Инсургент - Вероника Рот

Ни эгоизм, ни смущение не помешали ему увидеть ее доброту, как это часто бывает с другими. Такая любовь может существовать только в Отречении? Не знаю.

Мой отец — рожденный Эрудированным, ставший Отреченным. Ему, как и мне, приходилось нелегко в рамках правил избранной им фракции, но он старался, и, видя истинную самоотверженность, узнавал ее.

Я прижимаю подушку к груди и зарываюсь в нее лицом. Я не плачу. Мне просто больно.

Горе не так мучительно, как чувство вины, но изматывает куда больше.

— Стифф!

Я резко просыпаюсь. Мои руки до сих пор сжимают подушку. Вижу мокрое пятно на матрасе под моим лицом. Я сажусь, вытирая глаза кончиками пальцев.

— Что случилось?

Явно не случилось ничего хорошего.

— Твоя казнь назначена на завтрашнее утро на восемь часов.

— Моя казнь? Но она… она же еще не разработала правильное моделирование. Она не могла…

— Она сказала, что вместо тебя продолжит эксперименты на Тобиасе, — ответил он.

Все, что я могу произнести — это вздох ужаса.

Я впиваюсь пальцами в матрас и качаюсь вперед и назад, вперед и назад. Завтра моя жизнь закончится. Тобиас сможет продержаться достаточно долго, чтобы сбежать при вторжении Афракционеров. Бесстрашные изберут нового лидера. Все дела, которые я оставлю, можно легко доделать.

Я киваю. Нет семьи, нет недоделанных дел, нет большого ущерба.

— Я могла бы простить тебя, — признаюсь я. — За то, что пытался убить меня во время инициации. Я, наверное, могла бы.

Мы оба молчим некоторое время. Не знаю, почему сказала ему об этом. Может быть, просто потому, что это правда, а сегодня, именно сегодня, самое время быть честной. Сегодня я буду и честной, и самоотверженной, и храброй. Дивергент.

— Я никогда не просил тебя, — говорит он, и разворачивается, чтобы уйти, но потом останавливается в дверном проеме и говорит:

— Сейчас 9:24.

То, что он сказал мне время — небольшое предательство, а значит обычный подвиг. И я, наверное, впервые вижу в Питере настоящего Бесстрашного.

Я умру завтра. Прошло столько времени с тех пор, как я была уверена хоть в чем-то, так что это похоже на подарок. Сегодня — ничего. Завтра — все, что бывает после смерти. И Джанин до сих пор не знает, как управлять Дивергентами.

Я прижимаю подушку к груди и просто позволяю себе расплакаться. Плачу сильно, как плачет ребенок, до тех пор, пока мое тело не заливает жар, и я не начинаю чувствовать себя заболевшей. Можно притвориться смелой, но я не такая.

Мне кажется, что сейчас самое время просить прощения за все, что я сделала, но я уверена, что мой список не будет полным. Я также не верю, что все, что бывает после смерти, зависит от того, насколько точно я перечислю список моих преступлений — это слишком похоже на загробную жизнь для Эрудированных: сплошная точность и никаких чувств. Я не верю, что все то, что будет после смерти, вообще зависит от моих поступков.

Я лучше сделаю так, как учили меня Отреченные — абстрагируюсь от себя, мысленно перенесусь наружу и буду надеяться, что, что бы ни случилось, все к лучшему.

Мои губы трогает легкая улыбка. Если бы я могла сказать родителям, что умру Отреченной, они бы, наверное, гордились.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Перевод: Инна Константинова

Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль

Этим утром на мне чистая одежда: черные штаны — слишком свободные, но кого это волнует? — и рубашка с длинными рукавами. Обуви нет.

Еще не время. Я ловлю себя на том, что переплетаю собственные пальцы и склоняю голову. Иногда мой отец поступал так перед завтраком, я никогда не интересовалась у него, что это значит. Тем не менее, мне хочется снова почувствовать связь со своим отцом… до того, как я… ну, до того, как это закончится.

Спустя несколько мгновений тишины Питер говорит мне, что пора идти. Он почти не смотрит в мою сторону, адресуя хмурые взгляды стене позади меня. Наверное, этим утром просьба взглянуть в дружелюбное лицо была бы большой наглостью. Я встаю, и мы вместе идем по коридору.

Мои пальцы холодные. Мои ноги прилипают к плитке. Мы поворачиваем за угол, и я слышу приглушенные крики. Сначала слов не разобрать, но по мере того, как я приближаюсь, голос обретает форму.

— Я хочу… ее! — Тобиас. — Я… увидеть ее!

Я смотрю на Питера:

— Можно поговорить с ним в последний раз?

Питер качает головой.

— Там есть окно. Может быть, если он увидит тебя, то, наконец, заткнется.

Он ведет меня по коридору, который заканчивается тупиком. В конце дверь; Питер прав, там есть небольшое окно в верхней части, приблизительно на фут выше моей головы.

— Трис! — здесь голос Тобиаса звучит яснее. — Я хочу увидеть ее!

Я тянусь и прижимаю свою руку к стеклу. Крики прекращаются, и его лицо появляется за стеклом. Его глаза красные, лицо в пятнах. Красивый. Он смотрит на меня сверху вниз в течение нескольких секунд, а затем прижимает руку к стеклу напротив моей ладони. Я притворяюсь, что чувствую его тепло.

Он прислоняет лоб к двери и жмурится.

Я опускаю руку и отворачиваюсь до того, как он откроет глаза. Я чувствую боль в груди еще худшую, чем когда была ранена в плечо. Сжимаю рубашку, смаргиваю слезы и присоединяюсь к Питеру в главном коридоре.

— Спасибо, — говорю я тихо, хотя хотела сказать громче.

— Не важно, — Питер снова хмурится. — Давай, просто идти.

Я слышу грохот где-то впереди нас, звуки толпы. Следующий коридор заполнен Бесстрашными предателями, высокими и низкими, молодыми и старыми, вооруженными и невооруженными. Все они носят синюю повязку предательства.

— Эй! — Питер кричит. — Очистить путь!

Самые близкие к нам Бесстрашные предатели, слышат его и прижимаются к стенам, чтобы освободить дорогу. Другие Бесстрашные предатели следуют их примеру, и все затихают. Питер отстраняется, чтобы позволить мне идти перед ним. Мне знаком этот путь.

Не знаю, что послужило сигналом, но кто-то барабанит кулаками по стене, кто-то присоединяется, а я иду по проходу сквозь строй Бесстрашных предателей. Вокруг меня двигаются их руки. Стук такой ритмичный, что мое сердце гонится за ним.

Некоторые Бесстрашные предатели склоняют голову в мою сторону — я не уверена, почему. Это не имеет значения.

Я дохожу до конца коридора и открываю дверь в камеру.

Она не заперта.

Коридор переполнен Бесстрашными предателями; комнату исполнения приговора заполняют Эрудиты, расступаясь у меня на пути. Они молча изучают меня, когда я иду к металлическому столу в центре комнаты. Джанин стоит в нескольких шагах. Царапины на ее лице видны через торопливо наложенный макияж. Она не смотрит на меня.

Четыре камеры свисают с потолка, по одной в каждом углу стола. Я сажусь, вытираю руки о штаны, и лишь затем ложусь.

Стол холодный. Холод проникает под кожу в кости. Подходящее ощущение, ведь это именно то, что произойдет с моим телом, когда его оставит жизнь; оно станет холодным и тяжелым, тяжелее, чем я когда-либо была. Что до остального, то я не уверена: некоторые люди полагают, что я никуда не уйду, и возможно они правы, а возможно и нет. В любом случае, догадки совершенно бесполезны.

Питер подсовывает электрод за воротом моей рубашки и прижимает его к моей груди, прямо на сердце. Он присоединяет провода к электроду и включает кардиомонитор. Я слышу свое сердцебиение, быстрое и сильное. Скоро на месте ритма не будет ничего.

И тогда внутри меня все сведется к одной единственной мысли:

Я не хочу умирать.

Все это время Тобиас ругал меня за то, что я рискую своей жизнью, а я никогда не принимала его всерьез. Я верила, что хочу быть с моими родителями, где все это закончится. Была уверена, что, как и они, хочу совершить самопожертвование. Но нет. Нет, нет.

Жжение и кипение внутри меня — это стремление выжить.

Я не хочу умирать, я не хочу умирать, я не хочу!

Джанин выходит вперед со шприцем полным фиолетовой сыворотки. Ее очки отражают люминесцентную лампу над нашими головами, так что я едва могу видеть ее глаза.

Каждая частичка моего тела кричит: жить, жить, жить. Я считала, что отдать свою жизнь за жизнь Уилла, за жизни моих родителей — это правильно. Считала, что мне следует умереть, но я была не права; мне нужно жить своей жизнью, несмотря на их смерти. Мне нужно жить.

Джанин придерживает мою голову рукой и вставляет мне в шею шприц.

Со мной не покончено! — крик лишь в моей в моей голове. — Я здесь еще не закончила!

Она нажимает на поршень. Питер наклоняется вперед и заглядывает в мои глаза.

— Сыворотка вступит в силу через одну минуту, — сообщает он. — Будь храброй, Трис.

Я поражена, это именно те слова, что сказал Тобиас, помещая меня в мое первое моделирование.