Легенды Раэнора - Анна Соболева

стук -

В нем любви запылал пожар.

Грустя о своей одинокой судьбе,

Колдунья звала лесника за собой.

И, полный сочувствия к страстной мольбе,

Он шагнул на диск золотой.

Она поцелуй подарила ему,

Допьяна напоила забвенья вином.

По хрустальной дорожке ушла на луну

С околдованным пением лесником.

Гости притихли. С лица княгини сошла веселая улыбка. Она задумчиво наблюдала, как во тьме под красивую мелодию танцевали ласково мигающие огоньки фонарей. Ей вдруг стало грустно. Причин для печали не было, наоборот, сегодня сбылось все, чего она желала. Но сердце жгло предчувствие беды. В ней вновь пробудился дремавший долгие годы страх.

— Княгине понравилась баллада? — услышала она голос арандамарца.

— Да. — Она взглянула в его глаза и удивилась: в них тоже была печаль. Осторожно взяв ее руку в свои ладони, Хаггар запечатлел на ней нежный поцелуй. Элен вздрогнула, ощутив тепло его губ. Ее щеки покрылись румянцем. Совершенно растерявшись, она в смущении отвернулась, но руки не отняла.

Пир продолжался. Гости вовсю веселились, кушанья сменяли одно другое, вино лилось рекой. Со своего места поднялся альв Ингольд, друг Талиона, взял в руки арфу и запел:

Вздыхает старый клен,

В который раз прощаясь

С смертельно осенью больным

Листом в багрянце.

Теряет сына он.

А тот, к корням спускаясь,

С другим листом кружится

В тихом танце.

Когда замерли сладостные звуки, со всех сторон раздались восторженные крики. Едва они смолкли, как загремел голос грима:

— Ну, раз уж альвы спели, то нам и вовсе стыдно молчать!

Его слова потонули во взрыве хохота. Невозмутимо выждав, пока смех стихнет, он продолжал:

— Мы тоже хотим вспомнить сегодня землю наших предков. Даже у холодного алмаза есть душа, так и у грима есть сердце, которое помнит и не хочет забывать.

По его знаку музыканты заиграли, и гном запел:

Единого волей в начале времен

Весь мир погружен был в диковинный сон.

Дремали долины с поникшей травой,

Заснули лавины над горной тропой.

И гримам в пещерах подземной страны

О золоте звезд снились дивные сны.

Это была Песня Пробуждения. Один за другим присоединяли к ней гримы свои голоса, пока не загремел над полем их мощный хор. Длинная легенда не утомляла слушателей, ведь певцы исполняли ее страстно, стремясь рассказать о Праотце гримов Бронде и его подвигах, о подземных городах Запада, их прародине, о доблести и богатствах, утерянных навсегда. Но вот песня кончилась. Пока слушатели благодарили гримов, на поляну перед столами вышли двое: юноша в скромной одежде горожанина и старик в лохмотьях. Хаггар сразу же узнал его, это был нищий с площади. Княгиня удивленно спросила у советников:

— А это кто такие?

Ей ответил Мэллор:

— Госпожа, этот юноша победил сегодня в состязании менестрелей. Его имя Хенгель, он раэнорец, сын садовника Рутмарка из Грейля. А старику позволили прийти сюда по его просьбе. Они оба хотят петь для тебя.

Элен милостиво улыбнулась:

— Ладно, пусть поют.

Мэллор кивнул юноше, не спускавшему глаз с княгини, и тот, чуть покраснев, взволнованно произнес:

— Я дарю эту песню тебе, госпожа!

Ему подали арфу. Как только тонкие, сильные пальцы пробежали по струнам, лицо юноши преобразилось. Исчезла застенчивость. Оглядев лица гостей, он пристально посмотрел на княгиню, и Элен невольно опустила глаза, так горяч и требователен был взгляд певца. Сильный, страстный голос разнесся по поляне:

Труд тяжелый закончив, взглянул на людей,

Безмятежно резвящихся в зелени трав,

На наивных, доверчивых, добрых детей,

И с улыбкой уснул, от творенья устав.

Мир он создал из мрачной, немой пустоты:

Солнце, звезды, луну, землю и небеса,

Жар пустынь и певучую свежесть воды,

Пенье птиц на заре и ветров голоса.

Он хотел подарить им багровый закат,

Золотые рассветы над пеной морей,

Шум дождей и нежнейших цветов аромат,

Пики снежные гор и просторы морей.

О, как ты заблуждался, великий Творец!

Красота не смогла победить забытье.

Оценить красоту может только мудрец,

Заплатив болью сердца за знанье свое.

И тогда зарыдал он, ошибку поняв.

Нет, не могут ни счастье, ни радость познать

Те, кто жил, не страдая, устав от забав,

Кому некого, нечего было терять.

Что ж, о люди! Решился и руки разжал.

Взмыли с теплых ладоней его в небеса

Две волшебные птицы, Творца щедрый дар.

Вздрогнул мир, услыхав вещих птиц голоса.

И назвал он любовью одну, что могла,

Крылья белые вскинув, до солнца лететь,

А другой, что, как бездна ночная, черна,

Дал он имя волшебно-прекрасное смерть.

Ты был щедр, люди с радостью приняли дар,

Молча слушая вещее пение птиц.

И открылось. Зажегся в сердцах их пожар,

Слившись с пламенем алым вечерних зарниц.

И узнали они, как чудесна земля,

Как нежна по весне молодая трава,

Как медово вздыхают под солнцем поля,

Как хрупка, беззащитна она, красота.

Они поняли, приняли участь свою,

Лишь теперь и судьбу, и свободу познав.

Говорили, сгорая, сердца их: “Люблю!”,

В смерть без страха сходили, от жизни устав.

Мир менялся, подвластный законам земли.

Люди, тоже меняясь, устали страдать.

И любовь заменили покоем они,

Ну, а смерть… И от смерти пытались бежать.

Позабыли они, что равны ночь и день.

Их союз управляет движеньем миров.

Ведь зловещая тьма — лишь послушная тень,

Что плетется за солнцем из века веков.

Если радость смеется, то плачет печаль.

Между черным и белым — все краски земли.

То в морские просторы, в безбрежную даль,

То к родному причалу спешат корабли.

Мудр правитель, что может свободу и власть

Соразмерив, дать подданным мир и покой,

Что могуч и силен тот, в ком воля и страсть,

Уравнявшись, смиряют гордыню собой.

Только разве возможно для тех, кого страх,

Ум отняв, погрузил в бездну сумрачных снов,

Вспомнить о красоте, о ветрах, о цветах,

О весне и о том, что такое любовь!

Нет, с безумным упорством бессмертья ища,

Отвергали и радость, и счастье, и боль.

Ждали смерти, от тщетных надежд трепеща,

И платили за это безумье собой.

Так с тех пор голоса вещих птиц не слышны.

Растворились их крылья в небесной дали.

И ни смерть, ни любовь нам теперь не страшны.

Только мы-то, ответьте, остались людьми?

Когда последние звуки песни растаяли в небе, Элен обернулась к стоявшему за ее креслом Румилю. Он исчез, а через минуту вернулся, держа в руках пурпурно-красную розу. Княгиня взяла ее, поднесла к лицу,