История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - Джованни Казанова

— А пока, — сказал он, — приведите ее ко мне.

Итак, входит Нина в ложу вице-короля со своим дерзким видом и спрашивает, чего он от нее хочет.

— Вы наглая особа, которая пренебрегла уважением публики и законами, и вы заслуживаете сурового наказания.

— Что я сделала?

— Тот же прыжок, что и позавчера.

— Это правда, но я никак не нарушила ваш каталанский закон, потому что никто не может сказать, что видел мои трусы. Чтобы быть уверенной, что никто их не увидит, я их вообще не надела. Могла ли я сделать больше в угоду вашему дурацкому закону, который уже стоил мне двух экю? Ответьте мне.

Вице-король и все важные персоны, что там были, должны были сделать над собой усилие, чтобы удержаться от смеха, потому что, как вы знаете, важность не терпит смеха. Чертовка Нина, по существу, была права, и диспут насчет нарушения этого закона, нарушен он или нет, выглядел бы странно из-за деталей, которые следовало привлечь, чтобы доказывать, что Нина была вдвойне виновна. Вице-король удовольствовался тем, что сказал ей, что если в будущем она вздумает танцевать без трусов, она пойдет на месяц в тюрьму, на хлеб и воду. Она подчинилась.

Неделю спустя давали новый балет моего мужа, который понравился до того, что публика потребовала повторения. Граф послал сказать, что требование публики будет удовлетворено, и танцоры и танцовщицы были оповещены в своих ложах, чтобы приготовиться к повторному исполнению. Нина, которая была уже почти раздета, сказала моему мужу, чтобы обошлись без нее. Это было невозможно; она представляла персонажа, необходимого в этом балете. Она смеется над его доводами, она не хочет. Мой муж отчитывается перед инспектором о причине, что мешает удовлетворить требование партера; инспектор идет в ложу Нины, он хочет ее уговорить — ничего не получается; он ее ругает, он ей грозит — все напрасно; он ее упрекает — Нина встает, и выставляет его за дверь за плечи, так грубо, что маленький мужчина чуть не падает. Он идет в ложу Е.В., объясняет ему положение, и два солдата тут же идут привести Нину к губернатору в том виде, как она есть, не в рубашке, но в виде неприличном, к несчастью для того, кому, для того, чтобы ее наказать, совсем не нужно видеть ее в столь глубоком неглиже. Вы знаете, насколько плутовка хороша. Губернатор говорит ей, немного сниженным тоном, то, что должен ей сказать, но Нина, слегка приободрившись, говорит ему, что он может ее убить, но танцевать не заставит. Пусть пропадут Испания, партер, и вся земля вместе с ним, я не хочу танцевать, и вы неправы, что хотите меня заставить это делать, потому что в моем ангажементе нет такого, чтобы я должна была танцевать два раза в одном балете, в тот же вечер; и я настолько возмущена вашим тираническим поведением и оскорблением, которое вы хотите мне нанести своим мерзким деспотизмом, что теперь заявляю вам, что не желаю больше танцевать в этом театре ни этим вечером, ни завтра, никогда. Я не попрошу у вас ни су, позвольте мне уйти к себе и знайте, что я венецианка и свободна. Я согласна, что, несмотря на это, вы можете заставить меня вынести всяческие неприятности. Я вынесу все твердо, и если вы не вынудите меня умереть, я отомщу, рассказав всем в Италии, как обращаются с порядочными женщинами у вас.

Губернатор, удивленный, заявил, что Нина сумасшедшая. Он вызвал моего мужа и сказал ему дать балет без нее и не рассчитывать на нее в будущем, потому что больше она не работает. Затем он сказал Нине уходить и приказал ее отпустить. Она вернулась в ложу, где оделась и вернулась к нам, где она жила. Мой муж дал балет, как смог, но губернатор, граф Рикла, почувствовал себя по уши влюбленным в непокорную.

У нее было ценное кольцо, которое она думала продать, чтобы вернуться в Италию. На следующий день пришел Молинари, очень плохой певец, и сказал, что Е.В. имеет желание ее видеть завтра, в маленьком доме в провинции, чтобы удостовериться, не сумасшедшая ли она, так как она говорила с ним так, как никто и никогда до того. Это было то, чего Нина и хотела, она была уверена, что одержит над ним победу. Она велит Молинари сказать Е.В., что она находит его умным и ласковым. За этим первым свиданием, согласно своднику Молинари, последовало все остальное. Чтобы сохранить для себя этого сеньора и увериться, что она держит его все время в своих оковах, она обращается время от времени с ним сурово, и этим делает его счастливым, когда становится милостивой. Он не может с ней расстаться.

Вот что я узнал от этой кровосмесительной Шицца, которой могло быть тогда сорок лет Через два года от этого времени читатель окажется в Болонье, где снова увидит Нину. Тогда мы о ней поговорим.

На следующий день я получил ответ от Генриетты. Во его копия:

«Нет ничего более романтичного, мой старый друг, чем наша история при нашей встрече в моем сельском доме, шесть лет назад, и настоящая, через двадцать два года после нашего расставания в Женеве. Мы оба постарели. Поверите ли, что, несмотря на то, что я вас еще люблю, я очень рада, что вы меня не узнали? Это не то, чтобы я стала некрасивой, но полнота мне дала другую физиономию. Я вдова, счастлива и достаточно обеспечена, чтобы заверить вас, что если вам не хватит денег у банкиров, вы найдете их в кошельке у Генриетты. Не возвращайтесь в Экс, чтобы встретиться со мной, потому что ваше возвращение вызовет толки, но если вы вернетесь снова в Экс через какое-то время, мы сможем увидеться, хотя и не как старые знакомые. Я чувствую себя счастливой, когда думаю, что способствовала продлению вашей жизни, поместив возле вас женщину, чье доброе сердце и верность я знаю. Я очень рада, что она сказала вам все теперь. Если вы хотите начать со мной переписку, я сделаю все возможное, чтобы ее поддерживать. Мне очень любопытно знать, что вы делали после вашего бегства из Пьомби. Я обещаю вам, теперь, когда вы дали мне такое сильное доказательство вашей деликатности, рассказать вам всю историю, которая была причиной нашей встречи в Чезене, и историю моего возвращения на родину. Первая — это секрет для всего мира. Единственно г-н д'Антуэн знает ее частично. Я благодарна вам за то, что вы не знакомы ни с кем из моего нынешнего здешнего существования, хотя Марколина должна была рассказать вам все, что я ей поручила. Скажите мне, что стало с этой очаровательной девушкой. Прощайте».

Это письмо меня убедило. Генриетта стала мудрой; сила темперамента уменьшилась в ней, как и во мне. Она была счастлива, я — нет. Если бы я вернулся в Экс к ней, люди догадались бы о вещах, которые никто не должен знать; и что бы я делал? Я мог бы стать для нее лишь обузой. Я ответил ей длинным письмом и согласился с эпистолярными отношениями, которые она предложила. Я рассказал ей в общих чертах обо всех превратностях моей судьбы, и она описала мне подробно всю свою жизнь, в тридцати или сорока письмах, которые я приложу к этим Мемуарам, если Генриетта умрет раньше меня. Сегодня она еще жива, старая и счастливая.