Критическая теория интернета - Герт Ловинк

сети широкой зоны (автомобиль), сети очень широкой зоны («умный город») [255]. Кто соединит эти точки доступа в единое целое, тот и будет править сетью, а новые законы и виды мобильности будут риторически легко обозначены как «сервисы». Матрица, без сомнения, станет константой. Какие нам будут предоставлены возможности – это еще предстоит решить и реализовать в дизайне, но выбор становится очевидным. За это пространство будет отвечать либо закрытый клуб из CISCO, IBM, Microsoft, либо распределенная коалиция инициатив в сфере открытого софта, открытого железа, открытых данных, совместно определяющих протоколы. Родившаяся в 1990-х мечта об «управленческой» коалиции, состоящей из тех и других, все еще жива, но вряд ли станет суровой реальностью.

Для обсуждения медиаэстетики в цифровой сфере нам недостаточно просто указывать на потенциал и опасности технологий. Мы должны понять, что общий тренд на локализацию всегда будет в моде, особенно сегодня, когда персональные компьютеры исчезают, железо уменьшается в размерах, зато становятся все более значимыми невидимые сети, укрытые вай-фаем и стенами Facebook и Twitter. Наша задача – не только исследовать и проводить эксперименты; надо принимать конкретные решения. Также нельзя редуцировать критику до уровня интерфейса. Медиаэстетика работает со всеми вариациями сетевой экологии. Проблема в том, что сегодня технологии становятся одновременно конкретными, носимыми, интимными, абстрактными и невидимыми. Бессмысленно пытаться вернуть все к поверхностному анализу и критике образов. Сетевая эстетика не просто так является распределенной – не надо трогать множество угроз, которые она таит. Они там по делу. В этом и состоит политика комплексного техно-материализма, противоположная простой редукции к онтологическим сущностям.

Является ли пространство до сих пор главным поставщиком идентичности? Хотя у этого дискурса богатая история, вокруг него много серьезных проблем и господствующих форм ностальгии. Мы должны всерьез опасаться ретромании места, напоминающую ретроактивность поп-культуры, описанную Саймоном Рейнольдсом [256]. Есть ли в трансмедиа и других точках притяжения типа теорий воплощения и нового материализма похожий ретроэлемент, уходящий корнями в ранние дни теории сетей? С самого начала в теории сетей речь шла о троякой диалектике пространства, медиа и события. В 1980-е, такая версия политического материализовалась в виде сквотов, альтернативных медиа и беспорядков. Сегодня из-за джентрификации пространство стоит дорого, в то время как стоимость медиа и, в частности, хранения данных наоборот уменьшилась. Расцвет дешевых цифровых технологий привел к разложению прежних форм борьбы, тогда как активистские медиапрактики и исследования начали выходить за рамки критики идеологий централизованных новостных агентств и массмедиа. Но сложные условия, в которых может произойти [политическое] Событие [257], остаются так же покрыты мраком, как и прежде.

На территории, ранее известной как Запад, городское пространство было колонизировано капиталом. Этой колонизации все еще сопротивляются, но уже не так, как 30–40 лет назад, когда в постиндустриальную эпоху средний класс, фабрики и офисы покидали городскую территорию. Новым фронтиром стали офисные пространства и обветшавшие послевоенные пригороды, а не фабрики и лофты. Однако каким бы привлекательным ни был особенный акцент на политике пространства, мы должны быть осторожны и не увлекаться фальшивым понятием «реальности».

Вот что, например, пишет Дэвид Харви: «Новые технологии – это палка о двух концах. С одной стороны, они могут действовать как „орудия массового отвлечения“, заставляя людей думать, что политика возможна исключительно в каком-то виртуальном мире. Или же их можно использовать для вдохновения и координации политических действий на улицах, в районах и в целом по городу. Как показывают примеры Каира, Стамбула, Афин, Сан-Паоло и других городов, в политическом действии ничто не может заменить присутствие реальных тел на улицах. В сочетании с активной уличной политикой новые технологии могут оказаться потрясающим ресурсом» [258].

Однако, как показал Эрик Кляйтенберг, сегодня социальные движения уже являются гибридными – тела в них могут как присутствовать, так и отсутствовать [259]. Противопоставление реального и виртуального устарело. Так называемый «реальный» опыт на улицах и площадях Софии, Тель-Авива и Нью-Йорка все больше медиатизируется и параллельно обсуждается по всему миру в режиме реального времени. Так что вместо противопоставлений нам нужен новый вокабуляр, который сможет выразить то, как в режиме реального времени локации, сети и события смешиваются друг с другом.

Ключевым аспектом борьбы (всегда) остается (временная) оккупация пространства. Глупо утверждать, что сегодняшние баталии перешли в киберпространство. Материальные ресурсы продолжат играть важнейшую роль. Виртуальное – это материальное. Как оккупированным пространствам коммуницировать с более широким контекстом, в который они включены? Материальная реальность сегодня наводнена сигналами и данными. Мы не плаваем в какой-то параллельной абстрактной метафизической сфере. Наоборот, мы наблюдаем нашествие метафизики в мельчайшие сосуды нашего тела и наших систем. Нужно «сделать видимым» то, что происходит на заднем плане, у нас за спиной, прямо перед нашими глазами – и встретиться с этим лицом к лицу.

11. Обновляя тактические медиа. Стратегии медиаактивизма (2006)

Установка обновлений – это неотъемлемая часть нашей технологической культуры, неизбежное зло. Отказ от загрузки важных патчей кажется суицидом. Аналогичная практика еще не стала важным элементом в производстве современной теории. В гуманитарных науках и искусстве применение Википедии все еще не так распространено. Теория до сих пор считается территорией одного автора, который созерцает мир, скорее всего офлайн, окруженный стопками книг, с блокнотом в одной руке и перьевой ручкой в другой. Конечно, я утрирую, но реально, в чем препятствие технологизации процесса? И хотя у текста сегодня может быть несколько версий до публикации, большинство авторов не исправляют баги и не устраняют дефекты уже после публикации материала, несмотря на то, что онлайн-редактура стала такой простой. Вместо того чтобы обновлять старые тексты, мы пришли к консенсусу, что будет лучше каждый раз выдумывать что-то новое. Это не только подходит производителям контента и пользователям; новизна – это то, чего требует рынок. Создатель нескольких радио и программист Александр Клош из Веймара подсказал мне, как можно разграничить обновление (updating) и улучшение (upgrading). Статьи в Википедии постоянно улучшаются и ухудшаются. В то время как обновление связано со временем, улучшение обычно относится к качеству и статусу. Изменение не приводит по определению к улучшению или непригодности. Согласно Клошу, обновление лучше всего поддается коллективной работе. Работник-одиночка часто перенапрягается, пытаясь обновить комплексную структуру, и в этот момент в игру вступает коммьюнити или небольшая группа настройщиков. На сегодняшний день онлайн-платформы редко используются для того, чтобы создавать и изменять теоретические концепции. Теоретические работы редко перепечатываются, и совсем мало кто доживает до второго издания. Согласно общему убеждению, просроченные теории сложно использовать, они