ешь поролон. Хочу спросить Марию, что же произошло потом, но она слишком тщательно нарезает и раскладывает овощи. Понимаю, что мысли ее сейчас далеко. Я знаю, как это бывает, и жду, раскладывая брокколи на своей тарелке.

– Дело в том, – наконец произносит Мария, – что произошло позже, когда Генри вернулся с дежурства. Я догадалась, какая ерунда все это. Смотрела на его руки и чувствовала – нет, точно знала: не хочу, чтобы он уходил. И не хотела начинать все сначала. Не представляю, что со мной это наконец, произошло.

– Как со всеми людьми.

– Это так страшно, когда тебя сводят с ума чьи-то руки.

– Не говоря уже об остальных частях тела.

Мария сбрасывает овощи со своей тарелки на доску. Кажется, нам нужно сходить за десертом.

– Я всегда была так независима, – говорит Мария. – Это было главным для меня. Я так и сказала Генри. А он ответил, что мы будем работать над этим.

– Погоди минутку, но что же в этом плохого? В этом и состоит твоя проблема? Ты поняла, что влюблена в Генри?

– Да. Только не рассказывай никому.

– Мои проблемы гораздо значительнее, – заключаю я.

– Это не имеет значения.

– Если верить журналам, мы должны сейчас беспокоиться о размерах квартиры и СПИДе.

– Об этом мы беспокоимся по выходным.

– Думаю, пора волноваться по поводу того, где раздобыть тыквенный пирог в это время года.

– Используй консервированную тыкву.

– О! – Это не пришло мне в голову. – В наше время любовь такая сложная штука.

– Могло быть хуже. Это могла быть настоящая любовь. Такая теория все еще существует? Или признана абсолютно бессмысленной и устаревшей?

– Полагаю, она действительно устарела и совсем лишена смысла. Но мне нравится, как это звучит.

– Настоящая любовь, – повторяет Мария. – Не говори, что это не самая большая проблема на свете.

Мы размышляем. Я понимаю точку зрения Марии, но не считаю ее бесспорной.

Во время обеденного перерыва на следующий день мы с Ниной гуляем по Виллиджу. Мы решили: нам нужна физическая нагрузка, дабы не обрести то, что в нашем обиходе называется «редакторский зад». В устах Нины словосочетание «редакторский зад» звучит особенно забавно. Она из тех женщин, которые хихикают, произнося слово «зад», а вы, не в силах удержаться, тоже хохочете. Мы с наслаждением разглядываем витрины магазинов, понимая, что, если придется переезжать в другое помещение или, того хуже, искать «новые карьерные перспективы», с этими знакомыми местами придется расстаться. И каждый квартал внушает нам все более глубокую привязанность к сияющим окнам, выцветшим навесам, запаху жареных пирожков. Возможно, по соседству с новым офисом тоже будет нечто подобное, но все же совсем иное.

Вернувшись в свой «кубик», вижу, что на столе оставлена для меня записка. Там написано: «Позвони отцу», и указан местный телефонный номер. Переворачиваю листок, ожидая увидеть еще одну надпись: «Это шутка». Но нет, не нахожу.

Наши с отцом разговоры по телефону всегда коротки. Хотя он явно рад меня слышать, мы лишь договариваемся о том, где и когда встретимся, как будто я вытащила его из душа и он нагишом приплясывает у телефона. Разговор получился почти односложным.