Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

женщинах — палачах из эпохи мировых войн. Дай такой особе всевластие и безнаказанность, и она испарит половину несовершенного мира. Для неё все были отвратительно несовершенны. Расистка. Выскочил, очевидно, какой-то информационный вирус из генетической базы данных. Или подобные люди не переведутся никогда, пока существует человечество. Я всегда любила историю человечества, хотя любила не совсем подходящее слово. Я считаю, что нельзя понять людей, нашу цивилизацию, не зная её истории. Пусть она и запутана, уничтожена наполовину, а на другую половину сфальсифицирована в прошлые века, что-то же и можно понять. Когда-то он тоже любил историю, а потом резко разлюбил её.

«У меня тут такая звёздная фея», — продолжал он, — «я потерял от неё голову. Никого подобного ей на Земле у меня не было». И я увидела вдруг записи из его личного дневника. Зачем? Он и незнакомка на удивительном, непривычном для глаз, пляже. Полуголые, в каких-то шутовских травяных юбках на бёдрах, в её волосах цветы, у него же на бритой дурной голове огромный, свекольного цвета лист, чёрт знает какого дерева. Короче, привет из эпохи палеолита! Она смеялась и прижималась к нему. Нереально красивая, это правда. Юная. Как будто её кто придумал. Или ещё одна пошлая анимация — он и она в горах. Она в земном нашем комбинезоне, тоненькая, волосы чёрные и мерцают от световых бликов, вроде антрацита. Прижимается к нему.

Я не могла ничего понять. Раньше он был другим. Закрытым в личных проявлениях, а тут? Какой-то сплошной стриптиз! К чему он мне? Разлюбил и скажи: не люблю. И всё. К чему было это представление в образах? Издевательство к чему? И какая сила заставила меня всё это смотреть, а не бросить эту мерзость вон? Но он знал, что я не только всё просмотрю, но и дождусь его последующего комментария.

«Забудь меня. Ищи другого. Я никогда не любил тебя».

Помню, я сбросила ту флэшку в реку с моста, поскольку я там же её и активировала, и просматривала у реки, не имея терпения сделать это дома. Я приползла домой внутри убитая, так мне тогда казалось. Но, к счастью, то омертвление прошло, я исцелилась. Хотя и воскресала не один год. В марсианских городах, где я стала работать, я и познакомилась со своим вторым мужем. И вдруг опять привет из Паралеи, его привёз уже другой человек, вернувшийся оттуда.

Муж сказал, — Пошли ему тоже послание. Я постараюсь узнать, когда туда отбывает очередной звездолёт. Объясни ему всё и дай свободу от себя, — он считал, что я была любимой женой, и только обстоятельства сложились так, что нам пришлось разлучиться. Не могла я никому рассказать о своём прошлом унижении.

И опять не смогла я выбросить его послание, смутно надеясь на перемену. Перемену чего? Это был уже другой человек. Глаза тоскливые, лицо нервное какое-то, губы усмешливые, вроде того, что всё ему трынь-трава! Поздоровел он ещё больше и ещё больше огрубел, хотя куда и больше?

«Я помню тебя, моя фея», — сказал он.

— Фея, но не твоя давно, — так я ему ответила. Пусть и не услышит, а всё как-то легче. Вроде как отомстила. — А твоя-то звёздная краса где?

И тут опять возникла та самая мистика, что он будто предвидел все мои вопросы. Он начал говорить циничные вещи о женщинах той планеты, что они все продажные и ничтожные. Что он устал любить пустые оболочки.

— Да не люби. Кто и заставляет! — опять я виртуальному персонажу, если по сути, отвечаю. А он-то отвечает, предвидя любую из моих реакций. Думаю, я не была для него загадкой никогда.

«Привык уже так жить. А жалуюсь больше от позёрства. Тебе чтобы досадить». Я не верила своим ушам. Это была подмена. Это не он! Но кто? Я не знала человека, на кого смотрела в экран. И мне ли предназначено звёздное послание из изнаночного какого-то мира, преодолевшее такую мега траекторию вместе с посланцем. А посланец космодесантник, молодой совсем и радостный, вручил мне эту жесть, думая, что я счастливая возлюбленная, а сам он добрый волшебник, принёсший мне самое немыслимое волшебство на свете. Я решила уничтожить запись немедленно. И вдруг в этот самый момент «Мерлин» стал умолять выслушать послание до конца. Сказал, что ему за счастье просто увидеть моё лицо во сне, лицо земной женщины, услышать родную речь из её уст. Но ему не дано и этой милости. Я ему не приснилась ни разу, а он любуется мною в записи, где я ем вишню в том красном платье, когда я ещё была беременной сыном на начальном сроке. И что я одна была наделена всепрощением. А все остальные, он в этом уверен, его забыли.

— Все? — прошептала я. — Кто же все?

А он отвечает, как будто у нас реальный диалог: «Ты знаешь, кто ещё». Но я и понятия не имела, кто эти «остальные». Я всегда считала себя единственной его женой. Думаешь, он попросил прощения? Нет, конечно.

— Зря ты мне это прислал, — так я ему сказала, впав в самообман настоящего его присутствия рядом, или же это было странное временное помешательство? — У меня хотя бы оставалась память о прекрасном человеке, о моей любви. А что теперь?

А он отвечает, и всё совпадает чётко с моими вопросами: «Специально прислал тебе послание, чтобы не было у тебя доброй памяти обо мне. Чтобы отвратилась и забыла окончательно. Для того и красуюсь. И не был я никогда прекрасным, как ты считала, человеком, а всегда был тем, каков перед тобой. Ты всегда была одна, и я никогда не был твоим мужем. Надеюсь, теперь ты очнулась от любовного обморока своего разума. Я же вылез из надушенных пелёнок нашей пластиковой и дутой, как новогодний шарик, цивилизации. Обманчиво радужной внешне и пустой внутри».

И засмеялся радостно мне в лицо, после чего добавил: «Теперь уж точно не забудешь. Никогда»! Я едва не отключилась от жути происходящего. Он как будто был рядом, смотрел мне прямо в глаза и ни разу не промахнулся ни своим взглядом, ни своим словом, чтобы невпопад. Или же наплыв чувств лишил меня чувства реальности, и я всё придумала потом уже? Когда я попыталась воспроизвести запись, её не было. Видимо, я её стёрла почти бессознательно, автоматически, как хотела это сразу.

Муж спросил меня, — Ты составила своё ответное послание? Ты была деликатна с ним? Ты объяснила ему всё?

Я ему, — Да, да! Мы давно остыли. Это же была юность. Веришь, я