Из века в век - Тамара Шаркова

кто состоится или нет, и кто из кого выйдет, я резко поднялся и заявил:

— Ну, знаешь! Тоже мне Фрейда нашла! Из тебя, может, знаменитая актриса выйдет! Кстати, все Парижские знаменитости маленького роста: и Пиаф, и Матье. А я, может, «Аншлаг» буду вести вместо этой, как ее…Дубовицкой!

Я не окончил, потому что Даша расхохоталась, и я тоже не выдержал.

Вдруг она вскинулась.

— Юра, час уже есть?

— Нет. Без четверти.

— А у вас какие-нибудь окна выходят на улицу?

— Да. В гостиной.

— Пойдем, посмотрим! За мной должны приехать. Мама и этот…бой-френд дипломатический.

Даша влезла в свои копытца, и мы направились в гостиную. Дубовый стол, известный под именем «Стола короля Ричарда», был придвинут к самым окнам. Почему Ричарда? Потому что это производное от Рича — так в младенчестве я произносил «Роман ИльиЧ» — имя отчество отца — на радость его институтским коллегам. Кто бы еще додумался до такого прозвища! Звали бы за глаза «шефом» или «начальником». А так: "Лорд Ричард", "Лорд", "Рич" — вариантов стало много.

Стол был такой широкий, что до подоконника нам пришлось ползти на четвереньках.

Легкий шум, и, оглянувшись, я увидел отца, застывшего на пороге кабинета со странным выражением лица. Если бы не регулярные прививки «ехиднина» доктором Дагмаровым, я бы назвал его "умильным". А так я решил, что это скорее демонстрация благожелательной иронии. Ну, а гостья моя ничего этого не видела. Она прильнула к стеклу и, поводя головой из стороны в сторону, нашла то, что ожидала.

— Приехали! — сказала она огорченно. — Видишь мерс? А мама рядом стоит, курит. Он не разрешает в машине…

Я оторвался от созерцания отца и посмотрел на улицу. На противоположной стороне у кромки тротуара припарковался шикарный вишневый пятисотый мерс.

Возле него, за багажником стояла высокая стройная женщина в длинном пальто. Темные волосы ее были распущены и ниспадали ниже плеч, как у Даши. Широкий рукав пальто собрался складками у локтя, обнажая тонкую руку с сигаретой в длинных пальцах. Тут Даша оглянулась и увидала отца.

Перебирая ногами и руками, как на детской горке, она ловко и безо всякого смущения добралась до конца стола, откуда ее сняли и поставили на пол сильные руки папы. Вслед за ней на паркет обрушился и я.

— Мерси! Мне так жаль уходить.

— А нам прощаться с вами, мадемуазель. Но, может, в недалеком будущем найдете время навестить нас и э-э-э помузицировать?

— Что вы! Я не умею играть ничего, кроме этого. Меня Лия, тетя моя, просто научила нажимать клавиши в определенном порядке, даже цифры на них рисовала! Мне Дассен очень нравится, вот я и упросила ее.

Брови отца поднялись почти на всю высоту лба.

Даша рассмеялась.

— Ну да, я ведь не занимаюсь музыкой, как Юра.

— А вы уверены, что Юра ею занимается? — в голосе отца прозвучали искусно замаскированные насмешливые нотки.

— Конечно! А он не рассказывал вам, как в нашу школу французы приезжали и с ними певица из филармонии с прической, как у Матье. Они вначале во французскую группу к малышам пошли, а потом — на репетицию хора, где мы как «рояль в кустах» пели попугайчиками:

Ке ля пэ суа сюр ле монде

Пур ля сан милян ки вьен…

Все как назло английский учат и что произносят не понимают.

Певица пошушукалась с нашей хоровичкой и поднялась на сцену солировать.

А потом…Юра, Юра, что она сделала?

У меня даже дыхание перехватило.

Вот подставила!

— Стала петь в ми бемоль мажоре, вместо до мажора, — выдавил я сквозь зубы.

— Вот-вот, стала петь в одном мажоре, а хор — в другом. Ужас!!!

Тут Юра, а он обычно на пении только рот открывает, я специально прислушивалась… Так вот, он неожиданно выходит из первого ряда вперед, оказывается рядом с солисткой, поет вместе с ней в этом самом другом мажоре, а за ним подтягивается весь хор. И голос у него, оказывается, такой громкий. Французы потом долго хлопали, обнимали Юру. А одна девушка повязала ему платочек на шею.

— Платочек?!! — фыркнул отец.

— Да, с Эйфелевой башней, черно-красный. Его наши девчонки сразу же себе забрали.

— Ну, ну!

Тут Даша взяла меня за рукав и потянула в прихожую.

— Мне пора!

В это время хлопнула входная дверь, а через минуту в коридоре появился Стоян. В куртке, но уже без шапки. В руках он держал Дашину накидку.

— Ушастый! — спросил он изумленно. — Ты стал снимать скальпы?

Потом увидел Дашу и удивился еще больше. — И брать заложниц? Так, может, представишь меня леди?

— Даша, это — доктор Стоянов. Ой, нет — Дагмаров. Стоянов — это имя…

С неподдельным интересом выслушав мой лепет, Стойко распрямил плечи, склонил чернокудрую голову, щелкнул каблуками и представился сам:

— Стоян Дагмаров.

Даша не растерялась, сделала изящный книгсен и смело поднесла свою цыплячью лапку к его плотоядным губам.

— Дана. Рада знакомству.

Стоян учтиво чмокнул ее руку и набросил на плечи накидку с ловкостью ковбоя, кидающего болас.

— Ты меня проводишь?

Даша уже стояла у порога открытой двери. Тут она посмотрела на учтивого отца, ерничающего Стояна, смущенного меня и прибавила, сдавленным голосом:

— Как мне хочется сказать вам «до свиданья»!

— Так что же вам ме… — начал было Стоян и осекся под моим взглядом.

Когда я очнулся, копытца Даши уже стучали по ступенькам, и я, стремглав бросился вдогонку. Тут Стоян, совершив молниеносный бросок, сорвал с вешалки мою куртку и швырнул мне вслед.

Дашина мама уже выкурила свою сигарету и держала в левой руке погасший окурок, словно не зная, куда его деть. Она притянула к себе дочку и сказала:

— Прощайся скорее, Всеслав торопится! Извините, Юра, что даже познакомиться не успеваем, как следует.

И у нее были глаза грачонка.

Даша ткнулась ей в грудь лицом, не выпуская из цепких пальцев моего рукава. Словно боясь обжечь дочку, Дашина мама подняла руку с окурком, а потом протянула его мне.

— Вы не могли бы… — сказала она растерянно.

— Конечно! — я осторожно высвободил сигарету из ее судорожно сжатых холодных пальцев.

Потом она села на переднее сиденье, изящно подобрав полы длинного пальто.

Когда я нагнулся, закрывая за Дашей дверцу, я увидел за рулем плотного лысого человека, не повернувшего головы в мою сторону. Но складки на его тучном затылке явно выражали недовольство.

Мерс рванулся, когда моя рука еще касалась стекла. Я чуть было не упал, потеряв равновесие. Подняв голову, я посмотрел на наши окна. Мне не хотелось, чтобы папа и Стоян видели эту сцену.

Когда я возвратился