Парадокс Вазалиса - Рафаэль Кардетти

— Спасибо за напоминание, но я лично, если помните, присутствовала при этой катастрофе.

— Не сердитесь, Валентина. Я показываю этот листок отнюдь не для того, чтобы вас провоцировать.

— Тогда зачем же?

— Чтобы понять.

Вермеер, до сих пор молчавший, счел необходимым вмешаться в разговор.

— Я бы хотел, чтобы меня тоже, если не возражаете, ввели в курс дела. Или же дайте мне еще одну бутылку этого восхитительного «Шеваль Блан», и я удалюсь с ней в уборную.

— Вам совершенно не нужно, мой дорогой Хьюго, идти на подобную жертву, — сказал Штерн. — Вопреки тому, что вы видите, перед вами находится подготовительный набросок лица святого Иоанна Крестителя, сделанный Леонардо да Винчи вскоре после его прибытия в Амбуаз. Не думаю, что сильно ошибусь, если скажу, что мы имеем дело с показательным случаем неудачной реставрации.

Вермеер восхищенно присвистнул.

— Мои поздравления! — бросил он Валентине. — Если ты лажаешься, то уж по полной. Пресса никогда не воспроизводила окончательный результат твоей шедевральной работы. Впечатляет… Тебе следовало бы всерьез заняться промышленной чисткой. Вмиг разбогатеешь.

Валентина открыла было рот, чтобы ответить, но предпочла в свою очередь воспользоваться стоявшим перед ней бокалом. Большой глоток отменного вина принес немедленное успокоение. Поскольку в бокале было слишком мало вина для того, чтобы оно могло подействовать так быстро, сработал защитный механизм, созданный нервной системой.

Какой бы — экзогенной или психологической — ни была причина этого феномена, она позволила Валентине совладать с нахлынувшими эмоциями. Еще полгода назад она бы ударилась в слезы или, что более вероятно, разбила бутылку о голову друга. Конечно, смотреть на рисунок без боли она все еще не могла, но никаких позывов к самоуничтожению уже не испытывала. Если какое чувство и жило еще в ее душе, то, пожалуй, ощущение протеста, и оно, это ощущение, еще не было готово уйти.

Валентина знала, что раны не заживают чудесным образом. В настоящий момент она просто хотела удержать над собой контроль, и это ей, в принципе, удавалось.

Ответный удар она подготовила, пока допивала остаток вина.

— Как только меня не называли в газетах, Хьюго… Твоя ирония — ничто в сравнении с той грязью, которую мне довелось прочитать и услышать. Теряешь сноровку. Ты способен на гораздо худшее.

— Мне стоило стольких трудов убедить тебя не прыгать в Сену, что я не имею ни малейшего желания начинать все с нуля. Нечего сказать, увлекательное зрелище — смотреть, как ты хнычешь день за днем, зарывшись в подушки…

— Ни слова больше, я тебя умоляю.

Валентина произнесла это голосом, лишенным всяческой враждебности, как если бы попросила приглушить громкость телевизора или приготовить чашечку кофе, однако Вермеер понял, что достиг границы, переходить через которую ради их общего блага не следует. В знак доброй воли он вернул крышку коробочки на место и протянул последнюю Штерну.

— Теперь, после того как мы увидели, на что способна мисс Керхер [26], если рисунок ей не нравится, может, объясните, какова была цель этой небольшой демонстрации?

Торговец вложил картонку в конверт из крафт-бумаги, который, в свою очередь, опустил в один из ящиков столика.

— Я никак не могу поверить в то, что именно вы, Валентина, несете ответственность за эту катастрофу. Я хочу понять, что же там произошло на самом деле.

Молодая женщина с досадой махнула рукой.

— Зачем? Ничего ведь уже не поправишь, не так ли? Я облажалась, меня выставили — давайте на этом и закончим. К чему раз за разом мусолить одно и то же старье? Нужно перевернуть страницу. Я пытаюсь и могу вас заверить, это не так-то и просто.

— Прежде столь серьезных ошибок вы никогда не допускали. Лувр доверил вам чистку этого рисунка потому, что вы были самым квалифицированным из работавших в музее реставраторов.

— Видимо, ваш «Лувр» во мне ошибся. Я оказалась не такой компетентной, как они думали.

— То была элементарная работа для специалиста вроде вас. Если бы автором этого эскиза не был Леонардо да Винчи, его доверили бы какому-нибудь стажеру. Что-то здесь не сходится.

— Не вижу ничего таинственного. Над рисунком я работала одна. Никакой другой реставратор к нему даже не притрагивался. Я допустила оплошность, вот и все. Не знаю, какую, но другого объяснения быть не может.

— Простите мне столь примитивный вопрос, но вы делали все, как обычно?

— Конечно. Я использовала классический водный раствор, предварительно проведя на периферической части тест на стойкость. Все было нормально. Когда же я обработала оставшуюся часть листа, рисунок исчез за несколько часов, как если бы…

Она сделала паузу.

— Как если бы состав чернил вдруг изменился. Это может показаться немного глупым, то, что я говорю, но именно так оно и было.

— Химического анализа не проводили?

Валентина покачала головой.

— Ничто не предвещало подобной реакции: нанесены чернила были равномерно, на хорошо подготовленную основу, находившуюся к тому же в превосходном состоянии. Леонардо работал с весьма качественными чернилами, и я следовала той же процедуре, которую успешно применяла при работе над листами, взятыми из этой же записной книжки. Я и подумать не могла, что все закончится так плохо.

Штерн задумался, усваивая предоставленную молодой женщиной информацию.

— Мог ли кто-то получить доступ к эскизу в промежутке между тем моментом, когда вы протестировали ваш раствор, и той минутой, когда вы начали наносить его на поверхность рисунка?

— Полагаете, здесь имел место чей-то злой умысел? — спросил Вермеер.

— Мы должны рассмотреть все гипотезы. Будем отбрасывать их одну за другой, пока не найдем объяснение.

— Речь все же идет о Лувре, а не о каком-то провинциальном музее! Бред — да и только!

Резким жестом Валентина заставила его замолчать.

— Успокойся, Хьюго. Элиас прав: нам следует действовать методично. Пусть я и предпочла бы больше никогда не слышать об этом рисунке, другого способа узнать правду не существует. Я и сама хочу узнать, в чем заключалась моя ошибка, иначе никогда не смогу поставить крест на всем этом.

Задетый за живое, Вермеер вновь наполнил бокал, откинулся на спинку дивана и погрузился в угрюмое молчание.

— Хьюго, перестань капризничать… Пожалуйста…

Просьба молодой женщины осталась без ответа — Вермеер даже и бровью не повел.

Валентина знала, что настойчивостью тут ничего не добьешься — только осложнишь ситуацию. Когда Вермеер пребывал в подобном состоянии, внешний мир для него переставал существовать. Разорвись в соседней комнате атомная бомба — он бы все равно не встал с дивана. Пожав плечами, она вновь повернулась к хозяину дома.

— Я тоже рассматривала возможность чьего-то злого умысла, но и сейчас не вижу, в чьих интересах было бы привести рисунок в негодность. Это предположение лишено всякого смысла.

В голосе ее было столько убежденности, что Штерн не стал настаивать. Он решил подойти к проблеме с другой стороны.

— Над какими еще произведениями вы трудились, когда это случилось?

— Я едва закончила реставрацию одной сангвины восемнадцатого века, академического этюда, происходящего из мастерской Франсуа Буше. Ничего особенного.

— Вы что-нибудь меняли перед тем, как приступить к чистке рисунка? Может быть, модифицировали дозировку растворов или же обращались к другому поставщику?

— Да нет, все было, как всегда. Реставрация сангвины в конечном счете оказалась более простой, чем я думала. Я завершила ее на несколько дней раньше первоначально планировавшейся даты и тотчас же занялась рисунком Леонардо. Я абсолютно ничего не меняла — ни в продуктах, ни в манере работы.

— Что стало с тем материалом, которым вы пользовались?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Полагаю, мои коллеги выбросили все в мусорное ведро после моего ухода, дабы отвести сглаз.

— Возможно, не все было выброшено, — заметил Штерн. — Вероятно, что-то они все же сохранили, по крайней мере, до завершения экспертизы. Вам по этому поводу ничего не сообщали?

— Я просила позволить мне ознакомиться с делом, но получила отказ. Лувру рисунок не принадлежал. Его музею одолжил некий частный коллекционер — на время выставки. Взамен Лувр брался обеспечить реставрацию, как это обычно и бывает. После уничтожения рисунка страховая компания полюбовно договорилась с владельцем эскиза, решив все вопросы. Так как судебного преследования не было, экспертное заключение осталось конфиденциальным.

— Думаю, подобное развитие событий устроило всех, — промолвил Штерн. — Владелец рисунка не желал, чтобы размер компенсации стал достоянием публики, а страховая компания не хотела терять столь важного клиента, как Лувр. Что до руководства музея, то их приоритетом было положить конец этому делу, и как можно скорее. Судебный процесс лишь еще больше запятнал бы их репутацию. Вот почему они так легко принесли вас в жертву. Всем было что терять, все-таки на кону стояли значительные деньги.