Пути Звезднорожденных - Александр Зорич

Ледяная вода неласково поднялась по бедрам.

Шлепнула по подбородку.

Потом ледяной обруч обхватил шею.

И вот – последний глоток воздуха.

Клеть погружалась все глубже. По всему телу Харманы пробежала быстрая судорога. Потом жестокие ладони глубины надавили на уши.

Пока клетка еще находилась над водой, Хармана с сожалением отметила, что «колесница» замедлила ход. Может даже – остановилась.

Заметил это и Тарен, и его люди, навострившие уши в предощущении чего-то политически щекотливого. Каждый из них истрактовал эту остановку по-своему. Тарен разумеется, в свою пользу. А Хармана – в пользу своей гибели. Одним махом она отказалась от всех надежд на спасение.

Однако, и Тарен, и Хармана ошиблись.

«Колесница» действительно ощутимо замедлила бег. Но не оттого, что возница враз перестал торопиться. Все дело было в том, что одна из трех ручных каракатиц, которые влекли «морскую колесницу», была отпущена пастырем на свободу.

Перед тем, как тварь рванулась вперед, к клети, где умирала Хармана, пастырь наклонился к чудной морде каракатицы и шепнул ей что-то. Каракатица, которую звали Минно, деловито зачирикала – она была понятливой девочкой. Она должна была успеть сделать то, на что у людей, в напряжении застывших у воротила «морской колесницы», просто не было времени.

13

Хармана понимала, что умирает. Что воздуха в легких хватит еще на полминуты и не больше. Но она не спешила рвануться к вечности, впустив воду в легкие раньше времени.

«Теперь уж точно спешить некуда», – решила она.

Мысленно Хозяйка Гамелинов уже начала проговаривать начало магической формулы, облегчающей переход из этого мира в миры иные. Но она не успела дочитать ее до конца. Ибо ее грудь и предплечья почувствовали прикосновение чего-то еще более склизкого и холодного, чем водоросли гавани Лорка.

Она прервала чтение формулы и снова обратилась к миру сущего.

Циничный рассудок Харманы корил ее за малодушие голосом матери. «Уходя – уходи» – ее учили действовать так. Но воля к жизни заставила Харману пойти против вековечных догм Пути Стали.

«Намарн подождет. В конце концов, от смерти все равно никуда не деться.»

Щупальца?

Руки?

Пересилив отвращение, Хармана открыла глаза.

Гигантская каракатица набросилась на частые прутья решетки, орудуя своими мощными щупальцами. И прутья нехотя поддавались!

На глубине, где висела клетка, света было совсем немного. Но даже в полутьме Хармана смогла разглядеть на голове хлопотливой твари тавро.

«Императорские морские конюшни…», – подумала Хармана, прежде чем ее сознание погасло.

Четырехлетняя каракатица Минно была послушна своему пастырю. Она очень боялась рассердить его и принести женщину мертвой. Как раз в тот момент, когда Хармана выпустила изо рта последний пузырь воздуха, Минно напрягла все свои силы и наконец развела прутья клети на ширину достаточную, чтобы в зазор с горем пополам прошло обмякшее человеческое тело.

Три щупальца бережно обняли тело Харманы и Минно устремилась туда, где, как она знала, теперь дожидается ее пастырь.

Выскользнув из гавани Лорка, Минно сообразила, что голове человеческого четверонога будет лучше проделать остаток пути над водой, ведь люди – они вроде дельфинов, им нужно набирать сухого воздуху и ныряют они совсем неважно.

Спустя некоторое время, Минно возложила тело Харманы на палубу «морской колесницы».

– Ты хорошо потрудилась, моя девочка, – Горхла одобрительно похлопал каракатицу по осклизлой светло-сиреневой морде, украшенной массивным клювом.

Над коченеющим женским телом склонились в величайшей тревоге угрюмый альбинос в златотканых одеждах и стройный юноша с растерянным и несколько простоватым лицом. Юношу звали Элаем. Альбиноса – Торвентом Мудрым.

14

Зрителей было хоть отбавляй.

Пелны сгрудились на краю пристани, с величайшим изумлением следя за происходящим.

Это было позабористей казни!

На «морской колеснице» – сам император, Хуммер его раздери. Намарн благослови. Ярость Вод Алустрала пожри. В общем, сами понимаете, милостивые гиазиры.

За ним – четырехъярусный файелант. Тоже императорский.

На палубе пестро от воинов в пурпурных плащах императорской гвардии. Рядом с императором – всемогущий и свирепый урод, карлик Горхла. При одном упоминании его имени у всех, кому хватает наглости злоумышлять против императора, кусок застревает в горле.

«Кусок застревает в Горхле», – мрачно скаламбурил Тарен, в минуты опасности у него обыкновенно проклевывалось некое подобие чувства юмора.

«И, вдобавок, – с неудовольствием отметил он, – на „колеснице“ всякий может видеть недоумка Элая. Похоже, не судьба недоношенному до дому доехать – перехватили на полдороге!»

И ежу было ясно: император и Горхла спешили в Лорк, чтобы освободить Харману.

«Едва ли Элай знал о казни Харманы. Но кто-то из моряков на нашем файеланте наверняка знал и наверняка проболтался! Хотя попробуй не проболтаться, когда затейник Горхла протыкает твой язык иглой и, продев в дыру конский волос, тянет за него, побуждая к невольной болтливости…»

При мысли о пытках, да и о Горхле тоже, Тарену стало не по себе.

Когда Тай-Кевр затевал истребление Гамелинов, об императоре Торвенте и его верном Горхле никто почему-то не вспомнил.

«А если бы вспомнил, то, верно, посасывал бы сейчас заморское вино в честь окончания Игрищ Альбатросов и горя не знал бы…»

15

– Приветствую вас, мои возлюбленные чада! – начал император, степенно ступив на пристань. Особый сарказм его слов заключался в том, что император был моложе даже нестарого Тарена, которого только что причислил к своим «возлюбленным чадам». Вообще, Торвента Мудрого знали как человека с большими странностями. – Приветствую императора! – поклонился Тарен.

– Я еще не успел поздравить тебя с перстнем главы Дома, Тарен. Но это, впрочем, терпит. Ибо у нас есть дела куда более безотлагательные. Я вижу, здесь сотворили казнь Хозяйки Гамелинов, злостно нарушив тем самым обычаи Семи Благородных Домов и законы Синего Алустрала.

Тарен Меченый снова отвесил императору церемониальный поклон, не смея поднять глаза. Он не мог решить, как именно следует интриговать в его положении. Бесстрастный тон императора и свирепое молчание Горхлы были ему плохими советчиками. Наконец он промолвил:

– Ты прав, Первый Сын Синевы, мы казнили Харману. Точнее, пытались казнить ее, – поправился Тарен, с неудовольствием отмечая, что Хармана, которую поддерживает Элай, преспокойно блюет соленой водой с борта «морской колесницы». Жалкая, словно мокрая курица, но, Хуммер ее разнеси, живая! Едва ли стерва умрет в ближайшее время, если только он, Тарен, не проявит некую самоубийственную настойчивость. – Мы пытались казнить Харману как преступницу. Ибо она и есть преступница.