Между двух огней - Кристофер Бьюлман

с дороги, заставив девочку и Томаса задеть низко нависшие ветки. Один из рыцарей крикнул: «Хууу!» и остановил свою лошадь, заставив остальных тоже остановиться.

— Я знаю этого человека, — сказал рыцарь, разворачивая коня, чтобы еще раз взглянуть на Томаса. Томас тоже узнал его, хотя не смог вспомнить ни имени, ни титула; на его сюрко был красный шеврон, разделяющий пополам серебряного грифона, стоящего на задних лапах на синем поле.

— Этот человек сражался при Креси, и к тому же храбро.

Томас поежился от стыда за свои дрянные доспехи и повозку, запряженную мулом, и пожелал, чтобы отряд ехал дальше.

— Я прав? Ты был рядом с графом де Живрасом, когда тот пал.

— Да.

— Где твой герб?

— Я проиграл его в кости.

Мужчина уставился на него, пытаясь понять, было ли замечание Томаса шуткой или оскорблением. Он решил, что это была шутка.

— Ха! — рявкнул он. — Что ты делаешь в этой повозке, парень?

— Мы едем в Святую Землю, чтобы вернуть Истинный Крест.

— Ха! Это легкомысленный человек. Он мог бы скрасить наше путешествие своими шутками, если бы захотел пойти с нами.

— Не обращай на него внимания, — сказал молодой рыцарь с золотыми локонами. — Разве ты не видишь, что он пал? Этот человек — разбойник.

Томас разозлился, но Дельфина накрыла его руку своей, прежде чем он успел положить ее на рукоять меча.

— Что такое разбойник в наши дни? Кто из вас не взимает плату за проезд с путников? И горе тем, кто не платит положенного, а? Даже если я буду пить с тобой, я не позволю оскорблять человека, который поднимался на тот проклятый холм, пока ты возился с куклами в Эври.

Белокурый рыцарь поморщился, но ничего не ответил.

— Что скажешь, парень? У нас есть запасной жеребец. Он твой, если поедешь с нами.

Дельфина крепче сжала руку Томаса, но он ее вырвал.

— Куда вы направляетесь?

— В Авиньон. Его Святейшество вызвал к себе нескольких рыцарей. Поговаривают о новом крестовом походе.

— Иерусалим?

— Ага. Так говорят шепотом. Он не издаст буллу, пока англичане не объявят, что присоединятся к нам, хотя, говорят, их король уже дал свое слово.

Томас это обдумал.

— Мы тоже направляемся в Авиньон.

— Тогда решено! Приведите гнедого.

К ним подъехал прыщавый оруженосец в шафраново-желтом костюме, держа под уздцы красивого гнедого жеребца.

— Где могут поехать мои спутники?

Рыцарь наклонился ближе, оглядывая священника и девушку.

— В повозке, конечно, как и подобает их положению. Мы будем в Авиньоне меньше чем через две недели. А эта повозка будет трястись до Рождества. Садись на лошадь, приятель, и пусть они встретят тебя там.

— Я...

— Я, я, я. Сейчас не время для речей, сэр. Садись на лошадь и мочись стоя, или в повозку и приседай для этого.

— Иди своей дорогой, — холодно сказал Томас, — а я пойду своей.

Этот рыцарь только что сморщил нос, как лев?

Теперь на нем был другой сюрко; за шевроном был изображен лев, который, встав на дыбы, терзал старика на арене.

Обезьяны поедали лошадь с дикими глазами.

Родинки на спине мертвой женщины в яме.

— Кто эта девочка? — спросил рыцарь.

— Просто сирота.

— Кто она на самом деле?

— Спроси свою маму.

— Ха.

Рука Томаса снова потянулась к рукоятке, и Дельфина снова отвела ее, тихо пробормотав:

— Это то, чего они хотят. Они всего лишь тени, но твой гнев их подпитывает. Избавься от него.

— Ха, — сказал Томас. Затем он представил, что нос рыцаря — это хвост лошади. Он представил, как тот приподнимается и изо рта рыцаря вываливается груда яблок. Его вызывающее «Ха» превратилось в настоящий смех, и он позволил себе рассмеяться.

Лицо рыцаря покраснело.

Он на мгновение оскалился.

Томас засмеялся еще громче.

Рыцарь немного успокоился и снова заговорил, хотя его голос дрожал.

— Если бы у нас было больше времени... Я бы хотел обсудить это с тобой подробнее. Но мы уже задержались. Возможно, наши пути еще пересекутся, и тогда мы сможем подольше побыть в рыцарском братстве.

— Удачи в вашем крестовом походе, — пожелал священник.

— Идите в Ад, — сказал оруженосец в желтом, неосознанно потирая пальцем один из своих прыщей.

Они развернули лошадей и помчались по дороге, ведущей в Немур, втаптывая в черную грязь первые золотые осенние листья.

Они не успели скрыться из виду, как из-за деревьев выглянуло солнце.

Немур не пустил их троих внутрь. Ворота были заперты, и очень худой человек у парапета сказал им, что они будут застрелены, если подъедут ближе.

— Где же тогда мы можем перейти реку вброд? Если мы не можем воспользоваться вашим мостом?

— Не знаю.

— Где мы можем найти еду?

— Подождите, пока кто-нибудь из вас не умрет с голоду, — посоветовал он. — И тогда съешьте его. Вот как мы справляемся. Мы называем это Gigot de Nemours50. Но никто не входит и, клянусь Богом, никто не выходит.

Напротив города, недалеко от берега Луана, они наткнулись на лагерь из примерно двадцати мужчин и женщин, которые тащили сети и обрабатывали небольшие участки поля. Сейчас было непривычно видеть такую активность. В большом котле с тушеным мясом что-то готовилось, и пахло как в жарком, жирном раю. Священник подкатил тележку к грубо сколоченному забору из нового дерева.

Женщина с очень красными щеками и носом в прожилках подозвала двух мужчин. Они работали двуручной пилой, но теперь отложили ее, подняли деревянные топоры, небрежно перекинув их через плечо, и встали рядом с женщиной.

Троица подошла необычно близко к повозке — люди просто больше не подходили так к незнакомцам. Священник неосознанно отпрянул от них.

— Вы здоровы? — спросил священник.

— Мне глубоко насрать, даже если это не так, — сказал Томас. — Мы попросим у них еды, даже если мне придется есть ее из рук прокаженного.

— Теперь мы здоровы, — сказала женщина.

— Если вы не возражаете, я спрошу, что это значит?

— Это значит, что у нас это уже было.

— И оно ушло?

— Это никогда не уходит. Я имею в виду, что у нас у всех это было. И мы выжили. Никто не получает чуму дважды. Мы называем нашу деревню Сен-Лазар51; ублюдки за стенами не пустили нас с мужем. Он умер. Но я не умерла, как и мои мальчики. Однако девочки умерли. Четверо из них. Пришли другие. Теперь в Немуре полно пугал и каннибалов, и примерно каждую неделю к нам приезжают выжившие. Мы разрешим вам въехать, если вы готовы провести первую ночь в одеяле больного. У кого-нибудь из вас это было?

— Только у него, — сказал священник, указывая на Томаса.

— Ага. Он выглядит сильным,