Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя - Юрий Штридтер

Какие романы более всех нравятся? обыкновенно чувствительные: слезы, проливаемые читателями, текут всегда от любви к добру и питают её. Нет, нет! дурные люди и романов не читают[712].

И автор соответствующим образом завершает свои рассуждения: «Одним словом, хорошо, что наша публика и романы читает»[713].

Стоит только сравнить эту статью Карамзина с более старой, ранее рассмотренной статьей Сумарокова «О чтении романов», стоит лишь представить себе, что в обоих случаях речь идёт о высказываниях авторов, задававших тон для своего времени, и сразу же будет понятно, сколь принципиально изменилось за относительно краткое время положение романа в России. Победа романа будет из слов Карамзина заметна точно так же, как и внутри этого жанра возникновение «сентиментального» типа (ведь в качестве прототипов называются теперь не «Дон-Кихот», Лесаж или Фенелон, а Руссо и Ричардсон). При этом, конечно, следует учитывать, что к читателю обращается Карамзин, то есть убежденный сторонник сентимментализма. Но не случайно, наконец, что теперь как раз «сентименталист» Карамзин стал автором русской литературы, указывающим направление. И, несомненно, как раз «сентиментализм» усиливает уже и раньше существовавшую в России склонность к «чтению романов», существенно посодействовав распространению романа в России.

Как раз то обстоятельство, что дальнейшее развитие романа в России в последнее десятилетиие XVIII в. происходило под знаком «сентиментализма», имело определяющее значение для отсутствия соответствующего развития русского плутовского романа, чего можно было ожидать после благоприятных первых шагов 60-х и 70-х гг. Только непосредственно после войны против Наполеона, в 1814 г., выходит снова значительный русский плутовской роман, который пытается в духе старой плутовской традиции связать исконно народное наследие шванков и сатиры с формой романа, полемически дистанцируясь при этом от «сентиментализма» и всё же оказываясь под сильным влиянием этого направления и соответствующей ему формы романа. Речь идёт о романе Нарежного «Российский Жилблаз».

Глава 6

«Российский Жилблаз» В. Т. Нарежного

О жизни Нарежного, по сравнению с другими авторами XIX столетия, известно мало. Но Н. Белозерская на основе доступного ей материала нарисовала в своей монографии «Василий Трофимович Нарежный» насколько возможно подробную картину[714]. Поэтому здесь следует привести только важнейшие факты. В. Т. Нарежный родился в 1780 г. в местечке Уствицы тогдашней Миргородской сотни Полтавской губернии. Его отец принадлежал, вероятно, к польской шляхте и был одним из тех обедневших польских дворян, которые после присоединения к России остались в Украине. Вначале отслужив в армии, он по собственному желанию вышел в отставку, подал прошение о пожаловании русского дворянского звания и сам, не имея крепостных, обрабатывал своё небольшое владение – полевые угодья и пастбище[715]. Эти обстоятельства биографического характера немаловажны для деятельности Нарежного. Ведь он неоднократно наглядно и метко рисовал образ украинского дворянина, который хотя и гордится своим знатным происхождением, но при этом живет в крайней бедности и сам обрабатывает своё маленькое поле[716].

Всё-таки Нарежному-младшему удалось поучиться в гимназии при Московском университете (которую несколькими десятилетиями ранее посещал и Чулков, вот только Нарежный как дворянин был учеником благородного отделения). В 1798 г. он становится студентом Московского университета, но должен был оставить его по прошествии двух лет (также и в этом сравнимый с Чулковым), так как финансовое положение, очевидно, не позволяло продолжать обучение[717]. Он становится чиновником, едет в 1802 г. в Тифлис и, будучи секретарем уездного полицейского управления, переживает хаос, господствовавший как накануне, так и после официального присоединения Грузии к Российской империи. Эти переживания нашли своё литературное отражение в его сатирическом романе «Чёрный год, или Горские князья»[718]. Следует работа на различных должностях в Петербурге, и там же он впервые обращает на себя внимание как автор (после того, как уже студентом опубликовал в московских университетских журналах несколько незначительных работ)[719]. Произведением, принесшим ему признание критики, стали «Славенские вечера» 1809 г., собрание новелл на темы из древнерусской истории, которые в выборе сюжета и стиля обнаруживают явное влияние опубликованного незадолго перед тем «Слова о полку Игореве» и так называемого «Оссиана»[720]. Продолжению этого сборника, очевидно, содействовало литературное объединение «Вольное общество любителей Российской словесности» (официально основанное в 1816 г.), так как различные рассказы были напечатаны в журнале общества, «Соревнователь», и одна из первых «премий», которыми награждало общество, (в сумме 300 рублей) была присуждена Нарежному, «имея в виду его бедность»[721]. Этот литературный кружок был, очевидно, единственным, с которым Нарежный поддерживал контакт (даже если и не был его членом), тогда как в остальном он, малоизвестный, неимущий автор, происходивший из Украины и выросший в Москве, не имел тесных связей с ведущими представителями литературного Петербурга. Имя Нарежного не появляется ни в публикациях кружка Карамзина, ни в лагере его противника Шишкова.

Может быть, признание «Славянских вечеров» пробудило у Нарежного надежду на возможность посвятить себя исключительно литературной деятельности и зарабатывать ею на жизнь. Во всяком случае, в 1813 г. он увольняется со службы, женится и работает в это время над своим самым большим сочинением, романом в шести частях ««Российский Жилблаз»[722]. Но, когда в 1814 г. вышли первые три части романа, вмешалась цензура и запретила печатать оставшуюся часть. Этот запрет был для Нарежного тяжёлым ударом, в том числе и с материальной точки зрения. В 1815 г. он снова поступает на службу (начальником Инспекторского департамента при Главном штабе); его литературные публикации долгое время ограничивались только немногими, уже упоминавшимися продолжениями «Славянских вечеров», и лишь с 1822 г. следует ряд публикаций: в 1822 г. роман нравов «Аристион, или Перевоспитание», в 1824 собрание «Новые повести» и роман «Бурсак», посвящённый жизни украинских семинаристов. В 1825-м, году смерти автора, следует сатирическая повесть «Два Ивана или страсть к тяжбам». Эти сочинения нашли мало отклика прежде всего у публики и критики. В 1825 г. Нарежный умер, почти незамеченный и, очевидно, также внутренне сломленный[723]. Только позднейшим критикам и авторам, как то Белинскому и Гончарову, было суждено осознать и оценить значение этого новеллиста и романиста в истории русской литературы.

Даже если время возникновения отдельных произведений не всегда поддается точному определению, то в совокупности сочинений Нарежного отчётливо прослеживается развитие. Нарежный начинает «поэтом», пробовавшим свои силы в различных лирических, драматических и эпических формах (в стихах студенческой поры), затем на передний план выступают новеллы, в которых автор предпочитает древнерусские темы и героический тон, и вслед за тем он всё отчётливее становится рассказчиком и романистом, склоняющимся к сатирическому оформлению современных тем.

Первый роман, который Нарежный попытался опубликовать – это ««Российский Жилблаз», с полным названием «Российский Жилблаз или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова». Уже объём, но прежде всего многослойная композиция, обилие эпизодов, вставок, интриг и т. д. и намеренная мистификация событий осложняют структуру, более того, запутывают её. Весь роман распадается, собственно, на две в значительной степени самостоятельные ветви или слоя, которые ясно отличаются друг от друга с точки зрения как действия, так и стиля. Переживания помещичьей семьи Простаковых образуют один слой, что-то вроде рамки; второй, вставленный в эту семейную историю – рассказанная от первого лица биография князя Чистякова, «Российского Жилблаза». Обе истории постоянно чередуются, причём рассказ Чистякова занимает всё больше места. В первой части ему уделяется примерно столько же глав, сколько и семейной истории[724], во второй части соотношение составляет 2:3 в пользу рассказа от первого лица[725], в третьей и четвертой частях только лишь немногие главы посвящены Простаковым[726], и пятая часть состоит даже исключительно из рассказа Чистякова от первого лица. Только в последней, шестой части преобладает безличное изображение, но здесь относящееся уже прямо к Чистякову, причём различные похождения и интриги находят своё разрешение и начальная рамка снова закрыта.

Если отделить семейную историю от общего контекеста, то её содержание будет следующим:

Она начинается как идиллия в деревне с вечерними беседами Простаковых, старшую дочь которых, Елизавету, забирают домой из городского пансиона, потому что она влюбилась там в молодого учителя. Тут появляется одетый в лохмотья князь Чистяков, которому предоставляют пристанище, и начинает рассказывать о своих приключениях. Вскоре докладывают о приходе другого «князя», Светлозарова, от которого Чистяков утаивает своё имя, и который также образом остаётся в гостях. Он успешно ухаживает за младшей дочерью Екатериной и находит поддержку матери, которая многого ожидает от брака с импонирующим ей князем. Тем временем Простаков привозит с собой из города молодого сироту-художника по имени Никандр, который должен давать Елизавете частные уроки. В действительности же это тот, в кого девушка влюбилась в пансионе. Наряду с легкомысленной влюблённой парой Екатерина – Светлозаров выступает сентиментальная – Елизавета – Никандр. Но когда мать тайком наблюдает за свиданием Никандра, она выгоняет его вон (Часть I).