Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

ЭПИЛОГ К РАССКАЗУ ВРАЧА

(пер. И. Кашкина)

Тут наш хозяин, словно полоумный,

Браниться принялся с божбою шумной:

       «А, кровь и крест того, кто пригвожден был!

Судья тот справедливо осужден был.

Да чтоб они позорною кончиной,

Те стряпчие и судьи, как единый,

Все сгинули! Но ей-то не помочь!

Мне эта девушка как будто дочь.

Ах, дорогой ценою заплатила

За красоту она. Какая сила

Того спасет, кого природа, счастье

Так одарили? Горькие напасти

Их ждут и смерть. Ах, бедная моя!

Такие случаи знавал и я.

Ее краса ее ж и погубила.

Какую гибель ей судьба сулила!

Природы, счастья не хочу даров,

В них проку нет, а зла? Не хватит слов

О нем сказать. Да, дорогой мой доктор.

Но в жалости какой, скажите, прок-то?

       Давайте позабудем мы о ней,

И дай-то бог, чтоб было веселей

Тебе, твоим урыльникам, горшкам,

Настойкам, банкам, мазям, порошкам

И всем твоим пилюлям и микстурам,

Хоть их не признает моя натура.

Коль дева осенит своим покровом,

Так всякий будет и без них здоровым.

Но ты, по мне, достойный человек.

Живи себе мафусаилов век.

Что? Хорошо ведь сказано?[182] Не спорю,

Не доктор я, чтоб болестям и горю

Помочь советом. Ты ж мне причинил

Такую боль, что я собакой взвыл.

Христовы кости! Надо мне настойки,

Иль пива кружку у себя за стойкой,

Или рассказ веселый как лекарство,

Иначе лопнет сердце и знахарство

Твое меня не сможет исцелить,

К бедняжке состраданье утолить.

Ну, mon ami,[183] ведь, кроме отпущений,

Другие есть в запасе угощенья.

Нам что-нибудь веселенькое, а?»

       «Готов я позабавить вас, друзья,

Но прежде надобно мне подкрепиться.

Вон в той харчевне можно поживиться»,—

Так индульгенций продавец ответил.

Его ответ отпор нежданный встретил.

Все благородные так закричали:

       «Достаточно мы пакостей слыхали,

Хотим послушать слово назиданья».

«Ну, что ж, пожалуй, только в ожиданье

Я выпью все-таки. Обдумать надо

Благое слово там, в тени ограды».

 ПРОЛОГ ПРОДАВЦА ИНДУЛЬГЕНЦИЙ[184]

(пер. И. Кашкина)

Когда я отпущенья продаю,

Как можно громче в церкви говорю,

Я проповедь вызваниваю гордо,

Ее на память всю я знаю твердо,

И неизменен текст мой всякий раз:

Radix malorum est cupiditas.[185]

Сказав сперва, откуда я взялся,

Патенты все выкладываю я,

Сначала от владетелей мирских —

Защитою печать мне служит их,

Чтобы не смел никто мне помешать

Святые отпущенья продавать.

Затем раскладываю булл немало,

Что дали папы мне, да кардиналы,

Да патриархи всех земных концов;

Прибавлю несколько латинских слов

И проповедь я ими подслащу,

К усердью слушателей обращу.

Затем их взор прельщаю я ларцами,

Набитыми костьми да лоскутами —

Что всем мощами кажутся на вид.

А в особливом ларчике лежит

От Авраамовой овцы плечо.[186]

       «Внемлите, — восклицаю горячо,

Коль эту кость опустите в родник,

То, захворай у вас овца иль бык,

Укушены собакой иль змеей,

Язык омойте ключевой водой —

И здравы будут. — Дале молвлю я:

От оспы, парша, гною, лишая

Излечится водою этой скот.

       Внимай словам моим, честной народ.

Пускай владелец тех овец, быков

Встает что день с зарей, до петухов,

И каждый раз из родника напьется,—

И с Авраамовых времен ведется,

Что приумножится добро и скот.

От той воды и ревность пропадет:

Коль муженек ревнив, несносен, груб,

Из родника воды прибавьте в суп —

И ревности его как не бывало,

Хотя б жена при нем же изменяла,

Хотя бы путалась с тремя попами.

       А вот еще перчатка перед вами:

Сию перчатку кто наденет, тот

Неслыханную жатву соберет

Ржи, ячменя, овса или пшеницы,

Лишь только бы не вздумал он скупиться.

       Но слушайте, что я скажу сейчас:

Коль в церкви этой ныне среди нас

Есть человек, что отягчен грехом

И все ж покаяться не хочет он,

Иль если есть тут грешная жена

И мужа оброгатила она —

Ни благости, ни права да не имут

Вносить свой вклад, зане их дар не примут;

Но кто свободен от греха такого —

Пускай дарит он, по господню слову.

И будет отпущение дано,

Как буллой этой мне разрешено».

       Так каждый год на хитрой этой ловле

Я марок сто сбираю сей торговлей.[187]

На кафедре стою я поп попом,

Простой народ рассядется кругом —

И вот я с ним преважно говорю

И неподобнейшую чушь порю.

Вытягиваю шею что есть силы,

По сторонам раскланиваюсь мило,

Как голубок, сидящий на сарае;

Руками я и языком болтаю

Так быстро, что и поглядеть-то любо.

Им скупость, черствость я браню сугубо,

Лишь только б их мошну растормошить

И мне их денежки заполучить.

Мне дела нет, пускай, когда схоронят,

Душа иль плоть в мученьях адских стонет.

Стремлюсь к тому, чтоб прибыль получать,

А не к тому, чтоб грешным помогать.

       Что говорить, иные поученья

Исходят от дурного побужденья,—

Чтоб к грешнику вернее подольститься.

Успеха лицемерием добиться,—

Иль из тщеславия, иль из вражды.

Но если враг мои шатнет труды,

Его я проповедью уязвлю

Так, что назвать не сможет речь мою

Он клеветой — достойная расплата,

Коль оскорбил меня ль, другого ль брата.

Я имени его не называю,

Но всяк поймет, кого я обличаю,

По описанью, — я уж постараюсь,

С любым врагом мгновенно расквитаюсь.

Я для народа праведен на вид:

Мой яд под видом святости сокрыт.

Я мысль свою вам вкратце изложу:

Стяжанья ради проповедь твержу,

И неизменен текст мой всякий раз:

Radix malorum est cupiditas.

       Да, алчность — мой испытанный конек

И, кстати, мой единственный порок.

Но если в алчности повинен я,

Ее врачует проповедь моя,

И слушатели горько слезы льют.

Вы спросите, зачем морочу люд?

Ответствую: затем, чтобы стяжать.

Достаточно об этом рассуждать.

       Так вот, я им рассказываю ряд

Историй, бывших много лет назад;

Такие россказни простой народ

И слушает и сам передает.

Я даром проповеди наделен,

К стяжанию привержен и смышлен —

Мне что ж, по-вашему, жить бедняком?

Им никогда не стану, нипочем,

И, проповедуя по всем краям,

Рукам своим работать я не дам.

Корзины плесть и тем существовать?

Нет. Я умею деньги собирать.

К чему мне пост, евангелья заветы,

Покуда есть вино, еда, монеты?

Пусть прибыль мне от бедняка идет,

Пусть мне вдова последний грош несет,

Хоть дети впроголодь сидят давно,—

Я буду пить заморское вино,

Любовниц в каждом заведу селенье.

Вот что скажу, о други, в заключенье:

Хотели слышать вы рассказ правдивый,

Так вот, когда напьюсь я вдосталь пива,

Вам расскажу историю на славу,

Которая придется всем по нраву.

Пускай я сам развратен и порочен,

Но проповедовать люблю я очень,

Ведь этим я и деньги собираю.

Прошу вниманья. Повесть начинаю.

РАССКАЗ ПРОДАВЦА ИНДУЛЬГЕНЦИЙ[188]

(пер. И. Кашкина)

Так вот: в Брабанте некогда жила

Компания повес; тенета зла

Их всех опутали, они в борделе

Иль в кабаке за ночью ночь сидели.

Тимпаны, лютни, арфы и кифары

Их горячили, и сплетались пары

В греховной пляске. Всю-то ночь игра,

Еда и винопийство до утра.

Так тешили маммона в виде свинском

И в капище скакали сатанинском.

От их божбы власы вставали дыбом,

Они распять спасителя могли бы,

Когда бы не был он за нас распят.

       Был нечестив и самый их наряд.

И с ними были юные блудницы,

Цветочницы, нагие танцовщицы,

Певцы, кондитеры, коты и сводни,

Которые как встарь, так и сегодня

Слугами дьявольскими состоят.

Огонь разжегши, в нем они горят,

И похотью костер тот разжигают,

И боль вином напрасно заливают.

В свидетели Писание возьму,

Что винопийство погружает в тьму

Порока и греха. Как Лот грешил?

Упившись, с дочерьми своими жил.

А мерзкий Ирод, опьянен вином

И обезумев, за своим столом

Крестителя решился обезглавить.