Поверженный Рим - Сергей Шведов

— Готы — подлое племя, — вещал Буняк резким, почти визгливым голосом. — Вы, римляне, успели в этом убедиться, надо полагать.

У комита Перразия создалось впечатление, что посол кагана употребил куда более резкие выражения, но толмач, юноша лет семнадцати, постеснялся их перевести. Кстати, этот юноша был младшим сыном Буняка, и, судя по всему, бек им очень гордился. Как пояснил заинтересованным патрикиям посол, матерью его сына являлась дочь бека Белорева, и, следовательно, он доводился кагану Ругиле родным племянником. А звали младшего сына Буняка Искаром. Чужим языком Искар владел в совершенстве, это с большой охотою признали все сидевшие за столом римляне, чем очень польстили его отцу.

Кагана Буняк превозносил до небес, вскользь упомянув о его воинских подвигах, посол в основном напирал на миролюбие Ругилы, а также на его родство с богом Хорсом. О Хорсе римляне слышали впервые, а потому им ничего другого не оставалось, как только кивать в такт словам красноречивого посла. Бек Буняк своей словоохотливостью утомил всех сидящих за столом, включая собственного сына, тем не менее произвел на чиновников очень хорошее впечатление. Прежде всего, своими вкрадчивыми манерами. Мнение римлян о гуннах как о дикарях, питающихся сырым мясом, а то и человечиной, рассыпалось прахом. Бек Буняк оказался редкостным гурманом и большим знатоком римской кухни. Не говоря уже о римском вине. От комита финансов Феона, давно сменившего на этом посту Пордаку, Перразий узнал, что посол кагана первым делом наведался в баню и был страшно огорчен, не увидев там женщин. Пришлось трибуну конюшни Олимпию объяснять заезжему варвару, что совместное посещение бань мужчинами и женщинами было строжайше запрещено еще указом императора Феодосия, и с тех пор этот запрет неукоснительно соблюдался, особенно в Медиолане.

— Обманул меня, выходит, патрикий Руфин, — вздохнул Буняк. — А ведь он мне такое рассказывал о вашем Риме, что волосы дыбом вставали.

Трибун конюшни Олимпий по младости лет патрикия Руфина, убитого, к слову, пять лет назад в Константинополе, практически не помнил, зато он пообещал показать Буняку состязания колесниц и тем завоевал его расположение.

Проводив посла со двора, магистр Иовий собрал чиновников для серьезного разговора. И хотя выпито за столом было немало, никто из патрикиев не уклонился от выполнения служебного долга. Магистр пехоты, человек среднего роста, еще не достигший пятидесятилетнего возраста, но одержавший немало побед во славу империи, большую часть своей жизни провел в Африке. Наверное, в силу этой причины его познания о варварах, окружавших империю с севера и востока, оставляли желать лучшего. Перразий в осторожных выражениях намекнул ему на это обстоятельство и призвал не торопиться с принятием окончательного решения.

— Союз с гуннами нам выгоден, — возразил магистр пехоты комиту агентов. — С их помощью мы сумеем обуздать наконец готов и вернем в лоно империи отторгнутые от нее провинции.

— Нижняя Мезия при разделе досталась божественному Аркадию, — указал Перразий присутствующим, — и он вправе был ею распорядиться по своему усмотрению.

— Мезия оказалось в руках готов не по воле Аркадия, а по воле Руфина, — напомнил забывчивому комиту агентов высокородный Феон. — А все мы очень хорошо знаем о близости покойного патрикия к варварам. Это большая удача для Рима, что нашлись люди, положившие конец бесчинствам изменника.

— Префект претория Саллюстий прислал мне письмо, в котором умоляет нас не заключать договор с гуннами и помочь деньгами и оружием рексу Валии, — спокойно сказал Перразий. — В Константинополе гуннов опасаются больше, чем готов. И полагают, что война между варварами ослабит и тех и других.

— А если гунны разгромят готов и вторгнутся в пределы Римской империи? — нахмурился Иовий. — Что мы будем делать тогда, высокородный Перразий? Воля ваша, патрикии, но я постараюсь убедить божественного Гонория, чтобы он не отталкивал руку, протянутую каганом Ругилой.

— Ты забыл о наших обязательствах перед готами, магистр, — возразил Иовию комит агентов. — Префект претория Стилихон обещал поддержку Валии Балту в случае нового нашествия гуннов.

— Если поддержку обещал Стилихон, то при чем здесь божественный Гонорий? — подал голос светлейший Олимпий, впервые с начала разговора.

— Стилихон сделал это от имени Гонория, — спокойно отозвался на выпад молодого наглеца Перразий. — И под этим договором стоит подпись императора. Готы рекса Валии вправе будут предъявить нам счет.

— У нас хватит легионов, чтобы этот счет оплатить, — надменно произнес Иовий. — Я считаю вопрос решенным, патрикии. И полагаю, что божественный Гонорий поддержит меня.

— Мне очень жаль, магистр, но ты выбираешь войну, которая может окончиться плачевно для империи.

К сожалению, божественный Гонорий не прислушался к мнению комита агентов. Он заключил союз с каганом Ругилой и тем нанес жесточайшее оскорбление готам. Во всяком случае, именно так расценил действия императора рекс Аталав, рыжий красавец, двадцати пяти лет, прибывший в Медиолан буквально на следующий день после отъезда бека Буняка. Конечно, римские чиновники сделали все возможное, чтобы успокоить разъяренного посла Валии. Высокородный Перразий даже сумел организовать прием рекса Аталава божественным Гонорием. Но, к сожалению, сын Придияра Гаста и император очень не понравились друг другу. Гонорий был разгневан непочтительным отношением варвара как к его священной особе, так и к близким к нему людям. Речь шла о трибуне конюшни Олимпии, которого древинг едва не спустил с мраморного крыльца, когда тот стал путаться у него под ногами, и о сестре императора Галле Плацидии, настолько понравившейся Аталаву, что он во время приема не сводил с нее глаз. А божественный Гонорий питал слабость к своей сестре, которая была моложе его на два года. Этим, собственно, и объяснялась его обида на Аталава Гаста. Император, юноша импульсивный и несдержанный на язык, вспылил в самый неподходящий момент и наговорил послу готов, удивленному столь пылким проявлением чувств, много лишнего. Сиятельной Галле было приказано немедленно покинуть зал для торжественных приемов, что вызвало удивленный шепоток не только готов, но и римских чиновников. К счастью, вмешательство магистра Иовия сбило накал страстей, иначе, чего доброго, пылкий император и вспыльчивый посол вцепились бы в горло друг друга. По мнению Перразия, которое он высказал в частной беседе, все еще можно было поправить, снабдив готов деньгами и оружием. И магистр пехоты, человек от природы сдержанный и не желавший идти на обострение отношений с варварами, склонен был согласиться с комитом агентов.