Борис Годунов. Трагедия о добром царе - Вячеслав Козляков

Сама битва с крымским царем Казы-Гиреем состоялась 4 июля. В разрядных книгах она описывается без особенных подробностей. Началось сражение «в третьем часу дни» (счет часов велся от восхода солнца) с наступления крымского войска «к обозу». Тогда «сшедчися полки, билися весь день с утра и до вечера, и из наряду по них стреляли». В «Новом летописце» сообщается об уроне, который был нанесен московскому войску: «Люди же государевы бияхусь с ним из обозу и не можаху их одолети; они же погани топтаху московских людей и до обозу»[353]. Автор «Пискаревского летописца» писал, что войска в тот день воевали недолго и немного, скорее осуществляя разведку боем: «и стали травитися непомногу от Воробьева, да от Котла; и тот день весь травилися»[354]. Это известие ближе к истине, оно даже текстуально совпадает с текстом разрядных книг: «Июля в 4 день с утра в неделю пришел к Москве крымской царь Каза Гирей Девлет Гиреев сын со многим собранием по Серпуховской дороге; от Котла и послал к государеву обозу крымской царь царевичев со многими крымскими людьми травитися против Даниловского манастыря от Курганов и от Воробьева». Навстречу из обоза были высланы «изо всех полков» головы с дворянскими сотнями, а также служилые иноземцы. Им тоже было велено «с крымскими людьми травитись». Главные воеводы князь Федор Иванович Мстиславский и Борис Федорович Годунов находились всё это время в обозе, ожидая главной битвы. В разрядных книгах сочли необходимым уточнить: «А сами государевы бояре и воеводы по государеву наказу стояли в обозе готовы, а из обозу в то время вон не выходили для тово, что ждали самово крымского царя с ево полком и хотели к нему тогды вытить из обозу вон на прямое дело. И царь крымской к государевым бояром и воеводам на прямое дело не пошол и полков своих не объявил, а стоял на Котле в оврагох в крепости». В целом же первые столкновения были достаточно успешными для русского войска, дворянские сотни «многих крымских людей побили и языки поимали многие»[355]. Воеводы князь Федор Иванович Мстиславский и Борис Федорович Годунов прислали с победным известием («с сеунчом») и «с языки» к царю Федору Ивановичу.

После первых столкновений крымские войска отошли, но не далеко, на те самые луга под Коломенским, в которых сначала стояла «береговая рать». Сам крымский царь Казы-Гирей «стал на станех за Москвою-рекою»[356]. Но уже в следующую ночь крымский царь и его войско непостижимым образом бежали от Москвы. Так некогда Батый повернул с пути на Великий Новгород, а ужасный Тимур (Темир-Аксак, как его называли в русских летописях) ушел из русских пределов. Люди того времени могли связать это только с небесным заступничеством. О том, что послужило причиной бегства крымского царя Казы-Гирея из-под Москвы, рассказывали по-разному. В «Новом летописце» содержится известие о том, что ночью в московских полках был «великой шум». Когда напуганные крымцы стали расспрашивать «полонеников», те объявили царю Казы-Гирею, что «приидоша к Москве многая сила новгородцкая и иных государств Московских, прити сее нощи на тебе». В страхе из-за возможного ночного штурма царь бежал от Москвы, «и коши пометав». За ним, видя «царев побег», последовало и всё войско. Утром воеводы царя Федора Ивановича с удивлением обнаружили, что врага нигде не было[357].

Это известие имеет основу в посольских документах. Именно так объясняли причину отхода царя Казы-Гирея на переговорах с русским посланником в Крыму в августе 1591 года. С. М. Соловьев пересказал их содержание в своей «Истории России»: «Объяснили… почему хан побежал от Москвы: пленники сказали, что новгородская и псковская сила пришла и хочет государь выслать на хана воевод своих; Казы-Гирей спросил: „Кто главный воевода?“ Пленные отвечали, что Борис Федорович Годунов. Тогда князья и мурзы стали говорить: „Если Бориса пошлют, то с Борисом будет много людей“. Хан и побежал»[358]. Интересно, что автор «Нового летописца» совсем «забыл» упомянуть о роли главного воеводы Бориса Годунова.

В «Пискаревском летописце» причина ночного шума в русском войске объясняется прозаически — испугом «некого боярского человека», поведшего лошадей на водопой. Когда одна из лошадей вырвалась и побежала прочь, он стал кричать: «Переймите коня!» В условиях напряженного противостояния русских и крымцев началась цепная реакция страха. Стали стрелять в «обозе», потом в Москве; царь Казы-Гирей, наверное, подумал, что противник пошел на ночной штурм и бежал: «И от того стался страх в обозе и во всех городех на Москве[359]{2}, и стрельба многая отовсюду, и осветиша городы все от пушек». Ночное зарево от стреляющих пушек, «многие крик и шум» вынудили царя Казы-Гирея бежать «с великою боязнью»[360].

Неизвестно, в какой мере случай и неразбериха сыграли на руку русскому войску. В официальной версии разрядных книг всё выглядело вполне пристойно, успех был приписан ночному штурму и стрельбе из пушек «блиско крымского царя полков». Однако кому могло прийти в голову такое военное новшество: штурмовать врага ночью, когда не рассмотреть, где находится свой, а где чужой? Впрочем, в великой радости от избавления от крымской угрозы таким деталям не придавали значения. Иначе пришлось бы награждать безвестного даточного человека, устроившего переполох, — конюха, а не боярина и конюшего Бориса Годунова, которому оставалось пожинать плоды своей победы под Москвой.

Преследование крымского царя тоже было поручено боярам и воеводам князю Федору Ивановичу Мстиславскому и Борису Федоровичу Годунову. Однако они смогли лишь убедиться, что бегство царя Казы-Гирея оказалось настолько поспешным, что он, вопреки обыкновенной практике, не «роспускал» свое войско. То есть не стал грабить серпуховские, каширские, коломенские или рязанские места, уводя полон, а бежал, не теряя времени, в Крым. Царя преследовали до Судбищ — еще одного памятного и символического места тяжелого поражения от татар в 1555 году. Тогда стало ясно, что крымцы окончательно покинули русские земли. Поэтому князь Мстиславский и Борис Годунов общим советом решили прекратить преследование врага, хотя им была уже прислана новая царская роспись полков.

С донесением об этом общем решении, присланным воеводой князем Федором Ивановичем Мстиславским «с товарищи», случился казус, показывающий, что царь Федор Иванович мог самостоятельно вмешаться в счеты воевод, поддерживая любимого шурина. Мстиславский, оказавшись в Серпухове, снова почувствовал себя главным воеводой. Но тихий, слабый и безвольный государь (каким изображают царя Федора Ивановича!) 10 июля 1591 года пригрозил главе Боярской думы и всего войска: «…и то худо, что князь Федор ему, великому государю царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии, указывает, по своему пишет, а не против государевы грамоты!» Царь запоминающимся образом поучил князя Мстиславского правилам делопроизводства, потому что понял, что причиной пропуска имени Бориса Годунова в его переписке была местническая ревность князя Мстиславского к правителю государства: «И будет ему то стало досадно, что к ним написан в грамоте конюшей и боярин и дворовой воевода Борис Федорович Годунов, и нечто будет ему то не за обычей, — изначала то ведетца: как от государя напишут в грамоте, и против государевых грамот пишут по тому же»[361]. Столкновение с князем Мстиславским, которого поставили на место, окончательно показало, что Борису Годунову, по родству с царем, должно оказываться предпочтение перед всеми, несмотря на родословные счеты.