Семена прошлого - Вирджиния Эндрюс

Там было еще что-то и немало, но остального я уже не слышала. Я взглянула на Криса: казалось, он, как и я, был в шоке. Потом я перевела взгляд на Барта.

Его лицо было бледно и отражало множество противоречивых эмоций. Кровь схлынула с его щек. Он нервно провел длинными пальцами по безупречно уложенным волосам, и они остались в беспорядке. Беспомощно взглянув на Джоэла, будто спрашивая у него совета, он перевел взгляд на Синди. Джоэл лишь пожал плечами и поджал губы, будто подтвердив свои подозрения относительно завещания.

Барт, по-видимому, думал, что чья-то злая воля в одночасье изменила завещание моей матери, и в первую очередь его взгляд упал на Синди. Затем под подозрение попал Джори, который, не интересуясь ничем и никем, кроме Мелоди, с сонным видом лежал на инвалидном кресле. А Мелоди глядела на Барта таким же белым, как у него, удрученным взглядом. Они явно без слов ловили мысли друг друга.

Внезапно Мелоди склонила голову на грудь Джори, и Барт отвел от нее свой горящий взгляд. Мелоди молча заплакала.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем нотариус свернул длинный лист завещания, вложил его в голубую папку, положил папку на стол Барту и встал, сложив руки и ожидая вопросов Барта.

— Что, черт возьми, происходит?! — выкрикнул Барт. Он вскочил с места, прошел к столу, схватил завещание

и быстро пробежал его глазами с повадкой эксперта; прочитав, бросил на стол.

— Будь проклята старуха! Она обещала мне все, все! А теперь оказывается, что надо ждать еще десять лет… почему эта часть не была прочитана раньше? В свои десять лет я прекрасно запомнил, что она в своем завещании называла возраст двадцать пять лет, когда я войду в права наследования. Вот, теперь мне двадцать пять и месяц, где же мое наследство?

Тут встал Крис.

— Барт, — спокойно сказал он, — у тебя будет пятьсот тысяч долларов в год — такие деньги не бросают на ветер. И разве ты не понял, что все твои текущие траты и стоимость содержания этого дома обеспечивается счетом в банке, записанным на опекуна? Так что все твои затраты будут оплачены не из твоего наследства. А пятьсот тысяч долларов в год — это более, нежели девяносто девять процентов людей в мире получают за всю свою жизнь. Сколько тебе еще надо, после того, как существует гарантия оплаты любых твоих затрат? Эти десять лет пролетят как миг, и через десять лет ты получишь все, о чем мечтал.

— Сколько там еще в этой фигульке названо? — взорвался Барт, сверкая своими черными страшными глазами.

Лицо его теперь было багровым от ярости.

— Пять миллионов — за десять лет, и что же останется через десять лет? Еще десять миллионов? Или двадцать, или пятьдесят, или миллиард — сколько именно?

Нотариусы пристально глядели на Барта.

— Я в самом деле не знаю, — холодно ответил Крис. — Но могу сказать с определенностью, что в тот день, когда, наконец, ты вступишь в права наследования окончательно, ты будешь одним из самых богатых людей мира.

— Но пока — ты один из самых богатых людей! — закричал Барт. — Ты! Из всех людей — ты, ты, который грешил более всех! Это несправедливо, несправедливо! Я обманут!

Он обвел всех нас гневным взглядом и хлопнул дверью, однако через секунду его голова вновь появилась в дверном проеме:

— Ты за это заплатишь, Крис, — с ненавистью провозгласил Барт. — Это плод твоих уговоров — сделать условие в завещании. Это ты уговорил нотариуса не зачитывать это место в тот день, когда я услышал завещание впервые, и когда я был десятилетним мальчиком. Это твоя вина, что мне не принадлежит то, что должно принадлежать!

Это всегда была вина или Криса, или моя.

БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ

Большая часть мучительно жаркого августа прошла у Джори в госпитале; и вот уже пришел сентябрь с его холодными ночами, начав раскрашивать природу в цвета осени. Мы с Крисом сгребали листья в саду, а они вновь падали каждое утро.

Мы сваливали листья в глубокие рвы, поджигали и сидели, обнявшись, глядя на огонь, который согревал наши озябшие лица и руки. Можно было беспечно смотреть на огонь и видеть, как он зажигает наши глаза и окрашивает кожу. У Криса был взгляд молодого любовника: он нежно касался моих щек, гладил мои волосы, целовал шею, всячески открывая мне все новые стороны нашей любви, которая в зрелости стала только нежнее и глубже, нисколько не потускнев.

Дитя Мелоди все росло и распирало ей живот, а Мелоди все более замыкалась в стенах своей комнаты в этом пугающем ее доме.

Пиршество красок в природе всегда изумляло меня, заставляло меня застывать в ошеломлении; так было и в этом октябре. Это были те самые деревья, чьи вершины мы видели с нашего чердака в доме детства. Я почти видела теперь четыре детские головки, глядящие сверху на мир; близнецам только пять лет. Бледные личики задумчиво смотрят в закопченное стекло: как тогда нам хотелось той самой свободы, которую я ныне воспринимаю как само собой разумеющееся.

Призраки… снова мне видятся призраки наверху.

Боже, закрась все наши томительные дни серым цветом, молила я в те далекие дни. Боже, закрась серым нынешние несчастливые дни Джори, потому что ему больно глядеть на эту осеннюю красоту, когда он не может выйти из своих комнат. Зачем ему осень в горах, если он не может бродить по горным тропам, вдыхать эти запахи, танцевать на пожелтевшей траве, ехать верхом бок о бок с Мелоди?

Пустуют теннисные корты: Барт оставил их за неимением партнера. Крис и желал бы поиграть в теннис с Бартом в субботу или воскресенье, но Барт игнорирует его.

Большой плавательный бассейн, предмет восхищения Синди, теперь осушен, вычищен и закрыт на зиму. Окна перемыты, на них опущены зимние жалюзи. Позади гаража сложены в штабеля дрова, завезен уголь на случай, если выйдет горючее и электричество. У нас было все, чтобы обеспеченно пережить зиму, и все же я почему-то боялась ее приближения, как не боялась никогда в жизни, кроме тех дней, проведенных на чердаке.

Там, на чердаке, было холодно, как в Арктике. Теперь у нас с Крисом был шанс испытать на себе, каково же было зимой внизу, где мама проводила жизнь в окружении родителей и друзей, а также новонайденного любовника, в то время как ее четверо детей замерзали и голодали наверху.

В теперешней нашей жизни я больше всего любила воскресные утра. Мы с Крисом завтракали вместе в комнате Джори, чтобы он не ощущал себя оторванным от семьи, и лишь изредка мне удавалось уговорить присоединиться к нам Барта и Мелоди.

— Идите, идите гулять, — повторял нам Джори, увидев, как я гляжу в окно, — я не ребенок и не настолько эгоист, чтобы держать вас привязанными к моей кровати только от того, что мои ноги больше не работают.