В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

В Севилье они явились к «флорентину» Веспусио, потому что сам Хуаното Берарди, крупный банкир и один из первых судовладельцев страны, вступал в переговоры только с их высочествами и важными придворными. Приказчик передал им множество душистых свертков. Ему не пришлось тратить много слов, чтобы объяснить, с какой осторожностью следовало везти эти ценные предметы. Дворецкий, знавший толк в поварском деле, понюхал их один за другим, жестами выражая свое восхищение. Это были пряности, привезенные из Азии и ценившиеся в то время на вес золота или еще дороже: корица, мускатный орех, перец, гвоздика, имбирь. Богатые склады Берарди предоставили Колону большое количество этих образцов для его путешествия. Благодаря этому он мог сравнивать эти высшие сорта пряностей с теми, которые встретятся ему в открытых им азиатских странах, и определять их качество, не боясь впасть в ошибку.

Кроме того, дворецкий получил еще для своего господина одежду, которую «флорентин» Веспусио заказал одному из самых изысканных портных Севильи. Весь этот костюм был красного цвета — штаны, камзол и даже плащ, подбитый мехом.

Адмиралы носили темно-красную форму еще со времен Альфонса Мудрого. Последний в своих «Партидас» подробно доказывал, что адмирал, «мудрый человек, который своим разумом правит кораблем» и который является верховным начальником всех морских дел, должен облачиться именно в этот цвет после того, как принесет присягу королю, и затем под звуки труб направиться к своим кораблям.

Когда Фернандо погрузил в корзины, подвешенные к седлам, все заказы, которые передал ему Веспусио, слуги пустились в обратный путь, пробыв в Севилье всего два дня.

К ним присоединился человек, которого дворецкий встретил чрезвычайно почтительно. Несмотря на ненависть, которую Террерос питал к Куэвасу, он счел нужным рассказать ему о достоинствах этого идальго, собиравшегося совершить вместе с ними путь в Палос.

— Это сеньор Перо Гутьеррес, особа весьма близкая к сеньору нашему адмиралу; он также едет с нами в путешествие. Он много лет жил при их высочествах.

Затем Фернандо узнал, что этот придворный был раньше королевским буфетчиком, то есть лицом, обязанности которого заключались в том, чтобы охранять мебель и другие предметы в залах королевского дворца, приводить их в порядок к приемным дням, а также готовить напитки и сладости для гостей. Дворецкий будущего адмирала с благоговением взирал на этого старого слугу королевской четы.

Перо Гутьеррес познакомился с Колоном, когда тот приезжал ко двору; Террерос подозревал, что королевский буфетчик отправляется в это первое путешествие к землям Великого Хана, по-видимому, для того, чтобы быть поближе к своему имуществу. Дело в том, что в последний момент дон Кристобаль взял на себя восьмую часть расходов по экспедиции, что давало ему право на восьмую часть барыша точно так же, как королевская чета имела право на пятую. Несомненно, его ссудили деньгами какие-то друзья для приобретения этой «осьмушки», и одним из этих друзей был, должно быть, Гутьеррес, весьма склонный бесстыдно приумножать путем ростовщичества сбережения, накопленные им на королевской службе.

Куэвас невзлюбил его с первого взгляда. Он одевался вызывающе пышно, блистая в любое время дня придворными нарядами, которые, вероятно, уже до него носили какие-то высокопоставленные особы, и горделиво выставляя напоказ свою шпагу, знак дворянского достоинства. Ему было лет сорок, роста он был ниже среднего, лицо его было румяным и лоснящимся, с преждевременными морщинами, взгляд маленьких глазок пронизывал насквозь, во рту недоставало зуба.

Сундуки свои он отправил вперед с погонщиком из Могера и теперь без помех ехал верхом на своем муле впереди слуг дона Кристобаля, как будто в самом деле был их хозяином.

Недалеко от Севильи они встретили большую толпу и попытались пробиться сквозь нее, но были вынуждены остановиться на перекрестке, чтобы дать ей дорогу.

Бывший королевский буфетчик тотчас же понял, что это за люди. Это были евреи, направлявшиеся к порту Санта Мария, чтобы там погрузиться на суда. Ему говорили, что в этом порту и в Кадисе их ждала флотилия из двадцати пяти судов, в том числе семь галер, под командой Перо Каврона, капитана, прославившегося своими разбойничьими набегами и экспедициями в Гвинею под самым носом у бдительных португальцев.

Человек жестокий, полный безотчетной злобы к каждому, кто впадал в немилость, и всегда подхватывающий на лету желания господ, Гутьеррес с презрением и насмешкой глядел на этот скорбный исход, на эту человеческую реку, которая текла и текла мимо.

Фернандо же думал о Лусеро, когда смотрел через голову своего мула, как бредут дети и взрослые, старики и младенцы, мужчины и женщины, кто пешком, кто на ослах или мулах, приобретенных в последнюю минуту в обмен на дом или виноградник.

Целые семьи занимали одну телегу, свешиваясь с нее живыми гроздьями. «Так шли они, — писал впоследствии священник Лос Паласиос, летописец того времени, — с немалыми муками и невзгодами по полям и дорогам, и иные падали, иные поднимались, иные умирали, иные рождались, иные болели — так что не было такого христианина, который бы не сострадал им».

Но христиане требовали от них крещения, как непременного условия, чтобы оставить их в покое, и лишь немногие соглашались на это ренегатство. Раввины поддерживали путников своими речами. Они заставляли девушек и женщин петь и бить в бубны во время пути, чтобы подбодрить идущих. Все ждали великого чуда, которое вот-вот совершит господь для своего избранного народа. Бог укажет им путь, как он уже однажды сделал это для их предков в Египте.

Каждый раз, поднимаясь на холм, они надеялись увидеть вдалеке море. Несчастным не терпелось добраться до океана. Там господь проведет их посуху, он раздвинет перед ними волны Атлантического океана, чтобы открыть им дорогу в Африку, точно так же, как он раздвинул перед Моисеевыми толпами воды Красного моря.

Печально слушал Куэвас молитвы, которые пели беглецы. Он был готов заплакать, глядя, как пляшут старухи, которые выбегали вперед и прыгали, как ведьмы, словно это был праздник, и прислушиваясь к чистым голосам молоденьких женщин, недавно выданных замуж, поющих о новом Сионе, который они ищут. Так шла бы и Лусеро, все дальше и дальше уходя от него с такой же толпой людей, доверчиво шагающих навстречу неведомым превратностям и бедствиям.

Многих из них ждет смерть; возможно, недели через две их уже не будет в живых. Грабеж, насилие, убийство ожидают их по ту сторону моря. И, кто знает, быть может какая-нибудь из этих девушек с орлиным носом, с лицом цвета слоновой кости и огромными черными глазами приходится сестрой или родственницей Лусеро.