Заплачено кровью - Валерий Киселев

Старший лейтенант Похлебаев, бежавший рядом с полковником Мажуриным, еще в момент сближения с противником заметил, что командир полка упал, но сгоряча не остановился, чтобы помочь ему. Когда бой немного затих, только орудия стреляли в темноту на вспышки выстрелов, Похлебаев побежал к месту, где примерно должен был лежать полковник.

Мажурин стонал. Пуля попала в легкое, и он уже истекал кровью. Из темноты показалась двуколка, с нее соскочил адъютант командира и Похлебаев, ощущая у себя на шее липкую от крови ладонь, положил полковника на повозку. "Пока обойдутся без меня", - подумал Похлебаев о батарее.

- Давай! - крикнул он адъютанту, придерживая голову Мажурина.

- Хороший ты парень, старший лейтенант, с трудом превозмогая боль, сказал полковник. - Бей их, гадов. А я еще вернусь, - и в темноте Похлебаеву показалось, что он даже улыбнулся.

"Застряли", понял Шапошников, выслушав через час после начала боя путаные доклады комбатов по связи.

Танк КВ, израсходовав боекомплект, ушел, и Шапошников, вспомнив слова Мажурина, что "будут танки", усмехнулся, но потом подумал: "Но хоть чем-то помог..."

Было ясно, что до утра, вылези они все из шкуры, немцев из села не выбить. А сами они, судя по вспышкам выстрелов тут и там, не собирались уходить. Еще часов до двух ночи Шапошников пытался, как мог, помочь комбатам продвинуть свои роты, но потом понял, что их даже не удается собрать и организовать, а к рассвету бой прекратился и сам собой.

Утром противник, получив подкрепление - десять танков и до двух батальонов пехоты, вытеснил 771-й полк из Милославичей.

А через полчаса после этого на разрозненные и не успевшие окопаться роты из села выползли десять танков, за ними поднимались густые цепи автоматчиков.

Батальон капитана Осадчего успел зацепиться за высотку с кладбищем, что отстояла от Милославичей метров на семьсот, а батальоны Горбунова и Московского оказались прямо в поле. Отходить дальше - значило быть уничтоженными в спину, и ротные положили своих бойцов за небольшими пригорками, в ложбинках и за редкими кустами.

Шапошников, наблюдая в бинокль, как тут и там поднимаются и отбегают назад фигурки бойцов, как от Милославичей выползают танки, а за ними в облаках пыли идет пехота, и прикидывая расстояние между ними, думал: "Опять вся надежда на Терещенко и Похлебаева. Если они танки сожгут - отобьемся и от пехоты..."

Подошедшие к нему минут пятнадцать назад на КП четыре наших танка БТ во главе с бравым капитаном уже горели четырьмя дымными кострами. Один танк проехал по станинам орудия Ленского, приняв его за вражеское. Хорошо еще, что не пострадали люди и орудие могло вести огонь. Было горько и нелепо видеть такую работу наших танков, потому что Шапошников увидел их на войне впервые, успел обрадоваться и понадеяться на них, а они уже горели, и не видно было - откуда противник вел по ним огонь.

Командир расчета сорокапятки сержант Евгений Ленский, хотя и мысленно записавший себя с первого дня войны в покойники, будучи твердо убежден, что его все равно убьют, не в первом, так в десятом бою, и потому избавившийся от сосущего душу страха, все же на рожон не лез, воевал с оглядкой и орудие свое установил и на этот раз, как всегда, капитально и по всем правилам. Хотя и за стальным щитком, но все же в чистом поле, поэтому чувствовал он себя неуютно, а когда увидел впереди два танка, идущие как раз на его орудие, да по сторонам четыре-пять, а за ними цепи пехоты, еще раз мысленно простился с белым светом.

Гитлеровцы сходу открыли огонь из автоматов, а танки прибавили скорости, быстро увеличиваясь в размерах. Но от третьего снаряда один танк остановился и задымил быстро уходящей в небо черной лентой, и Ленский перенес огонь на соседний.

- Снаряд! Скорей снаряд! - протягивая руку назад и не отрываясь от прицела, закричал его наводчик Воронов.

Ящичные лежали на земле, пригнув головы от свистящих пуль.

- Снаряды! - оглянулся Ленский, и увидел, что их батарейный кашевар, ящичный из приписных, опрокинув ведро с варевом, бежит зигзагами, согнувшись в пояс.

Снаряд все же подали. Выстрел, второй. Зазвенела упавшая гильза, третий выстрел.

- Есть второй! Вроде встал... - сверкая белозубой улыбкой, оглянулся на Ленского наводчик.

Цепи немецкой пехоты расстроились, залегли, но огонь становился все плотнее и точнее. Пули барабанили по щитку, как горох.

Ленский перенес огонь на пехоту, но снаряды шли с перелетом. Потом взял прицел на автомашины, которые стало видно из-за осевшей пыли. Одна из них загорелась. Потом пять снарядов послал на церковь - с нее неслышно из-за оглушающего грохота орудий и стрекота автоматов бил станковый пулемет.

Слева загорелся еще один танк, - "Давай их, Миша, бей!", - мелькнуло в голове у Ленского. Потом его сосед Михаил Лопатко тоже перенес огонь на разъехавшиеся в стороны автомашины и поджег две из них. Ленский добавил к ним еще две. Машины горели ярко, не как танки, один дым, и от этого у Ленского поднялось настроение.

В какую-то минуту он обратил внимание, что у орудия их осталось всего трое: следом за кашеваром в окопчик залезли и другие бойцы расчета. Но и немцы схлынули. Они еще не отступили, но огонь вели, кто лежа, а кто и с колена, словно рисуясь свей храбростью. Они понимали, что и эта их атака на русских не удалась.

Лейтенант Вольхин, как и все, запыхавшийся после быстрого отхода из села, по приказу ротного, кричавшего слабым, сорванным голосом, дал взводу команду "Ложись, окопаться!" и за несколько минут, как ему показалось, не более пяти, штыком и ногтями, не смахивая пот, набегавший на глаза, вырыл ямку для стрельбы лежа. И справа, и слева, где густо, собравшись по пять-шесть человек, а где и с промежутками в 15-20 метров, все тоже копали, кто лежа на боку, а кто и сидя.

Когда немцы снова пошли в атаку, Вольхин стрелял из винтовки, злясь, что набегающий на мушку автоматчик не падает и с пятого патрона. Когда гитлеровец, наконец, упал, Валентин почувствовал не страх, что мажет, а стыд.

Вольхин видел, как загорелся один танк, потом второй, как кто-то из бойцов его взвода снял из винтовки двоих танкистов, вылезших оглядеться из люка или посмотреть на "плоды" своего труда, видел, как этот танк загорелся от пущенной в него бутылки. Потом Вольхин стрелял по плохо видимым в траве каскам и поминутно оглядывался по сторонам - стреляют ли его бойцы и много ли их осталось. Видел, как правее отползали от и без того изломанной цепи двое его бойцов, прикрываясь лопатками. Как один из них замер, а потом устало перевернулся лицом вверх...

Шапошников видел с НП, что стоят и дымят четыре вражеских танка, два отползли, а остальные четыре стоят и стреляют с места. По всему полю одновременно в десятках мест вставали легкие пыльные столбы от разрывов мин и снарядов, наша и немецкая пехота лежала друг против друга метрах в пятистах, ведя беспорядочный огонь.