Пограничная тишина - Павел Федоров

— Она, по-видимому, продлится долго. Как поступить с задержанным?

— Придется ему где-то подождать...

— Где?

— Это уж как решит командование, товарищ полковник.

— Командование потребует обоснования, доказательства. Есть они?

— Есть, — ответил Засветаев. — Ответы он продумал, но упустил некоторые моменты. Девочек-то он обманул! Сказал, что идет ставить сети. Если он шел к сестре, какой смысл обманывать?

— Он и мальчишек обманул! Наделил ребят шоколадками! — вмешался майор Андреев. Он так разволновался, что забыл испросить разрешения у полковника. Алексей Иванович только взглянул на майора, но прерывать не стал. Он вообще не любил принижать достоинство подчиненных ему офицеров, а майор Андреев и так ходил как в воду опущенный...

Майор говорил с Юстасом и с Пятрасом. Взял у младшего лейтенанта обертки польских «чеколадок» и держал их в полевой сумке, чтобы приобщить к делу.

— Шоколадки не могут, товарищ майор Андреев, служить доказательством.

— Почему не могут, если они оттуда?

— Ты же знаешь, что родственники той и другой стороны ходят в гости, могут принести сколько угодно...

— Пусть в штабе поработают с ним, и, я думаю, все встанет на свои места: и польский шоколад, и браконьерские сети, и то, как он девчонкам нашим морочил головы. Дураков ищет! — взволнованно заключил Павел Иванович.

— Правильно, — согласился майор Засветаев. — Есть основание полагать, что это преднамеренный, целевой переход.

— Думаю, что можно будет пока утвердиться на этой версии, — сказал полковник. — Пусть работают штабники. Я вам не говорю «спасибо за внимание», а требую, чтобы вы удесятерили его. Майору Засветаеву приказываю выстроить личный состав в парадной форме для вынесения благодарности. Все!

— Есть! — Иван Александрович повернулся и вышел. Следом за ним выбежал и старшина. Догнав майора в коридоре, заговорил на ходу:

— А в чем встанут, та ще в парадной форме, те наши модники?

— Как — в чем?

— В какой обуви, извините за выражение?

— В той самой, какая на них есть.

— Чтобы начальник отряда видел такой цирк?

— Ничего не поделаешь...

— Пусть поменяют с теми, кто отдыхает, например, сержант Галашкин и Мельник...

— А Дегтярь?

— Болен. Руку обжег.

— На самом деле сильно обжег или сачкует?

— Порядком сварил...

— Может, когда гармошки делал?

— Говорит, что у плиты. Так разрешите, товарищ майор. На мою ответственность... Приму уж все на свою седую голову, або сраму на весь отряд...

— А у меня, думаешь, на плечах нет головы?

Майор вошел в дежурку, наперед зная, что замену сапог старшина давно уже организовал. Стоило только взглянуть на его усы, которые он то и дело приглаживал, на беспокойно бегающие глаза. За долгие годы службы начальник заставы хорошо изучил привычки Тихона Ивановича, знал и хорошие стороны и слабости; вот он сейчас испрашивал санкцию на замену, а когда уедет полковник, будет требовать укрепления дисциплины и наказания виновных.

Иван Александрович понимал, что с этими гармошками на голенищах солдатских сапог не так-то все просто. С каждым годом поступало на редкость разное пополнение, работать с ним становилось все труднее и труднее. Если раньше большинство ребят были с незаконченным средним образованием, то за два последних года военкоматы присылали только с десятилеткой. Пополнение это начинало свою сознательную жизнь в период массового развития телевидения, транзисторов, которых не делал только самый ленивый мальчишка; следом мутным потоком хлынула мода на магнитофоны. Что только там не записывается! Какой умопомрачительной мешанины там нет! Как и во все времена, молодежь всегда была чувствительна к разным новшествам, и, конечно, к моде. Только что закончилась «эра» брюк дудочкой, их сменили расклешенные, с волочащимися по земле задниками, откуда-то внезапно возникла манера укорачивать козырьки фуражек, носить ремень ниже пупа, напускать брюки на укороченные, сборенные голенища. Некоторые молодые солдаты привозили в армию свои моды, свою чисто юношескую строптивость, а вместе с нею чуточку всезнайства, иногда, к сожалению, клочковатую образованность. Школу одолевала перегруженность. Ребята порой получали не очень глубокие политические знания, поэтому вся моральная и прочая общечеловеческая «доводка» молодых парней ложилась на плечи офицерского состава. Недаром о трудновоспитуемых в народе твердо укоренилось мнение:

— Хулигана Петьку мать с отцом хотят отдать в армию... Там человеком станет.

Петьке этому нет еще и восемнадцати, а он уже несколько раз успел побывать в милиции, наведывался на дом к нему и участковый.

— Даже милиция не может с ним сладить!

— А выходит, армия сможет?

— Армия все может!..

Лестно офицерам получить от народа такую характеристику. Но вот практически заработать ее дело нелегкое.

Иван Александрович сидел в канцелярии и раздумывал об этой житейщине, а солдаты и сержанты, получив от начальника отряда благодарность, бодро и весело управлялись с сытным солдатским обедом.

Пообедав, шумным гуртом все идут на веранду «в солдатский клуб» — место курения возле ящика со щетками для чистки сапог. Предлагают друг другу сигареты, хохочут, при этом вспоминают старшину — любителя плотно покушать и богатырски поспать. Один рассказывает, как он упустил большущую щуку, другой — как бежал от попавшего на удочку угря. После таких веселых разговоров даже Ивану Александровичу захотелось разок-другой закинуть на канале удочку. Однако вместо этого он вызывает старшину и приказывает, чтобы тот привел всех троих модников, и обязательно в сапогах, которые они изуродовали.

Первым вошел сержант Галашкин, встал, откозырял, как положено. Поджав тонкие губы, избегая взгляда майора, стал глядеть куда-то в угол, где стоял сейф.

Старшина, басовито хохотнув, показал пальцем на измятые сапоги сержанта. Собственно, сапог, как таковых, можно сказать, на ногах и не было... Галашкин не ждал вызова и не успел, хотя бы немножко, выправить голенища. На построении он стоял в сапогах Лукьянчика, а его новомодные пролежали в сушилке и еще больше сморщились.

— Ну и ну! — Майор встал и, выходя из-за стола, покачал головой. Даже он не ожидал такого превращения. — Как вы могли, товарищ Галашкин! — Иван Александрович вдруг почувствовал, что он не знает, как продолжить этот нелегкий для обоих разговор.

Опустив ресницы, Галашкин молчал, на щеках его зарозовели пятна.

«Вроде дошло», — подумал про себя майор. Вслух же добавил: — Я бы, пожалуй, не поверил, если бы мне сказали, что сержант Григорий Галашкин пошел на такую дешевку. Этим могут заниматься только легкомысленные фигляры, а вы образцовый инструктор, с отличием закончили школу сержантского состава и вдруг...

— Позор! — вмешался Тихон Иванович.

— Погодите, товарищ старшина. Завтра, товарищ Галашкин, вам предстоит поездка на сборы. Вы так и поедете? — спросил майор.

— Как можно! — снова не удержался старшина.

Дежурный, рядовой Лукьянчик, что-то, видимо, напутал и ввел еще двоих модников, не дождавшись, когда выйдет Галашкин. А может быть, решил облегчить участь сержанта, зная, что при рядовых делать внушение младшему командиру не полагалось.

— Сержант Галашкин, вы свободны. Но имейте в виду, к этому разговору мы еще вернемся.

Откозырнув излишне вывернутой ладонью, Григорий вышел с мыслью о том, как он еще не провалился от стыда в подпол. Помигивая зеленым огоньком, тихо пел радиоприемник, постоянный свидетель многих душевных мук... Около него, младенчески поджав слегка надутые губы, стоял ефрейтор Мельник, чуть поодаль — повар Дегтярь с печальным, как у падшего ангела, лицом, в сапожках, совершенно непохожих один на другой.

Мельник надеялся, что с получением благодарности все их беды с сапогами окончены, они уж как-нибудь выправят их, придадут им хотя бы мало-мальски пригодный вид. Но не тут-то было. Оказывается, горести только начинались. Внезапная тревога, усиленное движение по заболоченным местам, а теперь вызов к начальнику заставы обнажили всю нелепость их затеи с сапогами.

Неожиданное появление этой модной болезни не поставило майора в тупик, он готов был к любым неожиданностям, а потому хорошо понимал, что заразу с гармошками крутыми мерами не вылечишь. Старшина, объявивший модникам беспощадную войну, сейчас хоть посмеивался, но начальнику заставы было не до смеха. Привычные методы уже не годились — время было не то, и парни были другими. Нужно было придумывать что-то новое. Несмотря на огромный опыт, Ивану Александровичу сейчас вдвойне было трудно. Мельник, например, совершил подвиг, забыв обо всем на свете, босиком догонял по болоту нарушителя. Вот они стоят перед ним — двое парней, с которых за год службы еще не совсем слетело домашнее оперение. Конечно, если случай этот, не вдаваясь в тонкости, посчитать обычным нарушением формы с порчей казенного имущества, то можно наказать согласно инструкции... Но майор в вопросах воспитания всегда шел несколько против течения и не признавал шаблона, который не одному ему набил оскомину. Историю с сапогами он рассматривал как вопиющее, но замаскированное нарушение воинской дисциплины, того святого порядка, на котором держится все ратное дело. Попытку такого нарушения нужно было решительно пресечь, но как?..