Скандал в шелках - Чейз Лоретта

А что если… Что если подбежать к нему и заставить снова сделать это, чтобы он коснулся ее, поцеловал, а потом овладел ею и стер из памяти вкрадчивый голос Аддерли?..

Заставив себя сочувственно улыбнуться, Софи спросила:

— Но тебя не разоблачили?

— Я мог бы во весь голос запеть «Боже, храни короля», но они и тогда бы ничего не услышали, — с усмешкой ответил граф. — К счастью, в таком положении трудно оставаться долго, поэтому они не задержались. Весело посмеялись и вышли, возможно, для того, чтоб повторить представление в соседней комнате. Я не пытался выяснить. Вытащил Фенуика и вместе с ним выбрался из дома.

С этими словами Лонгмор одним глотком осушил бокал. Софи же молча наблюдала за его руками, движениями плеч и игрой света на лице и волосах.

— Пришлось спускаться по водосточной трубе, — добавил он. — После чего Фенуик раскритиковал мою манеру спускаться.

Софи ненадолго обрела дар речи.

— Я думаю… — сказала она и тут же умолкла.

— Пустая трата времени! — Граф со стуком поставил бокал на поднос. — У Аддерли в доме нет ничего такого, о чем мы уже не знаем. Все в точности, как я сказал. То, что ты надеялась найти, находят только в романах!

Глава 15

НА ПЛАТЬЕ ЮЛИИ Когда в шелках она идет, Я мыслю: это чистый мед В струении одежд течет. Когда же я возвышу взгляд На трепетный ее наряд, — О, как тогда душой я рад! Роберт Гаррик. «На платье Юлии», 1648 (Перевод Александра Скрябина)

И тут Лонгмору захотелось ударить кого-нибудь, предпочтительно себя самого. Он походил на идиота, потому что довел себя до безумия. И в этом виноват только он сам!

Ведь это он настоял на встрече после того, как сегодняшние дела будут закончены. Рассудил, что если Аддерли попытается сглупить, последовав за мадам в ее номер, то он, Гарри, будет на месте и спустит свинью с лестницы.

Лонгмор приехал в отель, где провел, как ему показалось, целый год. Конечно, час, по меркам высшего света, был ранний. Но поздний для женщины, собиравшейся вернуться с обеда, который должен был длиться не более двух часов. Для женщины, которая, вернувшись, выглядела именно ТАК.

Софи вплывала, покачивая бедрами… Вошла с уверенной улыбкой женщины, знавшей, чего она хочет, и считавшей, что ее желания превыше всего. Она вошла как королева. Или как некое мифическое существо, богиня, рожденная на облаке. Да и шла она словно по облаку. Шла в этом платье — безумном создании из бесчисленных слоев темно-розового и черного кружева и атласа. В газовом свете розовый шелк принял оттенок заката в бурю. Но не английского заката, а роскошного и волшебного заката в горах Тосканы, где горный ветер приносит пьянящий аромат лаванды и жасмина…

Затаив дыхание, он наблюдал, как она снимала перчатки, которые потом бросила на стул. За ними последовала черная мантилья из сверкавшей и чувственно шуршавшей ткани. Розовое с черным платье было украшено кружевами, но Лонгмор почти не видел их, зато, как ему казалось, прекрасно видел то, что находилось под платьем. И он даже знал, каково наощупь ее прекрасное тело.

А вырез платья… Он казался шокирующе низким и едва сдерживал напор ее шелковистых грудей.

Проклятье! Аддерли видел все это!

Софи что-то сказала, и они минуту-другую о чем-то поговорили, но он тотчас же забыл, о чем именно. Гнев, ударивший в голову, сводил Гарри с ума, и он со вздохом пробормотал:

— Будь все проклято, Софи…

Ее щеки порозовели, и она воскликнула:

— Гарри, что с тобой?! Ты ведь всегда смеешься над всякими правилами и обожаешь риск. Чем опаснее, тем лучше! Мне казалось, ты должен относиться к подобным вещам как к пикантной шутке. И что случилось с твоим чувством юмора? — Софи усмехнулась. — Что случилось с твоей любовью к приключениям и…

— Ты мне вот что скажи, — перебил граф. — Какого черта мне не все равно, что ты делаешь? Почему мне не все равно?

— Ты несешь вздор, — заметила Софи.

— Да, несу. И при этом теряю разум все быстрее. Я никогда не был… — «Никогда не был… что? Почему я не в себе? Что со мной?» Не поспевая за своими мыслями, он продолжал: — Ты втянула меня в свои безумные интриги, и поначалу это было забавно. А потом перестало. Я не могу жить спокойно. Не мог даже наслаждаться вторжением в дом Аддерли. Потому что все время, все бесконечные минуты, пока я читал скучные счета этого распутника и письма кредиторов, все это время я думал о том, какой же он двуличный негодяй и как отчаянно стремится заполучить мою сестру. А ты сидела с ним в полной уверенности, что сможешь справиться…

— Могу! — в запальчивости воскликнула Софи. — Могу — и справилась! Почему ты такой болван?! — Она старалась не кричать, но голос ее звенел, наполняясь яростью. — Пойми, он ничтожество! Ему безразличны все женщины! Они для него просто средство достижения цели. Он не постесняется отбить у кого-нибудь жену самым подлым образом. Это для него — игра. Как кости, карты или скачки. Я все это знаю. И вижу его насквозь. Воображаешь, что мне грозит опасность с его стороны? С ЕГО стороны?! Считаешь, что я позволю ЕМУ соблазнить меня? Как ты можешь быть таким идиотом?

— Я и сам хотел бы это знать, — со вздохом пробормотал граф. — Действительно, как я мог быть таким дураком и испортить чудесный вечер мыслями о тебе? И теперь, когда от вечера еще кое-что осталось, я теряю время на ссоры с тобой.

Софи покраснела еще гуще и, прищурившись, разразилась гневной тирадой на французском:

— Совершено верно, пустейшая трата времени для нас обоих. Что ж, я больше вас не задерживаю, милорд.

Софи направилась к выходу, шурша атласом, и даже банты, казалось, трепетали от ярости. Открыв дверь, увидела слугу, очевидно, пытавшегося подслушивать.

— Bonsoir, месье! — бросила она.

— Bonsour, мадам, — отозвался Лонгмор. Схватив свою шляпу и перчатки, он ринулся к двери.

А Софи, вскинув подбородок, с вызовом смотрела на него и глаза ее полыхали синим огнем. Горячая краска, заливавшая щеки и шею, ползла к сливочно-белой бурно вздымавшейся груди.

И тут граф протянул руку и захлопнул дверь перед носом слуги. Затем отшвырнул перчатки и шляпу и подхватил Софи на руки.

— О нет, ни за что, — прошипела она. — Со мной тебе не удастся разыгрывать хозяина! — Она ударила его кулачком в грудь и холодно проговорила: — Немедленно отпусти.

— И не подумаю, — ответил Лонгмор с таким же холодом в голосе.

Софи стала вырываться.

— Отпусти. Или я закричу.

— Не закричишь. — Он поцеловал ее, но без нежности, скорее с гневом и раздражением. Потому что именно гнев и страх терзали его весь этот день.

Софи снова принялась вырываться, но губы ее сдались задолго до того, как обмякло тело. А Лонгмор, опустив ее на диван, поднял голову и объявил:

— Я ухожу.

— Прекрасно. Давно пора. — Зашуршав атласом, Софи приподнялась.

— Прощай, — обронил граф. И сбросил с себя сюртук. — Я никогда не вернусь.

— «Никогда» — это слишком скоро, — отрезала Софи.

Лонгмор развязал галстук.

— Между нами все кончено.

— Я покончила с тобой сто лет назад.

Он принялся расстегивать брюки. Не спеша. Сначала одну пуговку, затем вторую, третью…

Она смотрела на него, чуть опустив ресницы. Наконец вымолвила:

— Нет, никогда, никогда, понял?!

— Я даже не раздену тебя! Стоит ли трудиться?

— Ты недостоин видеть мое прекрасное тело! — закричала Софи.

— Ну, не такое уж прекрасное, — усмехнулся Лонгмор.

— Куда прекраснее твоего! Которое я, кстати, не желаю видеть! Никогда больше. Особенно ТУ его часть. — Ее взгляд скользнул к брюкам Лонгмора, распираемым возбужденной плотью.