В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

Благодаря доброжелательным стараниям настоятеля между этими двумя искателями новых земель установилось некоторое внутреннее согласие. Колон, отлично умевший владеть собой, держался по отношению к андалусскому шкиперу уступчиво, скромно, даже, пожалуй, смиренно. Почему бы им не отправиться вместе? Там, в Сипанго и еще дальше, в богатой провинции Манги, самой богатой во всем Катае, хватит сокровищ на них обоих. Он, Колон, вложит в это предприятие грамоты, полученные им при дворе, свое соглашение с королевской четой; корабли, находящиеся в его распоряжении, станут подобны судам военного флота. Вклад Мартина Алонсо, помимо большого опыта в кораблевождении, — это его славное имя, которому земляки будут повиноваться, а также состояние, которым он располагает, и суда его друзей.

Монах оставил их наедине друг с другом, чтобы они более откровенно поговорили о своих делах. Никто не мог их услышать. Несомненно, чужеземец насторожился, и его сложный и противоречивый характер притаился в эти часы деловых переговоров. Это уж не был мечтатель, охваченный потусторонним восторгом. Они говорили как два судовладельца, которые готовятся к путешествию, хотя и опасному, но сулящему неслыханные барыши.

Колон давал щедрые обещания с любезностью генуэзского купца или, если он не был генуэзцем, с улыбкой еврея, непобедимого в делах, пылкого на словах, но в то же время уклончивого, когда эти слова надо закрепить на бумаге.

Второй же, человек цельных чувств и весьма доверчивый, поддавался увлечению, не раздумывая о том, что, несмотря на серьезность сделки, все сказанное остается висеть в воздухе, без какого бы то ни было письменного подтверждения.

— Сеньор Мартин Алонсо, — сказал ему дон Кристобаль, как бы подводя итог всей беседе и пожимая ему руку, — для таких людей, как мы с вами, достаточно слова чести. Отправимся же в путь, и если все окончится благополучно и бог поможет нам открыть новую землю, я клянусь королевской короной, что отдам вам, как доброму брату, половину доходов, почестей и прибылей, которые можно будет из иге извлечь.

На следующий день по портам — Палосу, Могеру и Уэльве — разнесся слух об этом соглашении. Моряки, собираясь кучками у вытащенных на берег судов, обсуждали эту новость.

«Мартин Алонсо договорился с иностранцем, и они вместе отправятся на поиски новых стран!»

Пинсон на свою ответственность велел «поставить стол» перед церковью в Палосе, утверждая, что недостатка в людях не будет. За столом стоял один из его братьев с писцом, который записывал имена матросов.

На столе, как соблазнительная приманка и в то же время как доказательство того, что экспедицию организуют капитаны отнюдь не бедные, возвышались две горки монет: одна — поменьше — из золотых дублонов[75] и «превосходных», то есть монет стоимостью в два дублона с изображением королевской четы; другая — побольше — из различных серебряных монет, отчеканенных при разных королях, но все еще имеющих хождение.

Мартин Алонсо, разгуливая по площади возле стола, потолковал с теми, кто толпился возле церкви Сан-Хорхе. Затем он спустился в порт, отвечая на приветствия бедного люда с той величественной и в то же время учтивой манерой, которая всегда приносила ему всеобщую любовь и повиновение.

С каждым он держался так, словно тот был идальго.

— С богом, счастливого пути, ваша милость, сеньор моряк, — говорил он любому из этих бедно одетых бородачей, пропахших смолой или салом — запахами кораблей того времени.

Юнгам и палубным матросам он по-отечески говорил «ты».

Когда он увидел, что вокруг стола для записи собралось уже много народу, Мартин Алонсо, отлично знавший своих земляков, подошел и обратился к ним:

— Сюда, друзья! Идите с нами в это плавание! Хватит вам тут нищенствовать! Я вам говорю, что на этот раз мы с помощью божьей откроем землю, которая называется Сипанго и о которой ходит слава, что там дома крыты золотом, и все вы вернетесь оттуда богатыми и счастливыми.

Не было ни одного человека, который бы не слыхал уже раньше о богатствах этого острова с золотыми дворцами, где на всех деревьях растут пряности, а на морском берегу и в реках лежат жемчужины покрупнее, чем в ожерелье ее высочества королевы.

Кто не хочет стать богатым? Остаться здесь — значит никогда не вылезти из нужды. «На Сипанго, сеньоры матросы и юнги!»

И андалусская восторженность сеньора Мартина Алонсо, с каждой минутой становившегося все более воодушевленным и красноречивым, сообщалась всем этим людям, которые еще неделю тому назад насмехались над иностранцем и его королевскими грамотами. «Если уж сеньор Мартин Алонсо, такой богатый человек, пускается в это путешествие со своими братьями и остальной родней!..» У всех на устах было это соображение, и тот, кто только что записался, гордо прохаживался перед остальными, с презрением поглядывая на тех, кто не отваживался на это путешествие.

По обычаю того времени, для того чтобы быть принятым, недостаточно было явиться к столу в качестве добровольца. Каждый матрос или юнга должен был представить своего поручителя, местного моряка или землевладельца, который отвечал бы за его честность и пригодность и, в то же время, — за ту сумму, которую матрос получал вперед еще до того, как погрузиться на судно.

Первым записался Диэго де Арана, двоюродный брат Беатрисы. Он приехал в Палое уже задолго до этого и с беспокойством наблюдал за тем, какой плохой оборот принимали дела этого иностранца, незаконно породнившегося с его семейством. Когда же он увидел, что стол поставлен, он сразу же поспешил записаться.

Колон в свое время пообещал сделать его главным альгвасилом своего флота, иначе говоря — вершителем правосудия и главным блюстителем порядка среди экипажа. Этот идальго, человек еще молодой, довольно наглый и не выпускавший из рук шпаги, не добился у себя на родине того высокого положения, которое, как он считал, полагалось ему по заслугам, и поэтому надеялся благодаря отцу своего племянника найти по ту сторону океана обширные владения — целые королевства, где он мог бы творить суд и расправу с величием и мудростью древнего царя Соломона. Он тоже увозил с собой мечту, которую нужно было осуществить, подобно бывшему «человеку в рваном плаще», подобно Пинсону и всем его родичам-морякам; но только он жаждал скорее власти, нежели золота и славы.

Четверо приговоренных к смерти, единственные моряки, предложившие Колону свои услуги, тоже были включены в список, так как Пинсон счел их проступок вполне заслуживающим прощения. Удар ножом в драке один на один не представлял собой страшного преступления для него, моряка, привыкшего иметь дело с грубым и непокорным портовым людом.