За столбами Мелькарта - Александр Немировский

В XV веке, через две тысячи лет после плавания Ганнона, в маленькой стране Португалии, расположенной на берегу частично принадлежавшего когда-то Карфагену Пиренейского полуострова, жил юный принц Генрих. В отличие от других принцев, интересовавшихся только рыцарскими турнирами и придворными красавицами, Генрих любил читать старинные рукописи. И вот однажды ему попалась «Естественная история» Плиния Старшего. Просматривая её, он натолкнулся на рассказ о карфагенском моряке Ганноне, которому удалось обогнуть Африку и достигнуть Аравии. Генриху было хорошо известно, что из Аравии лежит путь в Индию, страну сказочных богатств. Ведь через Аравию шли индийские караваны, доставлявшие в Европу перец и корицу, золото и драгоценные камни. Значит, если пойти по пути Ганнона, можно достигнуть Индии морем и захватить богатства этой страны.

И Генрих посвятил свою жизнь решению этой задачи. В течение более чем сорока лет он отправлял экспедицию за экспедицией к берегам, где впервые побывал Ганнон. Португальцам было легче, чем их предшественникам — финикийцам и карфагенянам. У португальцев был уже компас, отсутствие которого очень затрудняло плавание в незнакомых морях. У них имелись более точные карты. Их главный город, Лиссабон, находился всего лишь в одном дне пути от мыса Солнца, до которого Ганнон мог добраться лишь за десять дней. И всё же принц Генрих, прозванный Мореплавателем, умер раньше, чем португальские корабли достигли Южного Рога, близ которого плыл Ганнон.

Вот почему подвиг Ганнона был так высоко оценён в новое время, когда уже на земле почти не было «белых пятен».

Десятки книг и статей написаны учёными по поводу того, какие современные географические пункты соответствуют упоминаемым в перипле Ганнона Ликсу, Южному Рогу и Западному Рогу, Колеснице богов. Но ни одна из этих книг не расскажет вам о том, какие трудности встретились мореходам, что они чувствовали, что они переживали, о чём они между собой говорили, о чём думали. И мне захотелось написать именно такую книгу.

В книге говорится о древнем щите с костяной табличкой. «А был ли такой щит на самом деле?» — спросите вы. Ответить на этот вопрос не так легко. Боюсь, что, если бы вы стали искать этот щит в музеях, вы напрасно потеряли бы время. Однако щит не является выдумкой. Древние мастера делали щиты, соединяя различные материалы — металл, дерево, слоновую кость. А я сложил щит из различных частичек наших достоверных знаний о жизни его владельцев — древних критян. Науке было известно, что у древних критян, этих искусных мастеров и художников, были продолговатые щиты именно такой формы, как описано в повести. Я также знал, что критяне были отважными мореходами, они чрезвычайно любили рисовать корабли, осьминогов, водоросли. На фресках дворца в критском городе Кноссе есть изображения летучих рыб, которые встречаются лишь в Атлантике. Эти и другие данные свидетельствуют о том, что критяне одними из первых вышли в океан. Сведения Гомера об океане и островах Блаженных восходят к критским преданиям. Об этом говорит и имя мифического обитателя Блаженных островов Радаманта. Следовательно, критяне могли изобразить пролив, отделяющий Внутреннее море от Внешнего, и свой корабль в этом проливе. «А богиня со змеями? — спросите вы. — Это, конечно, выдумка?» Нет, у критян была такая богиня, и изображения её сохранились.

Итак, и по форме, и по идее изображения, и по всем своим деталям щит составлен из исторически достоверных частей.

Я так подробно остановился на этом, чтобы вам стал ясен принцип, использованный мной в обрисовке образов героев повести.

История сохранила лишь одно имя Ганнона и рассказ о его плавании. А ведь нужно было наделить мореплавателя мыслями, чувствами, сделать Ганнона живым человеком.

Мне помогло то, что я установил причинную связь между битвой при Гимере и экспедицией Ганнона в океан. Хорошо известная по описаниям древних авторов битва при Гимере в 480 г. до н. э. была для меня гаванью, из которой я повёл своих героев в путь по неизведанным морям. Битва при Гимере не только дала обоснование цели экспедиции Ганнона, но и помогла нарисовать образ самого морехода и его спутников.

Карфагенское войско под Гимерой возглавлял суффет Гамилькар. В повести рассказано почти всё, что известно о Гамилькаре. Да, его отцом был Магон, а матерью — гречанка из Мессаны. После поражения при Гимере Гамилькар бросился в огонь жертвенника, и в Карфагене ему был воздвигнут памятник. Учёным также известно, что сыном Гамилькара был Ганнон. Это и позволило ввести героя в гущу политической борьбы в Карфагене после Гимеры, показать соперничество враждующих родов и последующий упадок рода Магонидов, возвышение жрецов храма Тиннит.

А как возник образ его маленького друга Гискона? Древние писатели сохранили рассказ о бедняках Карфагена, которые продавали своих детей богачам, желавшим принести кровавую жертву богам. Археология подтвердила справедливость этого рассказа. В 1921 году на месте бывшего Карфагена археологами были раскопаны подземелья храма Тиннит и обнаружены сотни глиняных сосудов, на дне которых сохранились детские кости. А почему не мог Ганнон спасти какого-нибудь мальчика от этой участи и взять его с собой? Так появился образ Гискона.

И для создания образа учителя Ганнона, грека Мидаклита, тоже существовали некоторые реальные предпосылки.

В V веке до н. э., когда Ганнон совершил своё плавание, связи греков с океаном были прерваны. Столбы Мелькарта находились в руках Карфагена. Современник Ганнона, греческий поэт Пиндар, даже утверждал, что проникнуть за Столбы Мелькарта вообще невозможно. И в то же самое время история сохранила имя одного грека, побывавшего в океане в V веке до н. э. Имя этого грека — Мидаклит. Зная о том, что в V веке многие греки жили в Карфагене, я соединил судьбу Ганнона и Мидаклита, исходя из того, что грек мог побывать в океане лишь с согласия карфагенян. Устами Мидаклита я попытался высказать мысли, которые развивали греческие философы-материалисты того времени. Они высоко ценили культуру Востока и учились у египтян, вавилонян, финикийцев. Уже в то время они пришли к убеждению, что Земля имеет форму шара.

В те годы, когда готовилось первое издание этой книги (1957 г), было уже известно о связях этрусков с карфагенянами. Мы знали со слов греческого историка Геродота (V в. до н. э.) о совместной борьбе этрусков (прежде всего города Цере) и карфагенян против греков, пытавшихся основать свои колонии на прилегающем к Италии острове Сардиния. Другой греческий писатель, известный философ Аристотель (IV в. до н. э.) сохранил сообщение о договорах между карфагенянами и этрусками. Наконец археологические находки говорили о наличии этрусско-карфагенянской торговли. Но были ли связи между этрусками и карфагенянами настолько тесными, чтобы этруск, происходящий из царского рода, мог на протяжении ряда лет сноситься с храмом богини Тиннит? Этого мы не знали. В литературной традиции сообщалось о связях на религиозной почве этрусков с греками и не было ни единого намёка на то, что этруски вообще знали о существовании финикийских богов.

8 июля 1964 года при раскопках древнего этрусского храма в городе Пирги, служившем портом крупному этрусскому центру Цере, свершилось то, о чём мечтали многие поколения учёных, пытавшихся проникнуть в тайну этрусского языка: были найдены золотые пластины с двуязычными надписями. Но самое удивительное — это были не этрусско-латинские и даже не этрусско-греческие тексты, о существовании которых можно было предполагать на основании сведений о многовековых связях этрусков с римлянами и греками, а параллельные тексты на этрусском и карфагенском (пуническом) языках. Первая пуническая надпись, найденная на территории Италии, оказалась одновременно ключом к разгадке этрусской тайны! Когда надписи были прочитаны, то оказалось, что это посвящение финикийской богине Астарте, соответствующей карфагенской богине Тиннит. Посвящение сделал не какой-нибудь карфагенский купец, занесённый бурей в Этрурию, а царь города Цере, того самого города, который упомянут Геродотом в связи с совместной борьбой этрусков и карфагенян против греков. Золотые пластины датируются концом VI и началом V в. до н. э., как раз тем временем, которое непосредственно предшествовало битве при Гимере.

Битва при Гимере коренным образом изменила внешнюю политику Карфагена, поскольку все усилия его были направлены на создание обширных владений в Африке. К этому времени, очевидно, относится сообщение греческого историка Диодора Сицилийского о попытке этрусков проникнуть на необычайно плодородный остров, открытый карфагенянами в океане. В битве при Кумах, где греки разбили этрусков, карфагеняне уже не участвовали. Союз Карфагена и этрусков распался, так же как пришёл конец морскому могуществу этрусков.