Эллигент - Вероника Рот

Джоанна кивает, постукивая ботинком по земле. Она стоит, повернувшись к нам неизуродованной частью лица. Видны только ее тусклые кудри и изгиб пухлых губ.

– Что требуется от меня? – спрашивает она.

– Разреши мне присоединиться к верным, – говорит Маркус. – Я умею убеждать людей.

– Они и так горят желанием восстановить фракции. С чего ты решил, что ты мне нужен?

– Не хотелось бы приуменьшать твои достижения, но верные – слишком слабы, – настаивает Маркус. – Бесфракционники – сильнее, чем вы себе представляете. Вам без меня не справиться.

Меня всегда пугала способность отца убеждать людей, причем безо всякого резонерства. Он говорит так, будто его мнение – это просто неприкрытые факты. Полное отсутствие сомнений в его голосе заставляет вас верить ему. А еще я знаю, что он сказал бы мне сейчас. «Тобиас, ты – сломлен и никуда не годишься. Ты – пустое место». Сколько подобной дряни он уже вбил мне в голову?!

Джоанна явно задумывается о горстке сообщников, которых она сплотила вокруг себя. Вспоминает, наверное, и о нас, – тех, кого она отправила на разведку. Может, она сейчас чувствует свое одиночество, а ведь у Маркуса – богатейший опыт лидерства. Мне хочется крикнуть ей, что она не должна ему доверять. Он хочет вернуть фракции только из-за жажды власти. Но она меня не услышит, даже если бы я стоял рядом с ней.

– Маркус, пообещай мне, что будешь избегать насилия и разрушений, – произносит Джоанна.

– Конечно, – с готовностью отвечает мой отец.

Она снова кивает, на сей раз, похоже, своим мыслям.

– Иногда приходится сражаться за мир, – говорит она. – Сейчас как раз такое время. Ты будешь для нас полезен.

Значит, верные начнут восстание. После избрания Эвелин оно представлялось мне абсолютно неизбежным. Но сейчас мне просто больно. Мне кажется, война вообще никогда не прекратится, ни в городе, ни в Бюро, вообще нигде. Есть только короткие передышки между ними, которым мы присвоили глупое наименование «перемирие».

Я отворачиваюсь, собираясь убраться куда-нибудь подальше. Мне хочется подышать свежим воздухом, если бы я отыскал такое место. Внезапно я бросаю взгляд на соседний монитор: по офису в штаб-квартире эрудитов расхаживает нервная темноволосая женщина. Эвелин. Разумеется, они должны переключиться на нее.

Эвелин падает на колени. По-моему, она плачет, хотя я и не вижу, чтобы ее плечи тряслись. Через динамики раздается стук в дверь кабинета. Эвелин поднимается, приглаживает волосы, вытирает лицо и говорит:

– Войдите.

Появляется Тереза, повязка бесфракционников на ее рукаве перекошена.

– Сообщение от патрульных: они не нашли никаких его следов.

– Обалдеть! – восклицает Эвелин. – Я его изгоняю, а он еще в городе. Похоже, он мечтает досадить мне.

– Или он присоединился к верным, и они его укрывают, – предполагает Тереза, развалившись на одном из стульев.

Подошвами ботинок она елозит по бумагам, валяющимся на полу.

– Очевидно, – Эвелин упирается ладонью о подоконник, склоняется к оконному стеклу. – Спасибо за доклад.

– Мы его найдем, – с жаром говорит Тереза. – Никуда он от нас не спрячется. Я клянусь тебе, что мы его из-под земли достанем.

– Лучше бы он отсюда убрался, – отвечает Эвелин тонким детским голоском.

– Понимаю, – произносит Тереза.

Интересно, мама еще боится его? Я вот до сих пор боюсь. Он для меня – как ночной кошмар, всплывающий в памяти среди бела дня. В глубине души мы с матерью очень похожи.

Долго стою перед экраном, наблюдая за Эвелин. Ее пальцы подрагивают. Я чувствую себя карикатурной «золотой серединой» между отцом и матерью. Я одновременно вспыльчивый, импульсивный и отчаявшийся. И я потерял контроль над собой, над тем, во что я теперь превратился.

32. Трис

Дэвид назначил мне прием в своем кабинете. Вдруг он будет пенять мне за то, что я использовала его в качестве щита? А ведь я еще приставила пистолет к его голове и сказала, что мне наплевать будет ли он жить или умрет…

Зоя встречает меня в холле отеля и ведет через главный коридор. Потом мы сворачиваем в длинный и узкий проход с окнами с правой стороны, в которые видны самолеты, стоящие ровными рядами. Первый снег, предвестник зимы, тает, едва касаясь стекол. Я украдкой поглядываю на Зою. Но она, как всегда, энергичная и деловая. Словно и не было никакого нападения на Бюро.

– Он будет в инвалидной коляске, – предупреждает она меня. – И он не любит, когда его жалеют.

– Ясно, – отвечаю я, стараясь сдержать гнев, чтобы не вызвать у нее подозрений. – Он не первый и не последний человек, в которого попала пуля.

– Постоянно забываю, что ты видела гораздо больше насилия, чем мы, – говорит Зоя и предъявляет свой значок на очередном КПП.

Смотрю через стекло на охранников, – они вытянулись в струнку, лицом к нам, с оружием на плечах. Похоже, они могут простоять целый день, не шевелясь.

А я чувствую себя вялой, как будто эмоциональная боль измотала мои мышцы. Юрайя до сих пор в коме. А я все еще не в силах видеть Тобиаса, когда мы сталкиваемся в нашей комнате или столовой. В такие моменты я сразу вспоминаю осколки, разлетающиеся за спиной Юрайи. Не имею понятия, когда все вернется в обычную колею. Не уверена, что подобные раны можно исцелить.

Зоя и я минуем охранников, и кафельная плитка под ногами уступает место паркету. На стенах висят картины в золоченых рамах, перед входом в кабинет Дэвида – невысокая колонна и ваза с букетом цветов на ней. Мне делается неуютно, словно я в запачканной одежде. Зоя стучит в дверь, и изнутри доносится голос:

– Прошу!

Она приоткрывает мне створку, но сама внутрь не заходит. Кабинет Дэвида очень просторный. Здесь много книжных шкафов. Слева – стол с мониторами, а справа виднеется лаборатория с деревянной, а не металлической, как обычно, мебелью.

Дэвид сидит в инвалидной коляске, его ноги обмотаны жесткой тканью, – очевидно, чтобы кости правильно срослись. Он немного бледный. Хотя Дэвид пережил симуляцию сывороткой, ранение и смерть многих товарищей, но держится он бодро. Интересно, злые люди шифруются настолько умело, что их легко принять за хороших, достойных уважения?

– Трис, – он направляет коляску ко мне и сжимает мою руку в ладонях.

Я ее не вырываю, хотя мне, конечно, неприятно его прикосновение. Кожа у него – сухая, как бумага.

– Ты очень смелая, – продолжает он и выпускает меня. – Как ты?

– Бывало и хуже. А вы?

– Врачи уверены, что со временем я встану на ноги. У нас один медик изобрел какие-то замысловатые ортопедические устройства, вполне возможно, я первым испытаю их на себе, – усмехается он. – Подтолкни меня к столу, пожалуйста. Никак не научусь управлять этой штуковиной.