Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Измозик Владлен Семенович

Согласно этой же справке в это время на корпус приходилось два секретных уполномоченных, на дивизию — 5, на отдельную бригаду — 4, на губотдел — 3, на военный округ — 15. Всего секретных уполномоченных в 1924 году было 599 человек. Количество осведомителей зависело от величины гарнизонов, от политического состояния частей, гарнизонов; от сосредоточения предприятий военной промышленности. Поэтому, например, в Тульском особотделении на конец 1924 года имелось более 100 осведомителей, в Ульяновском — 76, в Самарском — более 60, в Вятском и Северо-Двинском — по 13, в Акмолинском — 6 человек. При этом Р. А. Пиляр подчеркивал крайнюю ничтожность сумм, выделяемых на содержание осведомления. По его словам, «нередко приходилось сокращать секретных уполномоченных или по месяцам не давать им жалованья, используя средства на содержание уполномоченных для оплаты осведомления». В качестве доказательства Пиляр приводил случай, произошедший во время его объезда в Украине: «Начальник особотделения одной из дивизий должен был продать имеющуюся у него при отделе лошадь и коляску для того, чтобы на вырученные деньги иметь возможность продолжать дальше весьма важную разработку». К тому же особисты находились ниже комполитсостава в должностной иерархии и не получали пайков, ни личных, ни семейных, как комполитсостав [544].

Еще более эмоционально протестовал против «скупердяйства» финансистов начальник СО ОГПУ Т. Д. Дерибас. Он, в частности, писал:

Я имею многоликий объект своей работы, состоящий из анархистов пяти толков, меньшевиков трех течений, правых с.-р. [социалистов-революционеров] двух и даже трех течений, левых с.-р. трех течений, правых монархических многочисленных групп, 40 тыс. царских охранников и провокаторов, неисчислимого количества царских чиновников, придворных, помещиков и проч., 10 тыс. церковноприходских советов из 8–20 чел. махровых монархистов каждый, из многочисленных сектантских общин с миллионным составом, «антимилитаристов военного времени», из многочисленных издательств, обществ и союзов, «не преследующих выгоды» (…выгоды они действительно не преследуют, а являются идеологическими центрами начинающих оформляться общественных настроений, «ВАИ» [Всероссийская ассоциация инженеров] например). <…> У нас есть 100 крупных губернских и областных и 500–600 уездных и окружных центров и в каждом из них должен освещать хотя бы один человек каждый из оттенков лица моего врага, а таких лиц у врага не менее 25. Если это умножить на 600–700, то получим 16–17 т. [тысяч] осведомителей, потребных для самого элементарного освещения, но не трудно понять, что освещать губернскую организацию или даже уездную по с.-р. или мекам [меньшевикам] одним человеком — абсурд. Я уже не говорю о центральной организации в Москве, Петрограде, Харькове, Тифлисе и т. д. [545]

Всего же, по мнению Т. Д. Дерибаса, под постоянным наблюдением органов ОГПУ должно было находиться более 2 миллионов человек [546].

Эту позицию поддерживали партийные и чекистские работники на местах. Совещание в составе секретаря ЦК компартии Украины и зам. председателя Совнаркома УССР М. Ф. Владимирского, члена ЦКК УКП(б) А. Г. Герасимова и председателя ГПУ УССР В. А. Балицкого, рассмотрев этот вопрос, отметило, что «сокращение аппарата, как гласного, так и секретного, считать невозможным. Принимая во внимание особенность национальных условий в УССР, плотность населения, процесс расслоения села и необходимость изучения и освещения такового, <…> необходимо расширить существующую осведомительную сеть ГПУ в деревне» [547]. Сходную позицию занимали и органы ГПУ в промышленных центрах. Если одни ссылались на специфику деревни, то другие подчеркивали необходимость обеспечения чекистским контролем рабочей среды и интеллигенции. Руководство Ленинградского ГПУ осенью 1924 года докладывало, что по легкой промышленности города «нужно иметь в каждом тресте и в каждом предприятии <…> так называемых осведомов или информаторов. <…> в каждом тресте нужно иметь минимум 4 осведома <…> а трестов <…> 20, следовательно <…> 80 чел., кроме того каждый трест имеет свои филиалы <…> на которые как минимум нужно иметь 3 чел., следовательно <…> 384 чел., <…> на самостоятельно работающих предприятиях по 3 чел., всего 36 чел.». Таким образом, общая расчетная цифра составляла более 500 человек.

Ленинградские чекисты отмечали, что «это является нашим минимальным планом», при этом «у нас сейчас явилась тенденция производить вербовку исключительно высококвалифицированных спецов, к которым само собой нужно подходить весьма и весьма осторожно». Этим объяснялось то, что на 1 сентября 1924 года было завербовано по легкой промышленности Ленинграда лишь 55 человек, в том числе 16 с высшим, 32 человека со средним и 7 человек с низшим образованием [548]. Всего же на 1 ноября 1924 года Информотдел на территории СССР имел 6374 резидента, каждый из которых контактировал с 4–20 информаторами. При этом лишь часть информаторов получала незначительное вознаграждение — от рубля и более, но далеко не каждый месяц [549]. Имеющиеся возможности не позволяли поставить под постоянный контроль большой процент населения. Например, к 1928 году на учете сибирских работников ОГПУ стояло 36 764 «антисоветских элемента». Самой массовой прослойкой, 12 тысяч, были так называемые «кулаки», репрессированные в 1919–1922 годах, и 7500 бывших белых казаков [550].

Особой заботой было обеспечение конспиративности деятельности секретных сотрудников. ЦК РКП(б) неоднократно направлял на места циркуляры по этому поводу. В феврале 1922 года указывалось, что перепись коммунистов — секретных сотрудников в рамках Всероссийской партпереписи должна осуществляться секретарями губкомов вместе с председателями губернских ЧК; сексоты освобождались от выполнения партийных обязанностей, прием в члены партии и кандидаты секретных сотрудников производился бюро губкома РКП(б) [551].

Политконтроль затрагивал практически все группы населения, но особое внимание обращалось на Красную армию, крестьянство, рабочий класс, интеллигенцию, студенчество, духовенство, национальные меньшинства, политические партии и группы. В своих выступлениях Ф. Э. Дзержинский указывал, что «если мы желаем иметь крепкую и сильную армию, если мы желаем, чтобы она не подвергалась опасному влиянию контрреволюционных сил», то должны изучать настроения военнослужащих, выходцев в основном из крестьян [552].

На совещании руководителей ряда губернских ГПУ в августе 1924 года Ф. Э. Дзержинский подчеркнул, что «задача органов ОГПУ заключается в максимальном проникновении в деревню и в постановке информации, для того чтобы вовремя сигнализировать об опасности». В связи с этим докладчик Г. Е. Прокофьев сообщил, что в отношении осведомления «в центральных губерниях создана довольно густая сеть», а представлявший ГПУ Украины Л. М. Заковский рассказал, что используют «в качестве информаторов коробейников, которых посылают на село <…> и бродячих монахов и монахинь <…> в том случае, если они нами безусловно проверены» [553].

Всего же на конец 1924 года Секретный отдел ОГПУ имел 5911 оплачиваемых секретных сотрудников, в том числе в Москве — 518, в Ленинграде — 81, по Юго-Востоку — 369, по Северо-Западной области — 367, в Белоруссии — 363, в Сибири — 360, на Урале — 294, в Крыму — 67, в Ростове-на-Дону — 55, в Средней Азии — 14 человек [554]. Другие отделы ОГПУ имели 3635 секретных сотрудников, в том числе Особые отделы — 700, Политконтроль — 488, Транспортный — 462, местные органы — 1513 и т. д. [555] Таким образом, общая численность платных секретных осведомителей в этот период приближалось к 10 тысячам человек. К сожалению, у нас нет данных об общей численности секретной агентуры к концу 1920‑х годов, но из воспоминаний ответственного работника ОГПУ Г. С. Агабекова, бежавшего в Западную Европу в 1930 году, можно узнать, что только в Москве имелось свыше 10 тысяч осведомителей — в 20 раз больше, чем в 1924 году [556]. Кроме этого существовало достаточно много добровольных агентов, а также осведомителей, дававших информацию местным органам ОГПУ. Вместе с тем необходимо учитывать, что погоня за количеством информаторов неизбежно приводила к тому, что какую-то часть составляли так называемые «мертвые души», годные лишь для отчетности.