Вечный слушатель - Евгений Витковский

Вот и пришел соблазнитель последний

Уставясь в полдневную синеву,

Посудина тащится - та, что решилась

Еще маленько побыть на плаву.

4

Он выкроит куртку из парусины,

За обедом рыбу сжует сырьем;

В трюмной воде пополощет ноги,

Коротая часы с кораблем вдвоем.

Порою глянет в молочное небо,

Чаек приметит - его не учи,

Сам их изловит силком нехитрым,

Кинет акулам: пожалте харчи.

5

О эта дорога в пассате восточном!

Он, бывает, поет, выходя на ют.

Заплутавший угорь, а с ним акулы

Рассуждают: ну что ж, и под пыткой поют.

Но вот в октябре наступит однажды

На палубе жуткая тишина,

Он на корму выходит, бормочет.

А что бормочет? "Завтра - хана".

6

При свете луны он все там же, на юте,

По привычке мирно спит до утра,

Но чует: другой корабль бесхозяйный

Стоит на расстояньи багра.

Он ухмыльнется, решится разом;

Причешется; медлит короткий миг,

Прощаясь: жаль, но любовница эта

Была похуже, чем он привык.

7

Ничего. Он стоит, за поручень взявшись,

Смотрит, решению вопреки,

Как тонет корабль, что был ему домом,

Как блещут его акул плавники...

8

Так и живет он, скитаясь вечно

На кораблишках-последний-сорт,

Следит за луною, не забывая

Вовремя выкинуться за борт.

Он гол и без шляпы, зато при акулах,

Он помнит свой мир и предвидит путь.

Он знает радость: тонуть все время,

И другую радость: не потонуть.

БАЛЛАДА О МАЗЕПЕ

1

Своих - стреножили; пленника туго

Спиной привязали к спине коня,

Жеребец от боли и от испуга

Заржал и рванулся к излету дня.

2

Привязали - не дернешься и натужась:

Что ни движение - то волдырь.

Он видел лишь небо, в котором ужас

Впотьмах разрастался и вглубь и вширь.

3

Конь от погони поклажу ловко

Уносил верней и нежней, чем жена,

А травля шла, и была веревка

Черной кровью увлажнена.

4

Под вечер темнели небесные шири,

Воронье налетало и коршунье:

Над скачкой беззвучно плывя в эфире,

Глазело внимательно на нее.

5

Три дна - без цели и без предела,

Бежало мясо, мчалась еда,

Небо темнело, небо светлело

И было огромно, как никогда.

6

Три дна - затравленно, остервенело,

Три вечности продолжалась езда,

Небо темнело, небо светлело

И было огромно, как никогда.

7

Три дня мечты о жизни загробной,

О смерти - меж небом и травой.

Коршуны в небе кружились злобно

Над убегающей жратвой.

8

Три дня, покуда веревка держала

Под небом зеленым, над бурой травой,

И уже воронье с коршуньем дрожало

Над жратвой, пока что еще живой.

9

Он от боли орал, они - от счастья,

Они обгоняли его галоп,

Солнце и звезды крылами застя,

Грядущий пир обсуждая взахлеб.

10

Три дня получил он жестокой форы,

Но хочет земля получить свое.

Подъехал один из ловчих, который

Разом избавил от травли, от своры:

Остались небо и коршунье.

11

Три дня - через темень и через ясность,

Чтобы порвать с суетой мирской,

Обрести великую безопасность,

Устало ввалиться в вечный покой.

БАЛЛАДА О ВДОВЕ

И СОЛДАТАХ

Стреляют стрелки, и колют клинки,

И грозит река перекатом.

Вас не выдержит лед, и собьют вас влет

Сказала вдова солдатам.

Но у солдата мушкет заряжен,

И в привычку ему переть на рожон,

Вояка молодцеватый

Идет по приказу на север, на юг,

Ужо не отпустит кинжал из рук!

Сказали вдове солдаты.

Кто забыл про сирот, тех возьмут в оборот,

Легко грозить супостатам,

Да не прыгнуть, увы, сверх своей головы!

Сказала вдова солдатам.

Но у солдата наточен кинжал,

В лицо вдове он просто заржал:

Только брод перейдем распроклятый,

Только встанет над крышей луна, над коньком,

Мы придем, вдова, к тебе прямиком

Сказали вдове солдаты.

Вы пройдете, как дым: бойцам молодым

Людей не понять женатых.

Как торопится дым! Сжалься, Боже, над ним!

Сказала вдова о солдатах.

Сплюнул солдат, взял мушкет и кинжал,

И к броду речному свой путь держал,

Вот - река, а вот - перекаты:

Луна взошла, подошли холода,

Солдату не всплыть из-под корки льда:

Что скажут вдове солдаты?

Он прошел, словно дым - погиб молодым.

Разуменья нет в неженатых.

Кто забыл про сирот - тех возьмут в оборот:

Сказала вдова о солдатах.

ФРИДРИХ ГЕОРГ ЮНГЕР

(1898 - 1977)

МАВРИТАНКА

(Из цикла *Восточный город*)

Розами и падалью пропитан,

Светом залит город глинобитный.

Остров средь пустыни первобытной,

Меж полей нарциссов чутко спит он.

Мавританка, паранджу откинув,

Выйдет в дворик - в подлинном обличье.

Круглые глаза, как яйца птичьи,

Черно-белы. Стоны муэдзинов

Ломятся в рассудок издалека.

Дохлые собаки - часть пейзажа.

Вкруг мечети мерно ходит стража,

Охраняя заповедь Пророка.

Вьются мухи тучею зеленой.

Азраил выходит на прогулку.

Черный маг спешит по переулку,

Схожему с жаровней раскаленной.

Словно мельница, руками плещет

Мавританка - парой черных крыльев:

Что с тобою?.. Напрочь обессилев,

Город в смертной духоте трепещет.

Танец твой для чужеземца страшен,

А твоя душа - летит, хохочет,

Вздрагивают груди, и топочет

Пара ног подобьем черных башен.

Только тень твоим движеньям вторит.

Голуби взмывают в купол синий.

Тишина - один лишь крик павлиний,

Будто нож, ее порой распорет.

СОБАКИ

(Из цикла "Восточный город")

Сплошные кости, кожа да короста;

Как дети, робки и боятся палок.

Они живут в гниющих недрах свалок,

Куда вползать и мерзко, и непросто.

Там есть прокорм - куски гнилья и рвани,

И можно скрыться от людей недобрых;

Испробуешь булыжника на ребрах

Начнешь бояться человечьей брани.

Когда луна висит вверху, во мраке,

И купола мечетей над пустынным

Песком подобны яйцам страусиным,

На небо начинают выть собаки.

Воздеты головы собак бродячих

Туда, где только звезд толпа седая;

Псы до рассвета воют, ожидая

Услышать вой небесных стай собачьих.

Но счастье дверь пред ними не закрыло:

Известен страстный трепет - им, которым

Затем дано, таясь по смрадным норам,

Вылизывать щенков слепые рыла.

Терпенье! Дастся каждому по вере:

Молящийся, помысли о собаке,

О звездах глаз ее: в грязи, в клоаке

Живут и жизни радуются звери.

ЭЛИЗАБЕТ ЛАНГЕССЕР

(1899 - 1950)

СВЕТЛЫЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ВЕСНОЙ

Не сраженья ли духов грядут, при которых

в облака ударяет воздушный прибой?

Прошлогодние алые листья в просторах

закружились, как ткани, - и множится шорох,

и полуденный свет, словно кровь под стопой.

Не фламинго ль крыла распластал в небосводе,

иль предчувствие розы растет вперехлест?

Снежноягодник, горка стеклянных соплодий,

открывается ветру - и вот, на свободе,

разлетаются чашечки крошечных звезд.

Шелестит золотарник - шуршит панихидой

семенам, унесенным в простор синевы.

Даже пугало шепчется с кариатидой,

тайну, вестница Леты, немедленно выдай,

ту, что спит в глубине прошлогодней листвы.

Это гальки над берегом блеск глянцевитый,

Иль раздвинулась прорезь в небесном жабо?

Там стоят, темно-серой одеждой прикрыты,

две фигуры: достоинству шведской Бригитты

соответствует благость китайца Ли Бо.

И все шире лазурь, все живей сердцевина

синевы заколдованной вешний разлив.

Как синица над желобом, дрогнет пучина,

и, прозрачней слезы, теневая картина

растрепещется, в зренье поэта вступив.

СКАЗАНО В ПОЛДЕНЬ

Сад в полудреме. Покой низошел

полднем долгим, сонливым.

Скоро ли яблокам падать в подол,

грушам и круглым сливам?

Все дозревает: колени расставь

для терна и мирабели.

Сладостью, магией взвихрена явь.

Спелость почти на пределе.

Наполняют чашу до ободка

плоды, благодарные зною,

лежат, мерцая, как облака,

желтизною, голубизною.

Паданки - ливнем. Во что перейдет

взятый от целого выдел?

Все - нараспашку. Несорванный плод

сгинул и жизни не видел.

Шорох в беседке: с утра до утра

там наседка сидит - притомилась.

Время, куда ты? В Заморье, пора...

Где же ты, сладость? Твоя кожура

желта ли, багрова? Ты жизнь иль игра?

Ответом доносится: милость!

ДОЖДЛИВОЕ ЛЕТО

I

Мак, облетай,- к чему хранить

дождинок тяжких зерна;

и ящерку легко сманить

во тьму корней - туда, где нить

прядет вторая Норна:

выводок юный

в гнездах чижата;

пишутся руны

коротко, сжато;

роза давно лепестки обронила,

иглы татарник топорщит уныло

цвел ведь, убогий, когда-то.