Комсомолец - Владимир Поселягин

— Мы быстро, — сказала старшая Ольга и, подхватив девчат под руки, повела за собой. — Пойдемте, у нас как раз мыло осталось, сами помоетесь, и платья постираем. У меня есть вам замена.

Проводив взглядом скрывших за кустами девчат, Зинаида Михайловна спросила:

— Почему они называют тебя Евгением?

— У меня много имен, — рассеянно ответил я. — Что там с ужином? Уже брюхо бурчит, требуя еды.

Ночью, лежа на боку, чтобы не тревожить рану, я чувствовал, как спереди ко мне прижимается Ольга, сзади Аля, а ноги придавил Шмель, и, слушая шум дождя, как капли барабанят по натянутому брезенту, размышлял о судьбе сестренок с момента нашего расставания на автовокзале Луцка. Они мне все рассказали. Все.

Тетя Нина, скажем так, мою просьбу уехать в июне из Луцка не то чтобы проигнорировала, а скорее… М-да, да кого я обманываю, именно что проигнорировала, особенно когда знакомый командир в звании майора убедил ее, что войны не будет и все будет хорошо.

Однако она все-таки выехала из города с дочками за несколько дней до войны. Но не по моей просьбе, а потому что наступил отпуск, и на руках у нее была открытая путевка в санаторий Крыма. В Ровно тетя Нина задержалась у своей одногруппницы, с которой училась на врача. Они гуляли по городу. Посещали местные достопримечательности, но внезапно рано утром проснулись от разрывов. Город бомбили. Так началась для них война.

Ольга рассказала, что тетя Нина, спешно собираясь, несколько раз поминала меня. Через час они были на вокзале, рядом горели склады, и на них заходила новая группа самолетов. Все было в дыму, и было трудно дышать. Им было очень, очень страшно.

Как тетя Нина уговорила начальника поданного состава посадить их, девочки не знали, однако это не помогло, поезд далеко не ушел. Буквально через час, когда они завтракали в битком набитом купе, раздался грохот, и поезд сошел с рельсов. Про тот ужас, что творился в поезде и рядом с ним, рассказала Аля. Ольга просто не могла: вспоминая тот день, она как будто онемела, крепко прижимаясь ко мне. Аля рассказала, что люди давили друг друга, пытаясь выбраться из вагонов, ставших ловушкой, как в стенах и потолке появлялись большие дыры, рев моторов снаружи. Когда они выбрались, тетя Нина велела им бежать к лесу, до которого по полю было метров триста, минута бега, и ждать ее там, а сама склонилась над раненым. Хоть и стоматолог, но она была военным врачом.

Тут Аля запнулась, она говорила и не могла остановиться. Слушали ее только Зинаида Михайловна, обе Ольги и Сема, остальных уложили спать под общий ивановский навес, нам осталась лежанка под повозкой.

Она глухо рассказала, как услышала рев заходящего для атаки самолета и, обернувшись, собственными глазами увидела, как с десятком человек и их мать исчезла в огне разрывов, в брызгах. Когда они вернулись, то не нашли ее, только… Да, то самое, что осталось.

Потом долгие дни они шли по дорогам с остальными пассажирами этого поезда, к ним примешивались другие беженцы, пока девочки вдруг не обнаружили, что остались одни, вокруг чужие люди. Так они и шли, побираясь и прося покормить в деревнях — некоторые не отказывали, — пока я их не увидел на дороге. У меня даже сердце защемило при мысли, что если бы я не вышел и не увидел их, то мы бы больше никогда не встретились. Случайность, бывает и такое. Но это счастливая случайность.

Моральная опустошенность, легкая степень дистрофии, сбитые в кровь ноги и сильная усталость — вот такими я их и встретил. Надеюсь, детская психика восстановится быстро.

Ничего, теперь они со мной, уж будьте уверены, я не тетя Нина, о них позаботиться сумею. Там в будущем видно будет, но скорее всего, по прибытии в Москву я скатаюсь с ними в Свердловск и отдам на попечение родной тетки. Нужно только связаться с ней письмом или телеграммой. Но это все на будущее, главное, они со мной, остальное решим.

Утром мы позавтракали — женщины сварили густую похлебку на гречке — и, собравшись, двинулись дальше. Особо мы не торопились. Немцы остались далеко позади, авиацию видим редко. Только ту, что летает под самыми облаками на Киев и другие города.

Сестренки большую часть времени проводили со мной, они вообще практически от меня не отходили, постепенно свыкаясь с мыслью, что теперь они не одни. Мне, конечно, было приятно, никто так обо мне не заботился, но хозяйственность взяла свое, и когда готовили завтрак, обеих я отправил на попечение Зинаиды Михайловны, чтобы учила их готовить, а то разогревать готовое и делать бутерброды — это совсем не то, что готовка на костре.

Обе девочки серьезно отнеслись к этому поручению и со всем вниманием учились готовить. После Киева мы двинем к Москве, это еще несколько недель пути, пусть учатся, впереди их ждет богатая практика. Надеюсь, они отойдут от того, что с ними было до нашей встречи.

Спустившись с холма, мы вернулись на дорогу, где снова появились беженцы, и покатили в сторону Киева, оставляя Житомир по правому боку.

Двигались мы все так же неспешно. Пользуясь тем, что немцы остались далеко позади и особой спешки не требуется, свободное время я пустил на дописание блокнотов с методиками обучения. Мы ехали к столице моей родной Украины. Самолеты тоже редко появлялись, в основном те, что гудели на предельной высоте, направляясь бомбить города и железнодорожные узлы. Только один раз мы видели большую группу наших истребителей, что шли строем в сторону фронта. Машин сорок точно было. Я так думаю, это полк перебрасывали своим ходом на усиление фронтовой авиации.

Как бы то ни было, но за этот день мы преодолели порядка сорока километров. Все уже втянулись в эту монотонную езду. Даже Красавец без проблем тянул лямку. Мы всего трижды останавливались на получасовой отдых, чтобы оправиться, поесть бутербродов да напоить животин. Ольга и Аля, кстати говоря, были очень удивлены, что семейство Ивановых было со мной фактически на птичьих правах и все принадлежало мне, но вели себя так же.

— Ой, тот дядька, — тихо ойкнула Ольга, рассматривая стоявшие на железнодорожном переезде телеги и других беженцев, когда мы встали в очередь, терпеливо ожидая, когда пройдет эшелон.

Мы уже подумывали, где вставать на ночевку, как раз за переездом симпатичные такие скирды соломы, вода есть, можно встать лагерем. Но переезд был закрыт, шлагбаум опущен. Ничего, подождем, переедем на ту сторону и встанем лагерем, тем более, кажется, одна копна уже была занята беженцами.

— Ты о чем? — спросил я.

— Да ничего, — быстро сказала Аля, стрельнув в меня глазами.

Прищурившись, я стал изучающе рассматривать телегу, что стояла перед нами, особенно мужичка на козлах, дородную бабу и сопливого паренька моих лет.

— Эти вас обзывали? — хмуро спросил я.

Теперь уже все смотрели на эту семью, потому как сестренки рассказали, что когда их окликнул Сема, то шли за телегой, что перевозила семью, тех, что находились перед нами. Сестренки не ели со вчерашнего дня, до этого их хорошо покормила одна женщина, которая специально готовила побольше, зная, что к ней могут заглянуть беженцы, но эти твари, что сидели в телеге, вызывали у меня просто животную ненависть. Как можно спокойно есть и, насмешливо поглядывая на идущих следом голодных детей, еще и обзывать их? Баба-то эта хотела им дать по кусочку хлеба, но вздрогнула от окрика мужа, который приказал всякую нищую шваль не кормить. Мол, много их тут бродит, всех кормить кормилка отвалится. Тут их Сема окликнул, и сестры оказались на моем попечении.

— А на вид такая приличная семья, — покачала головой сидевшая на скамейке Зинаида Михайловна. Нога у нее уже перестала так болеть, но она все еще пользовалась костылем и при движении сидела впе реди.

— Навозом конским в них кинуть… Свежим, — негромко предложил Сема и натянул поводья, когда Красавец сделал шаг вперед.

— Хорошее предложение, — одобрил я и попросил: — Хлыст подай.

— Ты чего? — почувствовала Аля недоброе и вцепилась мне в рубаху.

— Опусти, ты делаешь мне больно. Отпусти, я сказал! — последнее было выдано приказным тоном, и Аля отпустила. Спустившись на пыльную дорогу, я лениво осмотрелся и направился к телеге, что стояла перед нами, держа в свободной руке хлыст, конец которого волочился по земле.

— Сидеть и не двигаться, — ткнул я пальцем в сторону наших, продолжая держать в этой руке рукоятку хлыста.

Те мой характер уже узнали, поэтому никаких слов возражения не последовало, только Оля что-то хотела сказать, но Аля зажала ей рот рукой.

— Добрый вечер, — подошел я к вознице, внимательно разглядывая его.

— Кому как, — лениво цыкнул тот зубом.

— В этом вы правы. Позвольте задать вам вопрос. Я похож на шваль?

Говорил я спокойно, тихим ненапряжным и неконфликтным голосом. Возница только раз глянул на меня. Определил безобидного паренька с повязкой на плече и рукой на перевязи и, не посчитав опасным, продолжил что-то рассматривать впереди — видимо, заметил дым паровоза. Теперь же, после моего вопроса, он удивленно поднял брови и спросил: