Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории. - Егор Петрович Ковалевский

изгибами и поворотами; и взобраться до третьего этажа!.. За то, когда мы очутились в комнате, радушие и гостеприимство ее хозяина вполне вознаградили меня за предпринятый труд; услужливый денщик его, беспрестанно понуждаемый своим офицером, до того накалил печь, что мы наконец принуждены были открыть окно, прежде чем улеглись спать.

На другой день, рано утром, радушный хозяин принялся сам за непривычный для него и вовсе неизвестный его денщику труд приготовления чаю, по русскому обычаю, которым все мы остались очень довольны.

Пароход давно дымился и свистал, когда я ступал на него с неприятным чувством ожидания сильной качки и всех ее последствий. Прежде, однако, чем оставим Себенико, укажем на замечательный по архитектуре собор, построенный венгерцами в XV веке. Для любознательного путешественника не лишним будет съездить также посмотреть водопад Кéрка, за три часа езды отстоящий от Себенико. Масса воды его не велика, но роскошь окружающей растительности и дикость природы невольно поразят вас. Во время летних рейсов парохода эту поездку легко сделать, отправившись немедленно по приходе его до ночи.

Ветер усиливался по мере того, как мы выходили из канала в открытое море. С ревом, порывисто налетал он на наш пароход, метал его с волны на волну, или нагонял на него целую массу воды, которая обдавала всю палубу; пароход извивался и стонал, словно в предсмертных муках; резкий дождь с градом хлестал матросов, суетившихся около снастей, увязывавших два орудия и другие тяжести, которые качало и било об остов корабля, и без того коробившийся, как лучина, под гнетом и бичеванием волн. В каютах воздух был невыносимый. Я приказал привязать себя на палубе к чему-то неподвижному, и сидел промокший и продрогнувший до костей. Я не страдал тем, что собственно называется морскою болезнью; но стеснение в груди, дурнота и кружение головы не оставляли меня ни на минуту. Предо мною был совершенный хаос. Тучи носились над самим морем и сливались с вершинами громадных волн, таких же темных, таких же грозных, как и небо; пароход подымался высоко, казалось выше туч, летавших на горизонте, и опускался в глубь. Люди, снасти, изредка шныряющие морские птицы мелькали предо мною неопределенно, так, что я не мог отдать себе отчета, в воображении ли все это творилось, или в действительности; порою, что-то живое, оборвавшись сверху, проносилось по палубе, иногда задевало меня, но боли от ушиба в ту пору я не чувствовал, может быть, потому, что все тело болело, ныло. Среди тумана, массы воды, лившейся сверху и вздымавшейся снизу, среди всего этого хаоса, виднелся крест на море, который, казалось, то приближался к нам, то терялся под водою: это была «Планка», место грозное для мореходов, во время бури. Планка – гряда подводных камней, между которыми не весьма широкий проход. Крест, который виднелся перед нами, поставлен был капитаном одного чудом спасшегося судна; оно, гонимое ветром и волнами, неслось прямо на подводный камень, и никакой руль не в силах был направить путь, и никакие силы сдержать бег его: вдруг те же волны, которые несли его, массою воды и своею силою перебросили через гребень подводных камней, и судно невредимо очутилось за ними; бывшие на нем моряки, уже приготовлявшиеся к неизбежной смерти, очнулись как бы вновь призванные к жизни.

Часа два продолжалась страшная борьба стихии с волею человека, силившегося побороть и обуздать стихию. Пароход не раз судорожно изгибался, сдавленный двумя волнами; машина, казалось, готова была лопнуть, работая всею силою своих паров; но человек преодолел, и наш пароход прошел счастливо «Планку»; вскоре вошел в канал, образуемый островами, прилегающими к Спалатро, и мерным ходом продолжал свой победоносный путь.

Из кают, словно тени из подземельных жилищ, выходили пассажиры, бледные, испитые, шатающиеся.

Солнце западало. На горизонте проглянула светлая полоса неба, на котором ярко вырезались очертания гор. Спалатро представлялся в каком-то таинственном полусвете, с золотистыми отблесками вершины домов, освещенных последними лучами солнца. Дворец императора Диоклитиана – увы, обезображенный, застроенный и заслоненный, все еще поражал воспоминанием прежнего величия. Воссоздайте его в своей памяти в том виде, каков он был, что легко сделать по сохранившимся вполне его остаткам и башням с просветами, сквозь которые видны были храмы Юпитера и Эскулапа, великолепные и ныне, – и вы можете себе представить, каков был прежде Спалатро!.. Известно, что император Диоклитиан, после двадцатилетнего блестящего царствования, отказался от престола (в 305 г. по Р. Х.), и провел счастливо и покойно остаток своей жизни, – иные говорят в Диоклее, которой развалины (близ Подгорицы) мы некогда осмотрели в подробности; другие – в Салоне, находящейся в получасе расстояния от Спалатро. Из Салоны через сад открывался вид на этот великолепный дворец, который император отстраивал в течение последних 12-ти лет своего правления. Дворец составлял почти четырехугольник с площадью по середине, с башнями по углам; южная сторона его, обращенная к гавани, простиралась на 600 футов, а восточная на 706 футов[36].

Император помещался в южной части здания; тут же находились и два храма. Наружные стены здания почти всюду сохранились; толщина их в 7 футов. Из башен не достает одной, юго-западной; так называемые Золотые врата дворца сохранились очень хорошо. Полторы тысячи лет пронеслись над этим величественным памятником, щадя и не задевая его своими разрушительными полетами. Набеги варваров и полчища разноплеменных народов разбивались об его неприступные стены, в которых нередко запиралось целое население Спалатро, как ныне разбиваются волны морские о камни его набережной. Но правительства образованные не пощадили его, надломав, обезобразив и застроив его – для помещения казарм, если не ошибаюсь, и для других потребностей, мне неизвестных, так что ныне антикварий с трудом может следить за его направлением и отыскивать различные его предназначения. Действительно, его прежний вид должен колоть глаза нынешнему веку и слишком противоречил бы настоящему состоянию Далмации. Надо было уничтожить древний дворец; а если не в силах сдвинуть эти гигантские камни, то изуродовать его, превратив в казармы, как превращено в казармы же чудное здание Кастельластвы!

На западной стороне дворца Диоклитианова возвышается храм Юпитера. Он превращен в христианский соборный храм, и необходимые для этого перестройки весьма изменили его, и разрушили единство и гармонию этого величественного здания. Купол и колоннада его поражают простотой и изяществом. Еще сохранились наверху изображения подвигов Дианы, что заставляет некоторых предполагать, что храм был посвящен этой богине. Мы не беремся разбирать столь щекотливого для археологов вопроса. Воображаем, как хороша была идущая от храма площадь с великолепной колоннадой вокруг, оканчивающеюся небольшим, но изящным храмом Эскулапа. Колоннада