Детские шалости - Генри Саттон

— А куда ты хочешь поехать? Я никогда здесь раньше не бывал. Я не знаю, что здесь есть. Расскажи мне.

Глава 12

Она показывает ему дорогу в паб. Перемежая речь громкими взрывами своего новоприобретенного больного смеха, она рассказывает ему, что надзиратели в Беркшир Хаузе все время обыскивают их комнаты и пиздят у них выпивку. Она говорит, что на этой неделе она проебала кучу выпивки. Целый запас Hooch. И что ей до смерти хочется выпить.

Паб большой и яркий, он находится прямо рядом с круговым перекрестком, и в округе не наблюдается никаких других строений. Впрочем, поскольку за этим пабом простираются голые поля, погруженные в ветреные сумерки, Марку он кажется теплым и уютным, со светящейся вывеской Harvester, растянутой, как маяк, по кромке крыши. Марк доволен, что Лили предложила отправиться в этот паб и что он оказался поблизости, Марк знает, что теперь у него будет время собраться с мыслями. Должно же быть много вариантов, на самый крайний случай у них по-прежнему есть время на то, чтобы смотаться (если в этой ситуации он сможет повести себя как мужчина), особенно если они поедут на «Астре». Они домчатся до Шотландии в мгновение ока.

Лили явно бывала в этом пабе и раньше, и он следует за ней через широкий, устеленный коврами вход, мимо пустого бара в боковой зал, в котором воняет чипсами и застарелым табачным дымом. В этом зале стоит несколько игровых автоматов с видеоиграми, в дальнем углу светится большой пустой телеэкран, и вокруг расставлены три или четыре круглых стола высотой по грудь и такие же высокие стулья.

— Мы всегда сидим в этом закутке, — говорит она, подойдя к игровому автомату — ТТ Racer — гонки на мотоциклах, замечает Марк — и проводит по панели кончиками пальцев. — Они не против, чтобы мы сюда ходили, и то единственное место, где можно курить. У тебя есть какая-нибудь мелочь?

— Да, — говорит он, протягивая ей несколько нашедшихся в кармане монет. — Я куплю тебе выпить. Что ты хочешь? Опять этот Bacardi Breezer?

— Нет, нет, Хосе, — говорит она, пересыпая его деньги, их количество явно не произвело на нее впечатления. — Это уже немодно. Я хочу Dooleys.

— А это еще что за чертовщина?

— А какая разница, дедуль? — говорит она, — Просто скажи. И принеси мне соломинку, ладно?

Марк оставляет Лили, которая вставляет в автомат монетки, склонившись на своих платформах, и из-под отрепанного пояса ее джинсов по бокам вываливается мягкая плоть. Он выходит из зала и идет назад, к главному бару, раздумывая о том, что в Беркшир Хаузе каким-то образом умудрились немного откормить Лили, но, кается, никому еще не удалось научить Лили хорошим манерам Однако он решительно настроен не замечать того, отчаянно настроен не приносить Лили огорчений постараться не вызвать ее возмущения, он словно в пустоте, ему не за что ухватиться.

Два бармена болтают друг с другом у дальнего конца стойки, и когда Марк подходит к прилавку, они не замечают его присутствия — или же нарочно его игнорируют.

— Эй, — говорит Марк, не понимая, почему здесь пусто — потому что сейчас середина субботнего дня или потому что паб стоит на отшибе. Или, и это самое вероятное, думает он, потому что здешние работнички — полные дебилы. — Как насчет немного обслужить? — говорит он, хотя он тут же сожалеет о том, что сказал это так агрессивно, помня, что сегодня ему следует избегать конфронтации с любым человеком, и он добавляет: — Пожалуйста.

Высокий, тонкий, прыщавый подросток с чрезмерно вымазанными гелем темно-каштановыми волосами наконец бочком подбирается к Марку, впрочем, он обслуживает вполне мило, даже находит пару соломинок. Засовывая соломинки в бутылки, Марк понимает, что Dooleys — это сливочный коктейль с водкой и со вкусом ириски, и он идет обратно в зал с игровыми автоматами, неся Dooleys и пинту пива для себя, и вдруг ему приходит в голову, что, может быть, Лили прибавила в весе от употребления неимоверного количества этой дряни, Dooleys, и Hooch, и, вероятно, если вспомнить старые времена, еще и этот странный Bacardi Breezer. Что эти напитки с их тошнотворными смесями должны быть невероятно калорийными. Окей, он никогда не мог пить крепкий алкоголь, и потому пиво он должен смешать с черной смородиной, а в водку добавить немного ананасового сока, но ему кажется, что водка со вкусом ириски — звучит отвратительно, это настоящий девчачий напиток. Напиток для шлюх.

— Чем они тебя там кормят? — говорит он, ставя напитки на высокий столик рядом с автоматом ТТ Racer, в который Лили по-прежнему играет. — Ну ты понимаешь, там. — Он не знает, как называть Беркшир Хауз. Школой? Психушкой?

— В основном наркотиками, — говорит Лили, не отводя взгляда от машины, правой рукой вцепившись в маленький джойстик, а указательным пальцем левой маниакально стуча по панели с кнопками. — Они дают нам эту дрянь, чтобы мы перестали беситься и были как тормоза, чтобы мы все время ходили как обмороженные. Чтобы держать нас в узде, парень.

— Ritalin? — говорит он.

— Они меня этим кормили, — говорит она, по-прежнему не оглядываясь, — но теперь они кормят меня другими таблетками. Это странно, иногда я действительно от них вырубаюсь, а иногда меня колбасит так же, как и всегда.

Хули тебя кормят этой дрянью, это вообще-то нельзя употреблять алкоголь или курить косяки, но все так и делают. Ты думаешь, я разжирела, да?

— Нет, — говорит он, дотягиваясь до своего стакана и делая маленький глоток. — Ни в коем случае.

— Ну так зачем ты спрашивал, чем они там нас кормят? говорит она, снова закидывая деньги в автомат. — Потому то я жирная, да?

— Ты не жирная, — говорит он. — Ты просто не такая тощая, как ты была, когда я видел тебя в последний раз, от и все. Но так тебе лучше, Лил. Не надо быть слишком тонкой, это некрасиво. Никто не захочет смотреть на твои кости, торчащие во все стороны, как у какой-то жертвы голода. Это ужасно. Это отвратительно.

— Значит, раньше я выглядела отвратительно, а теперь я жирная? — говорит она, отрываясь от джойстика и тяжело стуча по ряду кнопок. — Дай еще мелочи, а?

Марк протягивает ей все монеты, которые смог найти, она опускает 50 центов в автомат, прикарманивает остальное, а затем делает большой глоток Dooleys, ставит утылку на ближайший столик и нажимает на клавишу «Старт», последовательно избегая встречаться с Марком глазами.

— Я недавно выиграла здесь восемнадцать тысяч триста тридцать четыре очка, это максимум, — говорит она, начиная двигать джойстиком и снова маниакально стуча о кнопкам.

— Вот этому тебя учат? — говорит он. — Как стать чемпионом по видеоиграм?

— Они ничему нас не учат, — говорит она, коротко взрываясь своим пронзительным гоготом, и непонятно, над чем она смеется — над только что сказанным или над большой аварией, которую умудрилась учинить на экране, — он не знает. — Мы просто садимся в круг на этих занятиях, и консультанты, и наши ответственные работники, и все эти встречи сообщества, и никто ничего не говорит. Это все шутка, чувак.

— Ну, что-то они должны говорить. Что говорят твои учителя или как их там?

Марк чувствует себя неуклюже, адресуя этот вопрос затылку Лили, стоя за ее спиной, в то время как она подбивает машины. Он раздумывает над тем, не следует ли ему просто сесть и подождать, пока она закончит игру. Хотя, думает он, возможно, Лили никогда не закончит, и так — фактически не глядя на нее, когда она почти полностью увлечена чем-то другим, с ней легче говорить, легче, чем сидя с ней лицом к лицу, чем если бы она полностью сосредоточила свое внимание на нем — если она вообще способна это делать.

— Они просто пытаются заставить нас говорить о себе и обо всякой фигней, — говорит она.

— Какой фигней? — говорит он.

— Не знаю, дедуль, просто фигней.

Марку хотелось бы думать, что быть названным дедулей — это на шаг ближе к тому, чтобы быть названным папой, это лучше, чем когда она зовет его просто Марк, но он знает, что все не так, если не хуже.

— О прошлом, о воспитании, что-то типа этого? — говорит он.

— Да, да, да, — говорит она. — Все это говно. И что, ты тоже собираешься весь день меня допрашивать?

— А ты собираешься весь день провести у автомата? — говорит он.

— Пока ты мне не купишь еще выпивки, — отвечает она. Что ж, он приносит ей еще выпивки. Он снова идет к скучающим барменам и заказывает еще одну Dooleys и одно пиво для себя, раздумывая о том, что именно она могла рассказать людям из Беркшир Хауза о своем прошлом, рассказала ли она им, что над ней издевалась ее мама и ее бойфренды, или о том факте, что она не видела своего отца десять лет, потому что ее мама решила, что он слишком жестокий человек — и представляет слишком большую опасность для нее и для других детей, именно это Ким сказала в суде — и он возвращается в боковой зал и видит, что Лили перешла к другому автомату.