Неприкаянные - Эйлин Фарли

— Остановись, Мэй! — прошипел он зло.

Я поднялась. Смотрела на него уже сверху.

— А фонарь ты хочешь отнять, чтобы лишить возможности видеть. Желаешь сделать слепой, как ты. Твои паучьи старые глаза близоруки. Ты изгнанник, ищущий впотьмах непонятно кого и что. То ли искренней любви, то ли сочувствия. Любви, которую ты не способен постичь, поэтому уничтожаешь, заменяя чем угодно. Сочувствие. Ты его не знаешь, но в тайне хочешь для себя от других. Нищий, у которого дом — полная чаша. Презираемые люди? «Есть и похуже меня, детка»? Есть, наверное. Но Эндрю Вульф в сто раз, нет, в миллион раз лучше! Мириам, Дарен тоже. Тот парень из команды регби, который хотел вступиться.

Разъяренный бог напряг скулы. Он из последних сил сохранял самообладание. Келли встал, чтобы быть на равных. Хмурое лицо, вздымающаяся грудь. Меня было не остановить! Фонарь искрил, выжигая его темную, лживую, дьявольскую душу.

— «Любовь»? Правда, что ли? Эндрю — и тот любит более искренне. Как подругу. Что? Где же самодовольная ухмылка? Тебе неведомо, что такое смирение. Согласие с тем, что какие-то девушки не хотят тебя физически, но с ними прикольно общаться. Прикинь, такое тоже бывает! Для тебя, если красоты недостаточно, так можно купить или обманом затащить в постель. Верно ведь?

— Замолчи! — замотал головой Келли.

— Вот, забирай свой нафталин! — указала на мешок. — Барахло. Люксовых туфель ты не найдешь, извини. Загнала их по мизерной цене той, кто тебе идеально подходит. Надин. Приглядись к ней получше. Вы парочка что надо. Она будет смотреть на тебя «без вызова». Так что не наказывай её. Одаривай. Пусть захлебнется.

— Но ты принимала… — Келли сделал шаг ко мне.

По телу прокатилась волна жара. Вот оно, самое дно его логова! Пламя на стенах подземелья. Запах пороха, искры.

— Потому принимала, что моя душа гораздо моложе твоей. Ты — искушенный. Восхваление и подкуп. Плюс, неволя и моральное насилие. «Бин-го!» — процитировала его мерзкое слово, произнесенное в день, когда он загнал меня в угол с чертовой камерой. — Да, Дэн, «горячий ты мой»! Я правда увидела, кто ты есть, хоть и запоздало. Сколько жизней ты так прожил? «Давай просто веселиться, детка!»? Да ты не умеешь отрываться по-настоящему.

Келли прикрыл глаза.

— Остановись на секунду, — холодно сказал он.

Он сбил меня. Финальный аккорд потерялся в сознании.

— Мэй, дай же сказать. Обещаю больше не приближаться, только перестань. Сегодня чертовски скверный день, мать его, вот уж святая правда! Всё вскрылось. Всё! — он бесшумно расхохотался, прикрыв лицо ладонями.

Вспомнила, как Роб довел меня примерно до такого же состояния. С той лишь разницей, что суровый Грэйвз заблуждался. Я же чувствовала, что попала в яблочко. Келли быстро успокоился. Какой-то опустошенный взгляд. Он безэмоционально, сухо произнес:

— Он нашел и отобрал всё. Вот почему. — Он показал на кровавую губу.

Посмотрела вопросительно.

— Да-да! То, над чем мы столько трудились.

Моя отвисшая челюсть! Синяя дорожная сумка в руке у Артура Келли. Кассеты. Значит, там паук прятал яд. «Всё вскрылось».

— Мэй, но сейчас это всё неважно. Мне надо подумать. Над всем. Уходи, пожалуйста.

— Прощай, — прошептала дрожащими губами.

Гул в ушах. Головокружение и слабость. Я стояла будто вкопанная. Гипнос развернулся и шаткой походкой направился к винтовой лестнице.

Глава 36

«Поверните время вспять,

Пусть паровозы поедут опять,

Дайте мне в руки ковбойскую шляпу,

Дайте мне шпоры, ремень и рубашку»[68]. 

— Картер напевает старую ковбойскую песню.

Он вышагивает впереди. Приятное чувство. Защищенность.

— Бобби, всё никак не могу вспомнить, когда водил тебя на наше озеро?

— Не знаю, старик. Кажется, будто этого никогда и не было.

— Бобби, на Рождество мы найдем ту коробку, где мама держала елочные игрушки. Ну, помнишь, те, что она купила на гаражной распродаже.

Спина Картера ходит ходуном. Он смеется. Явно вспомнил что-то.

— Ох и материла она меня! Потратил кучу денег на старинный самогонный аппарат.

— И что? Как самогоноварение? Процветает? — подкалываю.

Картер не довел до ума аппарат. Я видел. Он валяется в ангаре. Спиртное он покупает у более проворных бизнесменов. Старик хохочет.

— «Ради всего святого, дурак! На кой черт он тебе?» — крикнула моя дорогая. Она всегда упоминала бога, но ругалась как бес.

Смешно! Кого-то очень напоминает такая манера общения. Похоже, с женой они жили душа в душу. Лесное ранчо Картера осталось позади. Дорога меж деревьев. Жухлые листья прихвачены заморозками. Солнечно. Холодный воздух. Но рядом со стариком тепло. Гораздо лучше, чем одному. Эх! Починить бы красавицу «Серебряную стрелу». Летом тут можно знатно погонять.

— «Куда подевалась моя кобура,

Мои револьверы, веревка, узда?

От степи не удержит прогнивший плетень,

Позвольте остаться ковбоем на день»…

Озеро.

Большое, красивое. На этом берегу — ряд домов. Место, где состоятельные люди проводят выходные и праздники. Рыбалка, катание на катамаранах и лодках. Озноб. Люди! Опасность быть замеченным.

— Старик, мне тут не по себе. Давай вернемся?

Картер оборачивается.

— Сынок, ты чего? Забыл? Нам не сюда. — Кивает в сторону леса за поселком. — Мы не дошли.

Выдох.

Облегчение. Ноябрь. Очень раннее утро. Почти ноль шансов наткнуться на кого-то. Натянуть шапку пониже, на всякий случай. Многодневная щетина. Чужая, старая одежда. В таком виде даже какой-нибудь одноклассник меня навряд ли бы узнал.

Лес.

Ура! Мы, два нищих оборванца, миновали дома, внутри которых большие камины. И ванные, где можно наслаждаться горячей водой с пеной. Душ, пар, запотевшее зеркало. Хрен бы с заношенной рубашкой, штанами и чужим бельем. Боже, как же не хватает водных процедур!

— Дайте мне лошадь, чтоб чалой была

С норовом сильным и без седла

Вспомню, как брал ее под уздцы,

Как сверкали в погоне плети концы, 

— снова запевает Картер…

Плеть Франк.

Хлесткая, рвущая кожу на клочки. И ранившая душу болезненными точными ударами. Она не пришла. К вечеру совсем я сник. Опустошение. Лето — не лето. Тепло — холодно. Какая разница? Невыносимо тоскливый дом. Без нее. Казалось, она где-то далеко. Уехала не простившись. Навсегда. Потом ночь, прошедшая в забытьи. Утро. Завтрак, запиханный в себя с усилием. Что-то на обед.

Семь.

После полудня. Проницательная мисс Эркин, видя мое уныние, старалась растормошить. Попросила сходить за грушами для пирога. Нехотя согласился. Дорога к магазину шла через дом чертовки. Пронизывающий