Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Источник совершенства, искупитель

Всех прегрешений, он не всех призвал.

Вы помните, Христос нам приказал

Имущество последнее продать,

Все деньги беднякам тотчас раздать

И следовать за ним. Кто совершенным

Достоин быть, да будет и блаженным,

Но те слова, конечно, не ко мне.

Ну, как не радоваться нам весне?

И я цвет жизни радостно отдам

Утехам брака и его плодам.

       Ну, для чего, скажите, части тела,

Которые природа повелела

Для размножения употребить,

Чтоб нам и в детях наших вечно жить?

Кто скажет, что создатель понапрасну

Их сотворил? Их назначенье ясно,

Хотя иные скажут толмачи,

Что лишь для отделения мочи

Их создал бог и только для различья

Мужчин от женщин наши два различья

Им созданы. Не чушь, не чепуха ли?

По опыту отлично вы узнали,

Что это небылица все иль бред.

А если спросите — вот мой ответ:

Для размножения и для утех

Бог создал их — конечно, лишь для тех,

Кого законно церковь сочетала.

Иначе в книгах почему б стояло:

«Муж да воздаст свой долг жене». Но чем?

Итак, те части создал бог зачем?

Не ясно ль, что для мочеотделенья

Ничуть не боле, чем для размноженья.

       Но никого не надо принуждать

Сии орудья божьи в ход пускать.

Ведь девственность не губит человека:

Христос был девственник, но не калека.

Святые хоть и всем наделены,

Что надлежит, но тот не знал жены,

Та мужа во всю жизнь не принимала —

А святости их то не умаляло.

Я не желаю девственность хулить,

С пшеничным хлебом деву я сравнить

Хотела бы, а жен с ячменным хлебом.

Но и ячмень растет под тем же небом.

Апостол Марк в Евангелье вещал:

«Ячменным хлебом, рыбой насыщал

Христос на берегу народ голодный».

Какою было господу угодно

Меня создать, такой и остаюсь;

Прослыть же совершенной я не тщусь.

Что мне моим создателем дано,

То будет мною употреблено.

И горе мне, коль буду я скупиться

И откажусь с супругом поделиться.

А он хоть ночью, хоть и на рассвете

Свой долг сполна пусть платит мне, и этим

Возрадуем мы господа. Мой муж

Слугой быть должен, должником к тому ж.

И дань с него, женою полноправной,

Взимать должна я честно и исправно.

Над телом мужа власть имею я,

То признавали все мои мужья.

Ведь мне апостол власть ту заповедал.

Мужьям сказал он, чтобы муж не предал

Забвению свой долг перед женой.

Известен ли, друзья, вам текст такой?

А мне, когда томлюсь любовной жаждой,

Любезен он и весь, и буквой каждой.

       Вскричал тут индульгенций продавец:

«Да сохранит вас пресвятой отец,

Сударыня! Прекрасный проповедник

Из вас бы вышел, и, клянусь обедней,

Вы убедили, кажется, меня.

Я, до сих пор невинность сохрани,

Решил на днях, что следует жениться.

Но коль за то придется так платиться,

Тогда, о нет! Слуга покорный, нет!

Я погожу давать такой обет».

       «Постой-ка, мой рассказ еще не начат.

Его услышав, запоешь иначе.

В той бочке погорчее будет эль,

Чем все, что рассказала я досель.

Ох, знаю я, едва ль кто лучше знает,

Каким бичом супружество взимает

Свои налоги, — я сама тот бич.

И осторожность ты к себе покличь,

И посоветуйся, потом решайся

Пригубить рог. И уж затем не кайся,

Что эль супружества не больно сладок;

Примеры приведу я, как он гадок.

И кто, упорствуя, не даст им веры,

Тот сам послужит для других примером.

Так в Альмагесте учит Птолемей».

       «Сударыня, — сказал в ответ он ей,—

Вы речь свою, прошу, не прерывайте,

Супружеской науке поучайте».

       «Охотно, сэры, только я боюсь,

Что далеко я слишком уклонюсь,

Но этого прошу в вину не ставить.

Я не учить хочу, а позабавить.

       Так вот. На чем, бишь, я остановилась?

Да. О мужьях. Так пусть бы приключилась

Со мной напасть, пусть эля и вина

Не пить мне больше, если не сполна

Всю правду о мужьях своих открою:

Хороших было три, а скверных двое.

Хорошие — все были старики

И богачи. Так были велики

Старанья их, что им скорей обузой

Супружества обязанность и узы

Казалися. Вы знаете, о чем

Я говорю. И я была бичом.

Чтобы кровать как следует согреть,

Что ночь — им приходилось попотеть.

И смех и грех! Но и сейчас, как вспомню,

Не совестно нисколько, а смешно мне.

Спешили дом и деньги мне отдать

В надежде, что их стану ублажать.

Глупцы! К чему оказывать почтенье

Тому, чьи деньги держишь иль именье?

И чем они меня любили крепче,

Тем презирать мне было их все легче.

Разумной женщине и самой честной

Любовь внушать мужчинам очень лестно.

Но раз в жену и так уж влюблены,

К чему тогда старания жены?

Понравиться супругу? Нет расчета.

Своих мужей впрягала я в работу

Такую, что всю ночь они кряхтят,

Наутро же «О, горе мне!» твердят.

Дэнмауский окорок[201] не им был сужен,

А мне, по правде, он совсем не нужен.

Хоть и ворчали, ими управлять

Так научилась я, что почитать

За счастье мог супруг, когда подарки —

Литой браслет, иль шелк заморский яркий,

Иль шарф узорчатый — я принимала

И тем подарком их не попрекала.

       Так слушайте, о женщины, коль разум

С невинностью не потеряли разом.

Я научу вас шашни все скрывать,

Водить всех за нос, клясться, улещать.

Ведь не сравнится ни один мужчина

В притворстве с нами даже вполовину.

И к честным женам обращаюсь тоже:

Бывает, что и честность не поможет.

Попавшись, надо во мгновенье ока

Всех убедить: болтает, мол, сорока;[202]

В свидетели слугу иль няньку взять,

Чтоб муж не смел напрасно обижать.

       Послушайте, как речь свою веду:[203]

«Ах, старый хрыч, с тобою — что в аду.

Зачем соседова жена ни в чем

Отказа не слыхала, каждый дом

Ее с почетом принимает, я же

В лохмотьях, нищенки убогой гаже,

Сижу безвыходно, ну как в темнице.

А ты ухаживаешь за девицей

Соседовой. Ты что ж, в нее влюблен?

По улице идет о том трезвон.

О чем ты шепчешься с пронырой сводней?

Ты что затеял, старый греховодник?

А стоит мне знакомство завести,

С знакомцем поболтать иль навестить

Его, как ты вверх дном все поднимаешь,

Меня бранишь, колотишь, проклинаешь.

А то придешь домой вина пьяней,

Коришь, что по моей, мол, пьян вине;

Что, мол, несчастье нищая жена,

Что мужнин хлеб задаром ест она;

А будь она знатна или богата,

Так ты бы клял отца ее иль брата

За спесь иль что сама она горда

И дуется и фыркает всегда.

Ах, старый плут! Коль хороша собою —

Ворчишь, что от поклонников отбою

Ей нет нигде, что как ей устоять,

Коль примутся всем скопом осаждать,

Иные видя, что осаде рада,

Иные за красу или наряды,

Иные за осанку, ловкость, голос

Или за то, что шелков тонкий волос,

Что ручка узкая нежна, бела.

Тебе поверить, все — источник зла,

Подвержено соблазну, уязвимо,

И впрямь падение неустранимо

Пред искушением со всех сторон.

А ежели дурна — другой резон:

Что будто бы кидается на шею

Любому встречному, хотя б за нею

Он не ухаживал. И то сказать —

Той утицы на свете не сыскать,

Что селезня себе б не залучила.

Ведь, в самом деле, мудрено хранить

Господень дар, который разделить,

Чтобы умножить, всяк скорей стремится.

       Ты вот бурчишь, когда в постель ложиться

Пора придет, что только, мол, глупец,

Презревший райский праведных венец,

Жениться может. Молния и гром

Да поразят тебя своим огнем —

Заслужена тобою кара свыше.

       Сварливая жена, худая крыша,

Очаг дымящий — вот, мол, отчего

Мужья бегут из дома. Да его

Послушать только! Домосед какой!

Ему дай волю — хвост сейчас трубой.

       А то бубнишь, что, лошадь покупая,

Иль платье у портного примеряя,

Иль выбирай сковороду, стол,

Ухваты, табуретки, нож, котел,—

Всегда испробовать покупку можно

И надо с женами, мол, неотложно

Такой порядок — пробу — завести.

Паскудник старый, господи прости!

Да разве можно обнажать так рано

Пред женихом все тайные изъяны?

       Меня коришь, что будто заставляю

Хвалить мою красу, от лести тая,

Что вынужден глядеть ты мне в лицо,