Вечный слушатель - Евгений Витковский

Где фейерверк по вечерам горит,

Где в рамах гонг не молкнет никогда.

Но не от капель скудного дождя

В грозе его одежда тяжела,

А за его спиной скрипит шагла,

С собою время в вечность уводя.

Его лицо, как будто коркой льда,

Чудовищной покрыто пустотой;

Он весь - как обгорелый сухостой,

И, словно пыль, уходят прочь года.

Но все же скарпель тягостных веков

Морщинами прошелся вдоль чела,

Вся шевелюра, словно снег, бела,

И пламенем горит вокруг висков.

Матросы, будто мумии, в пыли,

Ждут на скамьях бессчетные лета;

Впились их руки в сгнившие борта,

И, словно корни, в них давно вросли.

У каждого косица, как берет,

Намотана вкруг кости черепной.

На шее, тонкой, как тростник речной,

Болтается ненужный амулет.

Пусть капитан кричит, но каждый глух:

Зеленоват колышащийся мох.

Который стар, который сам иссох,

Которым осень им закрыла слух.

II

Поэт приветствует тебя, фантом.

Ты тень любви влечешь во тьму ночей,

Чтоб очутиться с ней в соборе том,

Где бурей разожжен огонь свечей.

Там жертвенник куриться перестал,

И родники печали там больны

И смерть близка, и почернел металл.

Как цепи тяжелы и как длинны.

Пылает алый свет среди могил.

Стоит служитель возле алтаря.

В груди - кинжалы. Из последних сил

Живет любовь, то тлея, то горя.

А призрак через черный коридор

Спешит за черною толпой теней.

Луна ко лбу его склоняет взор

И голоса бредущих все слышней,

Дорога их темна и глубока,

Шаги неспешны. Словно водопад,

О стены плещет горькая тоска,

И за каскадом рушится каскад.

Вот - факельщики входят во врата,

За ними следом - вносят саркофаг;

И музыкою штольня залита,

Печальной, ускользающей во мрак.

Кто опочил? Кого уносят прочь?

Здесь только флейты зову одному

Дано затихнуть, - и ложится ночь

Там, где сейчас прошел кортеж во тьму.

Седую полночь желтая свеча

Расталкивает: слышен волчий вой

Так стонет ветер, одиноко мча

Во склеп, к могиле, к пыли гробовой.

Безмерная печаль. Впотьмах бредет

По плитам странник, молчалив и хмур,

Над ним созвездья покрывают свод

Подобьями магических фигур.

КАРЛ ЦУКМАЙЕР

(1896 - 1976)

ВРЕМЯ ИСПОЛНЕНИЯ

До половины прожитое лето;

Встает богатство мира в полный рост.

По небесам грохочут до рассвета

Рои бессчетных августовских звезд.

Ни клеверов на нивах, ни колосьев,

С черешен снят отрадный груз плодов;

Цветы, на ветер лепестки отбросив,

Роняют семя прежде холодов.

Как пряно пахнет флокс порой вечерней!

День, словно шлемник - темно-голубой.

Возможно ль чувствам быть в душе безмерней,

Чем в их высокий нынешний прибой?

О полнота, о время исполнений,

Ночей беззвездных дальновидный страж!

Я знаю: роскошь тишины осенней

Лишь то, что ты на бедность ей отдашь.

ФЕНИКС

Подписи к *Шести веерам* Оскара Кокошки

Чудесные, немыслимые твари,

Как сплетены изящно, без усилий

Черты обличий, линии воскрылий

В необозримом, яростном пожаре!

О тирсы, рыбы, змеи, о Микены,

О ужасом не тронутая ночь

Объяло пламя лодку, в ней - сирены:

"Это наша заводь

Хочешь здесь поплавать?*

Ты не бежишь? Ты, кажется, не прочь?..

Повозки долго тащатся вдоль суши,

Коней багряных цокают подковы

Они до Мыса Бурь идти готовы.

Волков, драконов гонит крик петуший.

Пред королевой паж порой вечерней,

Блестит копье, безжалостно и немо.

Она склонилась под венец из терний,

Но звездами сверкает диадема.

Распахан луг - и кости забелели;

Там дети нерожденные земли

Растут в росе кровавой - асфодели,

Которые почти уже взошли.

И в каждом доме

Есть мертвецы. Но мы в миру

Как под пилонами, где ночью, на ветру,

При свете факелов ты отдаешься дреме.

ЗАБЛУДИВШИЕСЯ РЫЦАРИ

Не нас ли ангел вел в страну тумана,

Для нас орел не реял ли во мгле,

В которую звала фата-моргана,

Не пел ли ветер, как труба органа,

Рождая ликованье на земле?

Мы с каждым шагом были все суровей,

Презрев ночное волхованье звезд,

Но, чуя в жилах ток веселой крови,

Мы неизменно были наготове

Идти на штурм, в прорыв, наперехлест.

Как знамя, было небо распростерто,

Был розами увенчан каждый щит,

И, не страшась ни гибели, ни черта,

По трупам шла железная когорта,

Не думая - кто жив, а кто убит.

Рвались кольчуги, факелы горели,

Во вражьих шлемах пенилось вино,

Без страха шли мы, пусть не зная цели

Лишь стены устоявшей цитадели

Нам не заметить было мудрено.

Но мы величья ждали, ждали дела!

Доспехи сбросив, мы могли в прибой

Войти нагими весело и смело,

И море, потрясенное, немело

Пред нашею военною трубой.

Но время с нами обошлось по-свойски:

Обрушилась чреда глухих годин;

Мы гибли все подряд, не по-геройски,

Сплошные мертвецы - в огромном войске,

А тот, кто жив - тот попросту один.

БУХТА В КАМЫШАХ

В больших озерах топкие заливы

Обводит плотных плавней полоса,

Как бы восходят, тягостно-сонливы,

Из влажных лон древнейшие леса,

Колеблет ветер, ласково шурша,

Метелки ситника и камыша.

Над лодкой, наготу твою обтрогав,

Любовник-солнце ластится в поту,

И комариные следы ожогов

Стрекало страсти множит на лету,

И лишь глядит на вас исподтишка

Нахохленная голова нырка.

Шуршанью, плеску - ни конца, ни края;

Подрагивают крылышки стрекоз;

Вдоль флейты пальцами перебирая,

Сатир стоит, раздвинувши рогоз,

Идут часы, и каждый жаркий миг

Течет, как капля крови, на язык.

КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ В ЛЕСНОМ РУЧЬЕ

Я женщине мешок с листвой в чащобе

Нести помог, - ореховым прутом

Она меня ударила потом

Из благодарности, а не по злобе.

Боль остывала медленно, однако

Почти ушла в пучину забытья,

В тот миг, когда совсем нежданно я

Увидел на поверхности ручья

Как бы замену памятного знака:

Пятизубцовый одинокий лист,

В предсмертном волшебстве пурпурно-пылок,

Пронизан сеткой кровяных прожилок,

Испятнан ржавчиной и все же чист

На фоне золотом, у валуна

Он задержался, трепеща слегка,

Пока его не сорвала волна,

Как некая незримая рука,

И сразу прочь, в лощины и в овраги

Умчался лист, кружением влеком;

Лишь след от черешка скользнул по влаге,

Как промельк рыбки над речным песком.

Но я смотрел на смутную межу,

Я долго медлил, в страхе обмирая:

И мне казалось - я стою у края

Разверстой бездны и в нее гляжу.

БЕРТОЛЬТ БРЕХТ

(1898 - 1956)

КОРАБЛЬ

1

Я в морях болтался, не грустя по грузу:

Сдал акулам лишнюю обузу,

Странствую с луною алою вдвоем.

Свищет ветер, снасти обрывая,

Сгнил бушприт и бечева береговая,

Цель моя все дальше, и бледнее окоем.

2

С той поры, как я лишился цели

На меня сомнения насели:

Не пора ли, господа, тонуть?

Я постиг, что никому не нужен,

Порешил, что мною променад заслужен,

И пустился в бесполезный путь.

3

И, покуда я вгрызался в воду,

По пути, не виданная сроду,

Заводилась у меня родня:

Даром, что обшивка не в порядке

Сквозь нее вплывали акулятки

И селились в трюме у меня.

4

Вот - четвертый месяц на исходе.

Я уже к метаморфозе вроде

Был к очередной вполне готов:

Мох на мне разросся, как чащоба!

Я волок, страдая не особо,

Груз луны, травы, акул, китов.

5

Но, сентиментальность резко спрятав,

Корморанов разных и фрегатов

Упреждаю: скоро потону!

Восемь месяцев плыву, но даже

Знать не знаю - наконец когда же

Как положено, пойду ко дну!

Рыбаки о чем заводят речь-то?

Мол, плывет себе такое Нечто

Остров, то ли остов корабля?

Уплывает с полным безразличьем,

С водорослями, с пометом птичьим,

К горизонту, без ветрила, без руля.

БАЛЛАДА

НА МНОГИХ КОРАБЛЯХ

1

В прибрежном рассоле, буром и жидком,

Пухнут убогих шлюпов тела.

Как рубаха, замызгана парусина,

Гниет на любом кривая щагла.

Их прибирает к рукам водянка,

Так на ветру, при свете луны,

Лежат на волнах, развесив снасти,

Жалкие чаячьи гальюны.

2

Кто бросил их здесь? Сосчитать попробуй.

Коносаменты для них не указ.

Однако приходит однажды некий,

Кому посудина в самый раз.

Он гол, и бос, и, ясно, без шляпы,

У него не лицо, а комплект морщин.

Посудина видит его ухмылку

Ох, лучше не знать бы таких мужчин.

3

Он плыть решает - и вот перед портом

Почетный строится караул,

При нем акулы плывут эскортом:

Да-да, он держит личных акул!

Вот и пришел соблазнитель последний