Счастливчик - Майкл Джей Фокс

ТРЕЗВ, КАК СУДЬЯ

— Проснись, папа… проснись… поехали в Конек-ти-кут.

Я лежал в верхней одежде, весь взмокший от пота. Диван стоял напротив большого панорамного окна нашей вест-сайдской квартиры с видом на Центральный парк. Пока я спал, тело жарилось под яркими лучами солнца, взошедшем над Ист-Сайдом. В голове медленно начала собираться общая картина.

Сэм, мой трёхлетний сын, мой малыш, которого я очень сильно любил, был в тот момент ничем иным, как большим назойливым комаром, ползающим по мне и жужжащим над ухом. Я хотел шлёпнуть его и спихнуть на пол. Но вместо этого я кое-как поднялся и усадил его на диван рядом с собой. Очень тяжело было открыть до конца глаза; в комнате было слишком ярко, миллионы люменов пронзали мозг острыми иглами. Мутным взглядом я посмотрел на банку, она была опрокинута — без сомнения слетевшей во сне с дивана рукой. Я сосредоточенно смотрел на неё, стараясь настроить фокус — по ковру растеклось влажное пивное пятно.

Затем я увидел ноги. Ноги Трейси. Обутые в кроссовки. Вот дерьмо. Который час? Возможно она собиралась в театр на дневной спектакль. Я проспал почти всё утро — точнее провалялся в отключке. Я перевёл взгляд с «найков» на её колени, потом на сумочку и выше. Она начала заводиться. Сейчас я буду разорван на миллион частей и отвертеться не получится.

Набравшись смелости, я посмотрел ей в лицо и не нашёл в нём гнева. Больше было похоже на беспокойство. Она приняла моё жалкое состояние со спокойствием, граничащим с безразличием.

— Я собираюсь пойти в театр, — спокойно произнесла она. — Ты сможешь отвезти Сэма?

— Да. Просто… просто дай мне пару секунд, чтобы… Слушай, прошлой ночью…

— Не хочу это слышать, — сказала Трейси до жути спокойным голосом.

Она повернулась к двери, а затем обернулась, сверля меня глазами.

— Это то, чего ты хочешь? — сказала она. — Это то, чем ты хочешь заниматься?

Это был не вопрос. Она повернулась и ушла. Руки начали дрожать, но не из-за этой сраной мозговой болезни. Никогда в жизни я не был так напуган.

Достичь дна — устойчивый термин в отношении алкоголиков. Означает состояние физического, эмоционального и духовного отчаяния, до которого они сами себя доводят в погоне за новой бутылкой; осознание того, что дальше уже падать некуда. В то утро на диване моя алкогольная карьера достигла самого дна.

Но всё же я был везунчиком. По сравнению с другими людьми, борющимися с алкоголем, моя борьба прошла довольно мягко. Уверен, многие сейчас подумали: «Твою мать… да я расплескал больше, чем ты выпил». Охотно в это верю. Все эти истории о финансовых крахах, разрушенных браках, упадках и позорах — не идут ни в какое сравнение с теми, что случались со мной. Но пока я пил, любая из этих участей могла стать моей.

Вначале я думал об алкоголе, как о союзнике в борьбе с Паркинсоном. Лежа на диване в то утро с Сэмом, ползающим по мне, я понимал, что это не так. Алкоголь стал ещё одним противником, грозящим отнять всё, что у меня было.

Я ничего не мог поделать с БП, но алкоголь — это другое. У меня хотя бы был выбор и в тот день я его сделал. И в первую очередь за помощь в этом выборе я должен быть благодарен Паркинсону. Часть «дара» болезни — совершенная определённость в отношении остальной жизни. Её беспрекословный контроль над всё большим числом жизненных областей заставляет ценить те, где у вас всё ещё сохранился суверенитет. БП проводит между ними границу, вынуждая защищать то, что ещё можно защитить. Значит, пришла пора сказать алкоголю «до свидания».

В полдень, двигаясь по Со-Милл-Паркуэй на северо-восток в сторону Коннектикута с Сэмом, дремавшим в своём сиденье, я пытался сочинить что-то подходящее. Но в том состоянии на ум приходили только избитые фразы оправданий, извинений, раскаяний. Первым делом по приезду нужно было позвонить Трейси, поэтому я хотел, чтобы в голове уже была какая-нибудь стоящая заготовка. Перебирая в уме mea culpas[58]из прошлых загулов, я понял, что моя мотивация всегда была направлена на успокоение её гнева разочарования. Но мне нечего было ответить на этот её взгляд. Трейси казалось совершенно устранилась от конфликтов, считая меня потерянным. Это то, чего ты хочешь? Это то, чем ты хочешь заниматься?

Мой звонок застал Трейси в перерыве между дневным спектаклем и вечерним шоу. Я начал с робкого «привет», она ответила неуверенным «здравствуй».

Последовала мёртвая пауза — всё из-за меня. А потом с языка слетело:

— Прости. Просто хочу сказать, что у меня проблемы с алкоголем, но я готов с ним покончить… может ты знаешь с кем можно это обсудить…

— Будь на связи, — быстро произнесла она и перед тем, как повесить трубку добавила, — Люблю тебя.

Через несколько минут телефон зазвонил.

— Привет, Майк, — произнёс женский голос, в котором я немедленно узнал голос нашего с Трейси общего хорошего друга. Внезапно я понял, что мы много раз обедали с этой женщиной, но ни разу не видел, чтобы она выпила даже бокал вина. Никогда не задавался вопросом почему — может потому что меня это не очень-то волновало.

— Трейси сказала, ты наконец-то решил — пора завязать?

— Да, — ответил я.

Последовала короткая беседа, она задала несколько вопросов, убедившись, что я нуждаюсь в помощи и готов её принять. Мы решили встретиться в понедельник. Она задала последний вопрос.

— Уверен, что продержишься до нашей встречи без выпивки?

Я немного помедлил с ответом. Что я собираюсь сделать? Неужели и правда готов начать жизнь без «анестезии»? Или это больше похоже на сделку? Что-то типа: «Господь Всемогущий, умоляю, проведи меня через это, и я никогда больше не выпью ни капли?» Ай, не всё ли равно. Мои пьяные дни остались в прошлом.

— Да, думаю смогу.

Та недопитая банка «Курса» стала последней. Десять лет прошло, и она по-прежнему остаётся последней, хотя я не сказал бы, что это достижение полностью опирается на мою силу воли. В понедельник мы встретились, и в последующие дни, месяцы и годы она, а также постоянно расширяющийся круг новых друзей, все они предпочитают оставаться неизвестными, показали мне, что это возможно — жить без алкоголя.

Возможно, вы подумали, отказ от спиртного мог стать новым витком вверх по спирали, но действительность была немного заковыристее. Где-то там, впереди, обязательно будет переломный момент, когда я приду к совершенно новому пониманию болезни и жизни, но до этого «впереди» было ещё